ЕГОРУШКА
Андрей Куц
Произвол
9 дней назад (18 июля, вторник)
Проходили часы, а ничего не менялось: беспокойство не только оставалось, но и, как тому положено быть, не находя реализации, усиливалось, – Бориска с пяти часов утра лежал в постели, мёрз, но ленился, и потому не выбирался из-под одеяла, чтобы развести в печи огонь, прислушивался к сильному дождю, напору неугомонного, тревожного ветра, вглядывался в серые окна, недоумевая: что же задержало отца, неужели что-то случилось? Так продолжалось до половины девятого. Изнемогая от томительного ожидания, Бориска поднялся и без интереса, скорее, чтобы занять время, хотя бы как-то отвлечься на мелочной и привычной необходимости, стал соображать себе завтрак.
Ел он без аппетита – кусок не шёл в горло, а желудок бунтовал, отзываясь на каждый глоток лёгким позывом к рвоте. Бориска извёлся. Нервы у мальчика совсем расстроились.
Он давно поел, но всё сидел за столом, бестолково глядя в окно – на дорожку к крыльцу их с отцом дома, на калитку, на улицу. Дождь не прекращался, но стало светлее: тучи были жидкими – скоро, надо полагать, проглянет солнце…
Бориска смотрел на калитку и ничего не видел – смурной Бориска отрешился. Он сидел без мыслей, плавая в серых, как день, волнах бессмысленности.
Находясь в таком состоянии, он пропустил момент, когда к забору подошёл человек – скрипнула калитка.
Мальчик дёрнулся и заблуждал глазами, ища причину столь знакомого и ожидаемого звука.
Калитка стукнула, закрывшись, и Бориска наконец остановил взгляд на приближающейся фигуре. Его сердце бешено билось.
Но взволновался он напрасно: это был всего лишь Саша – такой привычный соседский мальчик с крупными чертами лица, высокий, рябой и белёсый, как первая позёмка на жухлой траве.
Раздосадованный Бориска начал собирать со стола. Он безрадостно приветствовал Сашу и также откликался на участливый интерес к его планам на день.
Тут снова скрипнула и стукнула калитка – Бориска, с грязной тарелкой в руках, подскочил к распахнутой двери.
– А, – грустно сказал мальчик, – это ты.
– Чего делаете, отец ещё не приехал? – оживлённо спросил Митя, подбегая к дому.
– Нет, – ответил Бориска и вернулся к уборке посуды.
– Когда пойдём к Жоре? – В глазах у Мити прыгал азарт.
– Я жду отца, – просто ответил Бориска. – Да и куда идти? Там всё мокро, и всё ещё идёт дождь.
Мальчики не спорили: вчера, таскаясь с Жорой, возжелавшим просушиться и согреться возле костра, вымокли они достаточно, к тому же они видели, в каких расстроенных чувствах пребывает Бориска. Поэтому они повиновались, и стали ждать вместе с ним.
Вот уже одиннадцать, а отца – всё нет.
Вместе с мальчиками уже скучали две девочки: Катя и Любочка. Дождь присмирел. Дети убивали вяло и неинтересно тянущееся время карточной игрой в дурачка.
В начале двенадцатого Саша бросил на стол карты, отодвинул стул с пронзительным скрипом, встал и сказал:
– Всё, баста, надоело! Дождь кончился, отец твой задерживается, да ещё, может, он сегодня вовсе не приедет.
– Как это не приедет? – удивился Бориска. – Он написал в телеграмме, что приедет либо вчера вечером, либо сегодня утром.
Саша стоял на своём:
– Утро прошло. Уже день! Надо идти мириться с Жорой. И раз уж он находится под нашей опекой, нам надо принести ему что-нибудь тёплое и подыскать плёнку, чтобы обтянуть шалаш, взять лопату – сделаем ров и насыпь, чтобы в шалаш не затекала вода. Вчера лило не так как сегодня, так что теперь там всё гарантированно затоплено.
– Сейчас ужасная сырость, – сказал Бориска, – а ты хочешь чего-то возиться, чего-то копать… Ну его, надоел он. У меня свои заботы. В это время у меня может отец приехать.
– Нет, погоди! – Саша был поражён. – Ты это что же, идёшь на попятную? Натворил делов и в кусты?! Надо хотя бы помириться, а потом как знаешь… Мы не настаиваем. Верно, ребята? Жди отца. Мы ничего не имеем против. Мы сами как-нибудь со всем управимся. Только ваша ссора будет создавать напряг, поэтому её надо прекратить. Это касается и тебя тоже, Катя. Чтобы там ни произошло, надо поверить человеку, что такого больше не повторится, и пойти на мировую. Всем от этого будет только проще.
За последние часы Катя извелась не меньше Бориски: она понимала неизбежность встречи с Жорой, и уже хотела этого, хотела, чтобы всё стало так, как раньше, так же непринуждённо и просто. Она с самого утра была настроена донельзя решительно, но не получилось: из-за дождя и Бориски поход к Жоре завис на неопределённый срок. И Катя, дожидаясь встречи, стала невыносимо нервничать, отчего, чтобы прекратить мучение, она готова была, зажмурив глаза, – возьмите её за руку и ведите! – поскорее идти.
– Пошли, – сказала Катя и поднялась.
Она была зажата в углу Бориской, поэтому, чтобы ей выбраться из-за стола, мальчику надо было встать. И он непроизвольно поднялся. Вернуть же зад на стул Бориска не смог, потому что Катя принудила его, подталкивая в спину, пройти к вешалке.
Митя снял с крючка куртку и подал её недовольному, но уступившему силе большинства Бориске, спросил:
– Любочка тоже пойдёт?
Любочка соскочила со стула, подлетела к двери и раскрыла её, предлагая всем воспользоваться её услужливостью.
– Пойду, пойду, конечно, пойду, я с вами, да, Бориска? – затараторила она и умоляюще поглядела на задумчивого Бориску, лениво натягивающего куртку.
– Там очень сыро. Ты промокнешь, – сказал Бориска.
– Нет, нет, я с вами, я вчера не ходила, всё дома сидела, я тоже, я тоже, – заканючила Любочка.
Лицо у девочки сделалось жалким. Она готова была расплакаться.
– Сейчас, – сказал Бориска, – подождите. – И скрылся в доме.
Появился он с белым полиэтиленовым плащом.
– Надень-ка, – сказал он.
Любочка была готова на что угодно, только бы её взяли.
Катя помогла ей продеть руки в длинные рукава, подвернула их и накинула на голову девочки капюшон – завязала хлипенькие шнурочки, чуть ли ни два раза обернула половинами плаща торс девочки, затянула их каким-то, обнаруженным на вешалке, капроновым поясом и заправила за него излишне длинные для маленькой Любочки полы. Любочка превратилась в кокон.
Бориска спустился в подпол, взял там шматок сала и две головки чеснока.
– Символ примирения, презент, – скучным голосом пояснил он ребятам, которые было обрадовались его переменившемуся, ставшему добрым, отношению к Жоре.
Все направились к Саше, где взяли лопату, два куска плёнки, предназначенной для укрытия сельскохозяйственных посадок, – она пойдёт на крышу шалаша и вырезку самодельного плаща для Жоры, – взяли клей, верёвки и заношенные шмотки: байковую рубашку, пару носок, рабочие дерюжные штаны, спецовку, спортивную шапочку с тремя внушительными дырками, которые утром были зашиты лично Сашей.
– Может, взять дров – пожжём костёр, как вчера? – предложил Саша.
– Точно, давай, – обрадовался Митя.
Бориска, державшийся в стороне от сборов и хлопот, пожал плечами, – забот, которыми они окружили Жору, почему-то не становилось меньше, и они начинали утомлять.
– Тащи, если хочешь, – сказал он и привалился к дверному косяку сарая.
Катя присела на пенёк для рубки поленьев, безучастная ко всему. Любочка посматривала то на Катю, то на Бориску и держалась возле них, крепясь, чтобы не присоединиться к Саше и Мите, чего-то всё колготящимся и живо обсуждающим, решающим всевозможные проблемы. Любочке нравилась их колгота. Она бы с радостью в ней поучаствовала, если не опасалась бы расстроить Бориску ещё больше. Он и без этого печалится из-за отца.
Когда ребята увидели Жору, они не поверили глазам: это был не человек, это была только что извлечённая из корыта с водой длинношерстная кошка!
Жора был с головы до ног мокрый, его трясло крупной дрожью, лицо у него осунулось, вокруг глаз была чернота, веки взбухли. Насквозь пропитанную водой одежду он почему-то не снимал. Он даже не снял носок и ботинок. Конечно, солнца не было и дождь закончился всего лишь тридцать минут назад, – в зарослях высокой кукурузы было душно от сырости, как в остывшей, но не проветренной бане. Но ветра не было уже давно, да и был ли он за этими высоченными плотными кукурузными стенами?
Жора ходил взад-вперёд: два метра вправо – два метра влево. Туда-сюда, туда-сюда… обхватив себя руками и похлопывая то по плечам, то по рёбрам.
– Где в-вас с-ска-ажите, ради всех з-зелёных сли-лизней, носит? – поинтересовался Жора, и аккомпанементом выдавленным словам был стук зубов. – Я ж так ок-колею.
– Ааа… – протянул он, увидав Катю и Бориску, шедших последними, – пришли. Н-ну что? Станем м-мириться и-или нет? Я – за. Кто старое пом-м-мянет, т-том-му г-глаз вон!
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
Жора сделал шаг навстречу, протянул руку Бориске.
– Согласен, – громко и твёрдо сказал мальчик, принимая квадратную ладонь Жоры. – Только, чтобы такого больше…
– Ни-ни! Зарок. – Жора провёл большим пальцем себе по горлу и протянул руку Кате.
Девочка, от смущения отведя глаза в сторону, пожала руку.
– Вот и хорошо, – обрадовался Жора и улыбнулся. – Теперь к делу. Как будете согревать меня, детки? С вас – штрафной штоф, хе-хе. Как бы мне не простудиться! Мне только не достаёт воспаления лёгких. Чего-нибудь сухого притащили? О! Молодцы. А выпить?
– Опять? Мы же, вроде, договорились? – Бориска измерил Жору прищуренным левым глазом.
– О чём? – встрепенулся Жора. – О выпивке мы не договаривались! Да и какая это выпивка? Мне для лечения. Я же так сдохну. Ты хочешь моей смерти? Или, может, предложишь вызвать скорую помощь?
– Тебе вот так вот сразу стало совсем худо? – удивился Бориска.
– А ты хотел бы? Будет! Ты это, тогда… тогда ты это, давай, валяй, для растирки, тащи мне скипидар и гусиный жир. Тащи мёд и горячую воду. Считай, что всё это уже прописано твоими любимыми врачами!
Бориска понял, что Жора на взводе, и об истинном примирении не может быть речи, – во всяком случае в данный момент.
И Бориска тоже стал заводиться, вскипая негодованием.
Митя считал, что Жора не справедлив к такому самостоятельному, ответственному и просто хорошему парню, как Бориска. В этот момент Жора был ему крайне неприятен и даже отвратителен. “Если Бориска дал ему в харю, то теперь настало самое время повторить”, – подумал мальчик, жалея, что сам не вышел ростом для подобных дел, правда, ему не хотелось бы подвергать опасности очки – будут, обязательно будут сломаны, и уже в четвёртый раз! Уроки выживания в средней школе давались Мите тяжело, но он редко оставался без поддержки Саши, Бориски и боевой, верной подруги и единомышленницы Кати, пройдошливой в междоусобных войнах и в распрях, интригах и в ущемлении прав всяких хиляков и отбросов, таких, как они сами же – дети из маленькой, зачуханной, стоящей на отшибе деревеньки Тумачи.
Катя перешла с недавно появившегося потаённого призрения к Жоре на тихую ненависть.
Любочка была готова выскочить вперёд, чтобы загородить собой Бориску и как следует отчитать нехорошего дядю.
– Да пшол ты, – прошептал Бориска и встал к Жоре вполоборота, и поправил капюшон Любочке.
– Ты это… Борис, ты не прав, – промямлил Жора.
– Чего там у тебя? – обратился он к Саше, который складывал меж тем у шалаша всё, что они принесли.
Саша полагал, что, если противостояние, появившееся между Жорой и Бориской, усугубится, ему придётся принять сторону Бориски, так как Бориска ему почти что родной, а Жора пришёл неизвестно откуда и неизвестно куда уйдёт, к тому же, как он уйдёт? Рассорив друзей? А если быть совсем справедливым, то Жоре вообще следует молчать в тряпочку, потому что они слишком много чего для него делают.
“Таскаешься к нему на дню по пять раз, – думал Саша, – и всё ради того, чтобы его обслуживать, заботиться о его пропитании, о его досуге. А теперь ещё приходится лазить по сырости – мокнуть, мёрзнуть, беспокоиться не только о том, как ему сытно и есть ли что покурить, а и о том, что бы ему было не так мокро – не лежать же ему в шалаше посреди лужи… Хочешь согреть его, для чего тащишь дрова чёрт-те знает куда, и там сидишь с ним и жжёшь костёр!”
Вчера было весело и интересно – никто не спорит. Но это – хорошо, если – один-два раза. Потом это – рутина. Если Жора станет навязчивым и придирчивым, тогда он станет невыносимым. И сразу же – не нужным в качестве невиданной игрушки. Игрушки, напоминающей о существовании других стран, народов, обычаев – другого культурного слоя, других возможностей, открыто лежащих перед каждым человеком…
“То, чем Жора пробуждает в нас подобные ощущения и мысли, не из желанного ряда, но это тоже выбор и выход”, – так думал Саша.
Мальчику не требовалось лишнее напряжение, ему требовался наставник, который знает что-то о чём-то сокрытом и чуждом, – пускай пагубном и ужасном, но об этом тоже неплохо бы знать.
“Разве не так?” – уже не раз спрашивал себя Саша. И, оглядываясь на прожитые годы и угадывая то, что ждёт его впереди, он думал, что: “Так!”. Но страх, появляющийся от понимания неправильности выбора такого жуткого пути, сразу же осаживал его, заставляя, словно назойливый петушок, клюющий в пятку, сокрушаться в том, что такой большой и сильный парень допускает для себя столь гадкие скверности.
– Что же?.. Спасибо за сухую одёжу, спасибо за плёнку, спасибо, что сделали вокруг шалаша вал и водоотвод, спасибо Бориске за сало, – говорил Жора часом позже. – Пошли, что ли, разведём костёр? Туда же, где были вчера, а?
– Нет, нам с Любочкой пора домой, – сказал Бориска, молчавший во всё то время, что Митя с Сашей и Жора возились в земле, стараясь, чтобы вода не затекала в шалаш.
– Как же это? – не понял Жора. – Я думал, посидим, погреемся, обсушимся, чего-нибудь пожарим, поедим, побалакаем о том о сём – и сблизимся, восстановим мир и согласие.
– Я и так задержался, – ответил Бориска. – Сегодня отец должен приехать. Может быть, он уже сидит дома, меня дожидается, а я тут торчу. Любочке тоже пора домой, уже почти два часа. И она озябла, а может, промочила ноги.
– Не, Бориска, я ничего, я сухая, – подняв голову, сказала девочка, стоявшая перед мальчиком.
– Ты можешь много всякого наговорить. Слушай тебя!
– Бориска, я говорю правду.
– И что же, ты совсем-совсем не замёрзла?
– Немножечко замёрзла, но мы посидим у костра и согреемся.
– А что скажут бабушка с дедушкой? Больше они не дадут нам спуска. Обязательно станут ругать. Посмотрели на дядю Жору и будет. Потом придём, а нет, так завтра придём.
– Ладно, – согласилась Любочка. – Я не хочу, чтобы нас ругали.
– Вот это молодец.
– Борис, послушай, – сказал Жора мягко и, подойдя к мальчику, по-дружески взял его за плечи, поворотил от Любочки и отвёл на пару шагов. – Ты бы мне, что ли, того… ну, этого самого дела, – он пощипал горло в области кадыка, – уж как-нибудь оформи… Ведь, и правда, простудиться мне – не долга песня.
– Посмотрю. Что смогу… Но, если приехал отец, не обещаю. Если и достану, то только завтра.
– Ну, ты это… того – постарайся, а? Войди в положение. Мне сейчас никак нельзя болеть. Что я тут буду делать хворым, у?
– Попробую. Но в село не пойду и не обещаю, если приехал отец… если что, передам с ребятами.
– Уважь, – сказал Жора, а Бориска подумал: “Ишь, чего захотел? Надо было раньше думать об уважении”. – Век не забуду! Что хошь для тебя сделаю. Уважь. Не сочти за труд. Я тебя отблагодарю – деньги у меня есть. Ты только уважь.
– Ладно, – буркнул Бориска. Он протянул руку в сторону и позвал: – Любочка, пошли.
Любочка с готовностью подбежала и с вызовом и осуждением зыркнула на Жору, вздумавшего секретничать с её Бориской.
Бориска проверил всё ли в порядке у Любочки с плащом и пошёл вперёд, чтобы расчищать ей дорогу и сгонять капли с кукурузных листьев.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
Катя не знала, что ей делать: оставаться с Митей и Сашей в обществе Жоры и маяться у какого-то там костра или бежать следом за Бориской, о ней позабывшем. Но она не находила в себе сил, чтобы стронуться с места, а потому стояла, опустив голову, и почему-то, как когда-то, покраснела.
Отец так и не объявился.
У Бориски в груди всё закаменело. Мальчик потихоньку начинал на него злиться, не забывая тревожиться.
В начале пятого наползла грозовая туча, и облила землю коротким ливнем.
В пять часов вернулись промокшие Митя, Саша и Катя. Они зашли к Бориске и повторили настоятельную просьбу Жоры о спиртном, при отсутствии Бориски неоднократно высказанную, сообщили, что тот снова с ног до головы мокрый, что на нём нет сухого места, и нет сухой одежды на смену, – и разошлись по домам крайне недовольные собой, потому что оказались дураками, отправившись с Жорой разводить костёр, и Бориской, потому что тот не прогадал, вовремя уйдя.
А Бориска, ругая ребят за наивность, уступчивость и мягкость, из-за которых они пошли на поводу у Жоры и претерпели неудобства, поигрывая желваками на скулах, чертыхаясь и матеря Жору, поплёлся к Севе Абы-Как, клянчить бутылку, суля за неё немерянные деньжищи.
В 20 часов 12 минут пятеро детей собралось позади огорода Кати. Они были готовы вернуться к Жоре с половиной литра наикрепчайшего самогона. За такое богатство Жора должен был Бориске сто пятьдесят деревянных рубликов.
– Ещё одной такой ночи я не переживу! – сокрушался Жора, в один приём опорожнив бутылку на треть. – А ночь, судя по всему, именно такой и будет. Если бы просто холод и мокрота… Но ведь в таких условиях невозможно спать!.. Всё это во мне будит отчаяние и злость. Зло-О-ость! – Он поднял кулаки, затряс ими. – Гнетущие мысли лезут, ползут… ползут!.. ко мне в бошку. – Он стал пальцами выковыривать то, что проникло в его голову. На правом виске показалась капля крови. – Депрессия… у меня начинается депрессия… Стресс, непереносимый стресс. Я сойду с ума! – Он обхватил голову, закачался. – У меня, детки… детки вы мои милые, у меня не хватит сил противиться этой поганой реальности. – Он посмотрел на пять пар настороженных глаз. – И я пущусь во все тяжкие, – сообщил он буднично. – Мне – всё равно. Лишь бы только ничего подобного на себе больше не испытывать… Я – пойду в люди! – сказал он торжественно и как Ленин простёр руку вперёд. – Туда пойду, где тепло и сытно, где можно по-человечески выспаться, обогреться у батареи или возле настоящей русской печи, где можно поесть тёплой пищи, похлебать дымящихся щец – не из кастрюльки, а из фарфоровой тарелки с золотой каёмочкой, или похрямзать лепешёк с котлетами – с пылу, с жару!.. Спаси меня, Бориска! – Обратился он вдруг к Бориске, и смял, скомкал своё лицо, и без того некрасивое, не выдавливая из глаз слезу, а зароняя в них хотя бы блеск. – Я не хочу в тюрьму! И ещё меньше я хочу, чтобы меня убили. Смерть моя будет на твоей совести! – Он зло ткнул указательным пальцем в мальчика.
– Что же это ты такой слабак? – с ехидством полюбопытствовал Бориска.
– А ты пусти меня к себе в дом, а сам посиди ночку на моём месте, тогда и поглядим… утречком поговорим о том, каково это.
– Щас! Почему я должен сидеть тут? Какого рожна мне это надо? Я за тебя не буду томиться в лишениях – это твоя расплата за грехи. Это твоя ноша, твой горб – ты его и тащи.
– Ишь, как ты запел! Ус на губе не пробился, а туда же. Ты поговори мне! Ты думаешь, что прошлый раз одолел меня своей силушкой?.. Я поддался! Не хотел портить отношений. Так-то! Ха-ха!.. А ты вон как запел. Силу свою почуял, деточка? Да нету её у тебя. Хиляк ты, сопляк желторотый!
Бориска ткнул ему в лоб кулаком. Жора как сидел, так и опрокинулся на спину. Кряхтя, с улыбочкой, поднялся. У него под носом показалась струйка крови. Он утёрся, посмотрел на красные разводы на пальцах.
– Щенок! – процедил он, ухмыляясь и блестя глазом, загоревшимся от кровожадного азарта. Сказал спокойно, но с акцентами в нужных местах: – Да я тебя в землю закатаю, кости в порошок перемолю, дом сожгу, всех порешу, как кутят слепых – без жалости и сомнения. – И вдруг выплюнул: – Всех вас уродов на фарш пущу! – Он кинулся на Бориску, ухватив его одной рукой за грудки и метя кулаком другой в правый глаз мальчика. Но Бориска увернулся, и удар пришёлся по щеке, вскользь.
Бориска вцепился в сильные руки мужика. Началась возня.
Ребята взвизгнули, повскакали на ноги… и кинулись на выручку Бориске.
Они всем скопом налетели на сцепившихся и повалили их так, что Жора оказался на спине. Они прижали его руки и ноги к мокрой земле.
Бориска уселся на Жору и скомандовал:
– Любочка, ищи верёвки, тряпки. В шалаше посмотри! – И спокойно, с особым смаком добавил: – Вязать мы тебя щас станем, Жора Барсуков.
Когда на Жору навалились дети, как на Гулливера лилипуты, с него схлынула вся злоба, потому что по пьяни ему показалось это действо забавным. Жора искренне рассмеялся. Он расслабил мышцы, позволяя делать с собою всё, что им заблагорассудится.
Ребята не сомневались и не стеснялись, исполняя уже привычную для них процедуру – полонение неустойчивого психикой, непредсказуемого, оказавшегося в их распоряжении опасного мужика.
– Правильно всё делаете, всё правильно, детки, – лопотал Жора, лёжа в шалаше. – Только дайте мне ещё выпить. И я буду спать. Хоть отосплюсь, а то ночью почти не спал.
Руки у Жоры, как и ноги, были связаны. От них тянулись две верёвки: одна – к лодыжкам, другая – к шее. Верёвки были закреплены так, что их длины не хватало для того, чтобы Жора притянул руки ко рту и попытался развязать узел зубами или достал бы до узлов на лодыжках, но их хватало, чтобы он мог расстегнуть ширинку.
Саша приподнял Жору и, придерживая под спину, всунул ему в рот горлышко бутылки.
Жора перхал, кашлял, но жадно глотал.
– Уууу, – протянул Жора обидчиво, когда Саша отнял у него бутылку. – Ещё…
– Будя, спи давай, – сказал Саша и выбрался из шалаша.
– Вы мне это… – донеслось до ребят, – это, детки, покройте крышу плёночкой… пожа… луста…
– Сделаем, что ли? – спросил Саша у ребят.
Никто не возражал. И они занялись натягиванием и креплением полиэтилена на крыше шалаша.
Покончив с этим занятием под раскатистый храп Жоры, звучащий контрапунктом близкой грозе, они отправились по домам.
В стены домов толкался ветер, сверкали молнии, небо урчало, но дождя не было. Ночь была тёмной: ни одного огня не горело в деревушке. Выли и брехали сельские или бродячие собаки, неведомо зачем прибежавшие в Тумачи. Было жутко и грустно.
День кончился.
Бориска уснул за минуту до того, как на далёких курантах Спасской башни Московского Кремля пробило полночь. Уснул в привычном для себя одиночестве, под треск поленьев в печи, думая о куда-то запропастившемся отце.
Продолжить чтение Часть 1 Глава девятая
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259