Сказка (3)

ХРОНИКИ ЧАСТНОГО СЫСКА

Андрей Куц

 

 

Сказка

(продолжение 2)

 

Калач и Батон — два пацана с конкретными понятиями — были неразлучны, как слипшиеся на противне в печи хлебные булки. А печью для них была жизнь. И выйти из этой печи по собственной воле, они не то, что не хотели, а не могли, так как нерадивый пекарь, слепив их и засунув для приготовления в огненную клоаку, куда-то пропал, позабыв о своём творении. У них давно выработался стереотип поведения, по которому надлежало сталкивать в пламя соседние булки и буханки, чтобы самим перебраться туда, где их не спалит жар.

Совсем недавно был при них товарищ по прозвищу Кирза.

Много всякого наворотила их троица, многое имела и ещё больше хот… нет, не хотела, а страстно желала заполучить.

Но вот Кирза пропал.

Как стало известно Калачу и Батону, тот поехал со знакомыми в Переславль-Залесский. Ребятки остановились переночевать в «Кольчуге». А утром Кирзу нигде не нашли. Комната, которую он занимал в горделивом одиночестве, была пуста. Разобранная и помятая постель — холодна. Одежда аккуратно сложена на стуле: рубашка, пиджак, штаны, носки. Он всегда носил под рубашкой майку — её не было. Не было, оно конечно, и трусов. И не нашли тяжёлых кожаных сапог на высоком каблуке и длиннополого велюрового пальто. Значит, куда бы Кирза ни ушёл, он ушёл в трусах, майке, сапогах и в пальто. Портмоне и телефон остались лежать на ночном столике, под синим абажуром.

Длиннополые велюровые пальто с определенного момента стали особым манерным знаком их троицы, выделяющим их среди толпы, объединяющим их в сплочённую группу — не разлей вода.

Калач и Батон были не на шутку обеспокоены судьбой своего однополчанина, как в шутку они называли друг друга. Как только они нарыли нужные сведения, то тут же отправились в «Кольчугу».

Полиция пока что не знала о пропаже некоего Кирзы: бывшие в ту ночь с Кирзой товарищи убедили Тамаза в ненужности доноса властям о происшествии, мол, они — пацаны конкретные и сами во всём разберутся, без всяких там козлов в форме и при погонах, ты, мол, понимаешь? Чвакошвили понял, и пока молчал.

Эти парни самостоятельно тщательно и упорно искали Кирзу, и никак не могли найти. Действовали они по собственному почину, следуя кодексу честных братков: «Не бросать своих в беде. Не подставляться перед чужими. Не отдавать собрата чужим на поругание. Отвечать за ближнего, если делаешь одно дело».

Но они были не ровней Калачу, Батону и Кирзе. Кирза перехлестнулся с ними случайно, на почве вдруг возникших взаимовыгодных дел. Так что Калач с Батоном особняком, отдельно от них затеяли и повели собственные поиски.

Калач и Батон… Не просто так дали такие клички этим двум представителям человеческого рода. Если они в полной мере и не отражали характер отдельной особи, то уж непременно опирались на её облик.

Смуглокожий Калач, вечно до одури надушенный слащавым одеколоном, сентиментальный и раздражительный, долговязый, сутуловатый, с приплюснутым лицом, как бы вдавленным, с мясистыми щеками, казалось, не мог носить никакую иную кликуху, а только эту, говорящую о его внешнем подобии всем хорошо известному одноимённому хлебцу — калачику.

Высокий, белокожий, мягкий и сдобный на вид, но жёсткий и циничный по характеру, всё одно что поджаренная блестящая корка, к тому же любитель мучного, а в особенности — батонов, — это Батон.

Жилистый, черноволосый и черноглазый, скорый на жестокую расправу до такой степени, что про него говорили: «С живого сдерёт кожу и не поморщится», — решительный, ни перед кем не прогибающийся, никого не допускающий в свой внутренний мир, всё равно что плотная многослойная ткань, пропитанная каучуком и подвергшаяся тиснению, а именно — кирза, таков был пропавший и отыскиваемый персонаж то ли по кличке, то ли по прозвищу Кирза.

Их троица в сезоны дождей или заморозков носила длинные серо-чёрные велюровые пальто.

 

Ни жена, ни муж Чвакошвили не заметили, как отворилась дверь и на пороге «Кольчуги» появились два антипода с развивающимися на сквозняке полами длинных пальто.

Калач с Батоном одобрительно цокнули языками, скроили рожи, закивали, по достоинству оценивая убранство заведения.

— Солидно, — сказал Батон. — Просто, пасмурно и жёстко. Словно в каком-нить тринадцатом веке. Одобряю. — Он направился к стене, на которой висели две булавы.

— Понравились игрушки? — улыбнувшись, спросил Калач.

— А то. Зацени. — Батон содрал с крепежей средневековое оружие, взвесил в руке.

— Дай-ка мне, — попросил Калач.

— Что… что вы делаете? — выйдя из кухни, закричал Олег.

Калач в одном порыве надвинулся на него, подмял и затолкал обратно в кухню.

— Цыц, хиляк! — сказал Калач.

— Вы кто? — спокойно спросил Тамаз и закрыл холодильник, в котором он проводил маленькую ревизию.

— Мы — те, кто надо, — сказал Калач и грубо усадил Олега на стул возле широкого кухонного стола посреди помещения. — Мы тут с друганом по одному дельцу заглянули, так что нам некогда разводить с тобой тары-бары. За жизнь, мы как-нибудь потом потолкуем. А пока, давай-ка, чернявка, гордый аксакал, орёл высоких вершин Кавказа, валяй, толкуй, а мы слушать, вникать станем.

— О чём? О чём толковать?

— А о товарище нашем, — входя в кухню, сказал Батон, и в руках у него была тяжёлая булава. — О том, кто девять дней назад пропал в твоих нумерах.

— Тамаз, а где?.. — спустившаяся со второго этажа Лариса осеклась, остолбенела, побледнела.

Батон разом крепко ухватил её за руку и швырнул к стулу, на котором сидел посеревший лицом Олег, пуча глаза на непрошенных гостей.

— Что это у нас тут за бабёнка такая? — спросил Калач. Он приблизился к Ларисе и, по-собачьи высунув язык, прикинулся, что пускает по ней слюну и хочет облизать её с головы до пят. — Эка краля. Твоя? Жена, что ли? — Тамаз кивнул. — Ты чо, русофил? Мы вот, кстати, тоже русские. Так что ты люби нас и выкладывай по-чесноку, как оно было.

— Подобру-поздорову, — вставил Батон, заслоняя собой выход из кухни.

— Ты согласен с нами? — поинтересовался Калач и взял у Батона булаву.

— Да.

— И?

— Был он здесь, — ответил Тамаз, — в таком же, как у вас, пальто. С какими-то ребятами был. Поели, выпили хорошо. Заночевали. А поутру его не нашли… Он один занимал комнату, никого с ним ночью не было.

— И всё? — Калач сощурился.

Тамаз пожал плечами:

— Всё.

— Чего, шизик, скажешь? — Батон склонился к съежившемуся на стуле Олегу, голову которого, прижав к своему животу, тихонечко гладила, утешая, Лариса. — Ты чо такой пришибленный? Дёрганый какой-то. Не больной, часом? Может, припадочный или калечный?

— Нет, он нормальный, просто уставший, — сказала Лариса. — Вы чего хотите? Вы спрашивайте, задавайте вопросы, мы ответим. Нам нечего скрывать. К тому же мы уже всё сказали ребятам, которые с ним были. И больше мы никому не говорили. Что он пропал, никто больше не знает.

Калач подбрасывал на ладошке шишкообразный конец булавы с небольшим шлепком, завораживая, гипнотизируя этим собеседников — им отчётливо представлялся тот ужас, который сотворит эта штуковина, если её применить по назначению.

Калач сказал:

— Эту байду оставьте для простачков постояльцев. Нас не обведёшь вокруг пальца такой фигнёй. Мы любители конкретики, того, что можно пощупать, что заскулит и завоёт, если по нему, хорошенько приложившись, треснуть. Не держите нас за лохов. Договорились?

— Мы не знаем, что и как вышло с вашим товарищем, — сказала Лариса. — После того как он заселился, мы его больше не видели.

— Хватит уже! — зарычал Батон. — Тошно слушать. Практичнее, господа. Ближе к делу.

Калач начал задавать конкретные вопросы:

— Они приехали на одной машине?

— Кажется, да, — ответила Лариса.

— Кажется — не ответ.

— Я занимаюсь обслуживанием клиентов, и не могу следить за тем, кто на чём приехал.

— А ты, волосатенький, что видел? — обратился Калач к Тамазу.

— Вечером я всё время торчу на кухне, поэтому в основном я ничего не вижу.

— Ладно. Тогда нам скажет хворый воробушек. — Калач придвинулся к Олегу. Булава застыла перед самым носом парня. — Ну?

— Я… я не видел точно, но, кажется, они были все вместе, на одной машине.

— Уехали они утром все разом, — встряла Лариса.

— Они здесь не ссорились, не разговаривали на повышенных тонах, не было угроз в чей-либо адрес и тому подобное? Может, к ним кто-нибудь подсаживался или подходил здесь или на улице, на стоянке? Может, в туалете? Может, с ними вместе подъехала какая машина, а потом все сделали вид, что незнакомы? Что-нибудь такое должно быть!

— Нет, — ответили трое опрашиваемых.

— Они вели себя очень весело и дружно, — сказала Лариса. — Они казались очень сплочённым коллективом. Ни с кем не общались, ни к кому не подходили и не подсаживались, и к ним никто не подходил и не подсаживался. Насколько я видела.

— Я тоже ничего такого не заметил, — сказал Олег.

— Возможно, что и так, — Калач призадумался. Те братки, в общем-то, были нормальными ребятами, а свело с ними Кирзу, его близкое знакомство с одним мужичком, с которым у ребятишек возникли некоторые проблемки, и они за малюсенькую услугу обещались подкинуть Кирзе неплохих деньжат. — Значит, они приехали, зашли, сделали заказ, забронировали номера и сидели, пили и ели… и всё это в мире и покое?

— Да, — пискнул Олег.

— А потом они вот так вот просто взяли и разошлись по номерам?

— Да, взяли у меня ключи и ушли наверх. — Олег несколько приободрился, осмелел.

— А у вас здесь что же, дамочек интересного поведения не имеется?

— Нет, — ответил Тамаз Чвакошвили. — Своих не держим. Заезжие иногда бывают. Как правило, они уже с кем-нибудь, при ком-нибудь. Но бывает, что какая-нибудь девушка из местных… заходит, чтобы с кем-нибудь… познакомиться.

— Это уж, конечно, — гнусаво усмехнулся Батон, и лицо у него стало ещё огромнее. — И никто из пацанов ни с кем не познакомился? Никто не пожелал себе на ночь ни местной, ни залётной красатули?

— Нет, — сказал Олег. — Обычно, когда клиенты хотят подобного, они либо сами знакомятся, либо спрашивают у меня. Если в зале есть кто-то, кто занимается, промышляет подобным ремеслом, то я… подсказываю, не более. Никакие дивахи лёгкого поведения под нами не ходят.

— Почему-то я тебе верю, Олежек. — Калач потянулся к его голове. — Олег с брезгливостью отпрянул, инстинктивно, по-детски ища защиты за бёдрами тёти Ларисы. — Так они вот так сразу, в одиночестве разойдясь по своим номерам, взяли да успокоились?

— Они не были в разных номерах, — объяснил Тамаз. — У нас каждый номер рассчитан на две персоны. Кровати стоят у противоположных стен. Одноместные. Только ваш товарищ был один в номере. Их было пятеро. Кто-нибудь всё равно остался бы в номере один.

— Что же дальше? Вы их потом видели, ночью?

— Я — нет, — быстро сказал Олег. — Я не работаю ночами, у меня есть сменщик.

Калач поднял глаза на Тамаза Чвакошвили.

Тамаз отрицательно мотнул головой.

А Лариса сказала:

— Я несколько раз проходила по жилому сектору по хозяйственным нуждам, но ничего не слышала и не видела. Нигде никто не разговаривал и ни к кому не ходил.

— А потом пришло утро! — сказал Калач, всем своим видом показывая безнадёгу. Он сел на свободный стул возле широкого стола в центре кухни, на который с грохотом положил булаву.

— Утром ребята постучались к вашему приятелю, — сказал Чвакошвили, — он не отзывался. Дверь была не заперта, и они вошли. Никого в номере не было. Вот и всё. Тогда они стали искать его. Расспрашивали нас, расспрашивали ночного сменщика Егора.  Перед отъездом наказали нам никому ничего не говорить. Мы и не говорили… хотя сегодня утром к нам заходили два следователя, из Москвы и Ярославля. — Сказав последнее, Тамаз испугался.

Но Калач с Батоном были невозмутимы. Они отвлеклись от происходящего, крепко соображая, что ещё сделать, о чём спросить, может, им не всё говорят, может, стоит надавить, постращать?

Затуманенным взглядом посмотрел Калач на Батона. Тот всё понял. Калач неоднократно смотрел на него подобным образом, и всегда последствия были одинаковыми.

Батон устремился вперёд и схватил за грудки Олега, поднимая его со стула. От неожиданности Олег взвизгнул и захлебнулся воздухом, за краткий миг убывшим из его плоской грудной клетки. Олёг обмяк в руках Батона — повис бездушным кулём.

Батон встряхнул его, стараясь привести в чувства, чтобы он стоял на ногах, а не утомлял его мышцы, которые нужны Батону не для удержания хлипкого бедолаги, а для его хорошей встряски, ради острастки, чтобы тот рассказал даже то, о чём  не догадывается.

— Что ты делаешь, отпусти его, не смей! — закричала Лариса и попыталась отнять руки Батона от одежды Олега.

Тамаз подался вперёд.

Калач, по-прежнему сидя на стуле, приподнял тяжеленную булаву и громко стукнул ею об стол, так, что по кухне прокатилось эхо, и задрожали чашки, расставленные в сушилке.

Лариса и Тамаз вздрогнули и отступили, а бедный Олег окончательно обмяк.

Батон встряхнул его, как бычок, поймавший на рога тореадора. Сдобная физиономия Батона заколыхалась перед глазами Олега, при этом носы у них едва не соприкасались.

— Так что, щенок, что ты ещё скажешь? — кричал Батон. — Я знаю, что ты говоришь не всё. Говори, говори всё, что знаешь. Понял? А то я вышибу из тебя последний дух! — И спокойно добавил: — Я это хорошо умею, поверь мне, мальчик.

— Поверьте ему, — сказал Калач, изображая скуку.

Олег, Лариса и Тамаз поверили, уже давно поверили.

— Я… я не… не знаю бо… больше ни… чего, — проговорил Олег, спотыкаясь на каждом слове, потому что Батон его встряхивал — молодой бычок никак не мог натешиться.

— Сейчас я буду тебя крошить, — сказал Батон.

Он захватил руку Олега, положил её на кухонный стол и вцепился в булаву. — Если тебе дорога твоя рука, говори, а то… бах! и одно сплошное месиво, а не пальцы.

— Точно, — буркнул Калач.

— Я не знаю, — захныкал Олег, — я всё сказал. Это всё призрак, это он всех забирает, это всё он, он, он…

Калач протянул руку, обхватил Олега за шею и прижал голову к столу. Он приблизил лицо и горячо зашептал:

— Ты говоришь чушь. Ты врёшь. Ты что-то знаешь. И это что-то мы хотим услышать. И ты нам скажешь. Обязательно скажешь.

— Это призрак, я его сам видел, — прошептал скрюченный Олег. — Вы останьтесь тут, ваш товарищ рано или поздно вернётся, он пройдёт через стены, и вы его увидеть.

— Какой призрак, болван! — Калач оттолкнул Олега. — Кончай заливать. Призраков не бывает. Поверь мне. Если бы они были, они давно бы меня загрызли. Не переживай, я всё давно проверил на своей шкуре. За мной да Батоном гонялась бы тогда целая их свора. Поверь. То наверняка настоящий человек. Вы здесь, гарантирую… я — не я буду, маньяка пригрели! Где вы его прячете? А? Этот маньяк нашего друга прикончил?

— Он никого не убивает, он обвораживает и заманивает в свой мир, — сказал Олег, и его затравленные глаза заметались между сидящим Калачом и Батоном, продолжавшим прижимать его руку к столу. Олег старался угадать, последует ли обещанная кульминация уже начатого действия.

 


Поддержать автора:

QIWI Кошелек     +79067553080
Visa Classic     4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги     410016874453259


 

— А что скажете вы? — обратился Калач к Ларисе и Тамазу. — Вам не жалко мальчишку? Вам наплевать, если он останется без руки?

— Звери! — Лариса не сказала, она выплюнула это слово.

— Кто из нас зверь — это ещё надо скумекать, — сказал Батон. Он покачивал булавой, примериваясь к точному удару.

— Не знаем, не знаем мы ничего, — выкрикнула Лариса.

— Мы правда ничего не знаем, — сказал Тамаз спокойно, что должно было показать его искренность, хотя его горячая кровь горца клокотала, разрывая сердце и мутя рассудок.

— Отпусти, — распорядился Калач. Батон с готовностью отцепился от Олега. — Я верю им.

Калач поднялся.

— Ещё одно, — сказал он. — Где нам найти ночного сменщика?

— Н-не надо, — попросил Тамаз, — он ничего не знает. Его… его уже опрашивали ваши знакомые. Он ничего большего, чем сказали мы, не скажет. Ночью он ничего не слышал и не видел. Честно! — Тамаз следил за Калачом.

— И всё же? Или моему приятелю избавиться от этой безделушки и взяться за то, что ему более по вкусу — за меч?

Тамаз скосился на отливающее холодом оружие в главной зале и уступил:

— Хорошо, я дам его адрес.

— Уж это обязательно, — сказал Калач, ухмыльнувшись. — Попробовал бы сказать, что ты его не знаешь.

Тамаз нашёл листок бумаги, взял карандаш, которым были заложены страницы поваренной книги, нацарапал адрес.

— Вот и хорошо, — сказал Калач. — Надеюсь, ты мужик с умом, и понимаешь, что, если соврал, мы вернёмся.

— Понимаю, — ответил Тамаз.

Батон оскалился и клацнул зубами.

— Аам!

— Пошли, — сказал Калач. — Да! Ещё одно. По-прежнему нельзя говорить никому ни одного слова, понятно? Даже тем ребяткам, что были с нашим товарищем. — Калач прошёл до выхода из кухни и остановился. — Мы скоро вернёмся… мне так кажется, — добавил он задумчиво. — Уж слишком всё неопределённо, непонятно. Ваш служащий всякую чушь нам впаривает. Мерещится ему всякое. Вы уж озаботьтесь его здоровьем. Что-то у него с головой. Наверное, часто дежурит по ночам. Не высыпается. Эх, не простые вы ребятки. Не простые. А, Батон? Как тебе кажется? Придётся нам ещё повозиться да разобраться. Рано нам расслабляться. Не расслабляйтесь и вы, други, и советую вспомнить всё, что вдруг забыли или то, что заметили, но считаете теперь это не слишком важным. Соображайте, в общем. Соображайте.

Тамаз, Лариса и Олег не двигались. Они ждали, когда за опасными визитёрами стукнет входная дверь.

Но Калач с Батоном не спешили уходить. Они было прошли в сумрак ресторанного зала, но вернулись и начали рыскать по кухне. Они нашли бумажные пакеты, положили в них курочку, шашлычок, четыре булки, по два яблока и по две груши на брата, взяли по пластиковому стакану с компотом, по банке пива и по пачке сигарет, пластмассовые вилки, ложки и глубокую миску с крышкой, где был овощной салат. Они оставили на прилавке приличную сумму денег, — они часто были нечисты на руку, порой они бывали бандитами, но они никогда не были мелочными воришками.

После этого они без слов ушли.

 

После ухода Калача и Батона, Олег никак не мог отойти от перенесённого стресса, к которому примешивался стыд за проявленную им слабость духа. Промаявшись с полчаса за стойкой бара, Олег с благодарностью принял предложение Тамаза пойти домой. Но прежде, желая показать, что он верный подчинённый, Олег усомнился в возможности своего ухода, так как приближался вечер, а с ним — какой-никакой, но наплыв посетителей. Тамаз уверил его, что если понадобится, он вызовет Егора, и тот обязательно согласится выйти на работу раньше положенного часа. Егор будет свеж и бодр — никакие братки в длинных пальто с ним не сладят. Это уж точно так. Егор — профессионал, не смотри, что увечный. Да к тому же он предупреждённый, а это всё одно, что вооружённый. Ведь не просто же так Тамаз позвонил ему сразу после ухода незваных гостей. Тамаз не без оснований полагал, что с Егором всё будет в порядке.

— Тогда ладно, — сказал Олег. — Спасибо. Я пойду?

— Иди уже и забудь всё, как некрасивый сон, — напутствовала его Лариса и подала пакет с едой.

Подавленный, а скорее раздавленный Олег поплёлся домой.

Через несколько минут появились долгожданные посетители, что отвлекло хозяев от недавних переживаний.

А в четвёртом часу в зал вошла очень высокомерная, въедливая и требовательная дама — Тамара Савельевна Лемих. Вся в мехах, в драгоценностях, размалёванная пластами косметики, с двумя чемоданами на колёсиках и с маленькой сумочкой жёлтой кожи, она заняла при дверях выжидательную позу.

Хотя посетителей было всего семь человек, и все они разместились за тремя столиками, чете Чвакошвили было сложно справляться и с готовкой, и с уборкой, и с обслуживанием, и с присмотром. Лариса металась между кухней, баром и столиками с клиентами, а потому не сразу заметила новую посетительницу, а когда заметила, дама ей сразу же не понравилась, потому как от неё прямо-таки разило чванливой изысканностью и чопорностью, что грозило всевозможными капризами и придирками. Но Лариса, как опытный в подобных сражениях боец, усмирила беспокойные мысли, ожидая неплохих, если не чаевых, то барышей за немалые и недешёвые заказы.

«За которые с тебя сдерут три шкуры!» — Подумав так, Лариса умчалась в кухню, где пыхтел муж, готовясь к вечеру, когда наплыв посетителей может увеличиться в разы. Она предупредила Тамаза о подозрительной особе. Так же она сказала, что скорее всего понадобится его помощь, так как дама вошла с двумя чемоданами.

Через камелёк, в котором во всю силу пылал огонь, Тамаз заглянул в зал.

Дама ожидала при входе и явно начинала сердиться.

— Иди, усади её за лучший столик, — сказал Тамаз и вернулся к чистке лука. — Чемоданы на колёсиках. Пока что сама справишься.

Лариса прихватила салаты и выскочила в зал.

— Милочка! Дорогуша, сколько можно меня мучить? Мною кто-нибудь соблаговолит заняться или у вас не принято учтивое обхождение? — У Тамары Савельевны был придушенный голос: говорила она как бы в нос, жеманно комкая слова.

— Милости просим! — отозвалась Лариса, быстро расставляя тарелки с салатами по столам. — Извините, мы сегодня крутимся без помощника. Извините великодушно! Столик? Ночлег?

— И то и другое, голубушка. И то и другое.

— Давайте чемоданы. Проходите.

— Спасибо, голубушка. Спасибо!

— Вы хотите какой-нибудь конкретный столик или желаете тихий уголок?

— Лучше тихо и культурно, в сторонке, но так, чтобы не перед дверями и не на проходе.

— Конечно. Прошу Вас. Проходите. Вот сюда. Сюда.

Лариса проводила даму лет пятидесяти семи до углового столика, противоположного тому, где вчера ютилась печальная дама, которая, разрыдавшись, выбежала в дверь.

— Да, здесь хорошо, — проговорила пожилая дама. — Только вот эта штука слишком близко. Она всё время жужжит и коптит. — Она говорила о курином гриле. — А курочки аппетитные, хорошие курочки, я, пожалуй, закажу одну такую, закажу, да.

— Курочки у нас отменные. Не пожалеете. Посмотрите меню — выбирайте, не торопитесь.

Тамара Савельевна грациозно уселась на стул у задней стены и взялась за меню.

— Вам забронировать номер?

— Да. Мне надо номер на ночь.

— Чемоданы сейчас отнести?

— Нет. Пожалуй, что нет. Позже. Пускай пока постоят вот здесь. Ставьте сюда, в уголок, за мой стул, я подвинусь. Вот так, так, к стеночке, вот так, хорошо, милочка. Номер мне, будьте любезны, такой, чтобы тихо было… мне для сна нужна тишина. Вы понимаете меня? Тишина. Вы номерок придержите, но пока меня не размещайте. Пусть наберётся народ, чтобы было видно кто где, чтобы потише было.

— Понимаю, — сказала Лариса. — Выбирайте заказ, я подойду позже.

— Да, милочка, ступайте… Но! сперва, поскорее, пожалуйста, принесите мне чего-нибудь вроде морковного сока. С яблочком. Пить хочется.

— Хорошо. Только у нас морковного сока нет… но мы его сделаем! Надо будет подождать минут пять.

— Идите, идите, милочка. Делайте. — Тамара Савельевна снисходительно и вальяжно махнула на Ларису рукой, и та ушла к столикам, чтобы собрать пожелания и новые заказы, а уже потом идти на кухню или к бару. Но на первом месте, конечно, был заказ чопорной, чванливой и кичливой, короче говоря, гламурной пожилой дамы, склонной к эпатажу.

Привычная к московскому движению Тамара Савельевна Лемих, самостоятельно управляя личным автомобилем, без проблем и задержек продвигалась к своему сыну в Вологду. Там её ждал только что родившийся внучок, названный Ванечкой. Сын уехал в Вологду от фирмы, на которой работал, чтобы открыть там филиал: для наблюдения за ремонтом в помещениях, установкой и наладкой в них оборудования, для подбора персонала и прочих нужд, необходимых для запуска производства. С ним уехала и жена, которая теперь, на две недели раньше срока, разрешилась Ванечкой. Тамара Савельевна планировала подоспеть вместе с мужем к самым родам, но так как роды были преждевременными, а её муж не смог в ту же минуту оставить службу, она, не утерпев, скоро собравшись, отправилась в дальний путь одна — без опеки и защиты. Роды у невестки случились настолько неожиданно, что накануне отъезда Тамара Савельевна суетилась и нервничала, и от того толком не спала ночью. И вот, преодолев почти половину пути, пробыв за баранкой больше четырёх часов, видя близкое наступление вечера, она сочла за лучшее не преодолевать остающиеся двести пятьдесят километров в темноте. Она позвонила мужу, позвонила сыну. Известила их о своём намерении заночевать на неком постоялом дворе, в так называемой «Кольчуге», если верить вывеске. И мужчины одобрили её поступок.

Тамара Савельевна дождалась морковного сока, опустошила стакан и, оставив под присмотром Ларисы свои пожитки, удалилась в дамскую комнату. Потом она ела долго и обильно, не забывая прикладываться к отменному французскому белому вину, опорожнив целую бутылку. Прошло два часа, прежде чем Тамара Савельевна без скандала и выговоров персоналу соблаговолила попроситься в номера.

Из кухни выбрался Тамаз. Он отдувался и вытирал о фартук только что вымытые руки. Он взялся за чемоданы женщины и поволок их на второй этаж, в одну из угловых комнат, где рядом не была размещена на ночь ни одна беспокойная личность, — почтенная дама могла почивать в покое.

— Очень хорошо, голубчик, благодарю, — сказала Тамара Савельевна. — Минуточку, голубчик. — Покопавшись в сумочке, она извлекла кошель и протянула Тамазу сто рублей. — Вот, возьмите за труды.

Тамаз взял денежку без слов и закрыл за собой дверь.

Вечер был оживлённым. Из-за отсутствия Олега, на два часа раньше обычного явился Егор с распухшим носом и вздутыми костяшками пальцев на руках. Было заметно, что ему не удалось выспаться после ночной смены.

— Ты как, в порядке, — поинтересовался Тамаз. — Работать сможешь?

— Я-то в порядке. Видели бы вы их! — сказал Егор. — Вы как? Они не натворили тут делов?

— Обошлось. Пока. Только Олежек немного перепугался. Я его отпустил домой. Чуют, гадины, над кем можно поизгаляться, на кого можно надавить. Ничего, отойдёт, оклемается.

— Они не били его?

— Нет. Обошлось. Только попугали. Боюсь, что они ещё вернутся. — Тамаз вздохнул.

— Боюсь, что так, — не стал разубеждать его Егор.

— Ты их не особо потрепал? Сверх меры не обозлятся?

— Нет, мы только так — помахали кулаками. Так получилось. Моя вина. Не сдержался. Не переношу, когда всякое мерзкое, да и не мерзкое… всякий хватает за грудки, угрожает и поносит последними словами. Не выдержал, не удержался. Думаю, Тамаз Ревазович, мне надо несколько дней здесь пожить. Вы уж выделите мне комнатку, чтобы я всегда был под рукой, а то ведь из-за меня все шишки на вас повалятся. Не хотелось бы мне этого.

— Посмотрим. Может, так и сделаем. Так всем будет лучше. Чем нас больше, тем мы крепче. Ты в одиночку с ними тоже не совладаешь. Это в первый раз обошлось, но они наверняка затаили обиду. Они вернутся. И придут уже не одни. Да и подготовленными. Такие и оружием не побрезгуют.

— Оружием? Это да. Где ваше ружьё?

— В сейфе, в спальной комнате, где же ещё? Ты же знаешь. Или ты подумал, что я уже положил его поближе, чтобы сразу из-под полы дёрнуть и бах! тар-ра-рах!

— За чем же? Но мне бы код знать… на всякий случай.

— А вот этого не надо! Ни к чему. Если что, я всегда под рукой, а ружьё — под моей рукой. Я сам решу, что с ним делать.

— Но у меня-то вернее получится.

— Это так, но, подставлять тебя под убийство, я не хочу. Это только при совсем уж какой безвыходной ситуации. Нет-нет.

 


Поддержать автора:

QIWI Кошелек     +79067553080
Visa Classic     4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги     410016874453259


 

— Я что, по-вашему, мальчик? — Егор обиделся. — Не понимаю? С самоконтролем у меня всё в норме. Меня из органов попёрли не из-за слабеющей психики, а по физическому увечью. Не путайте, пожалуйста!

— Я это хорошо знаю, но держать его под прилавком или под кроватью, я не дам. Так и знай.

— Как хотите, — огрызнулся Егор. — Мне оно ни к чему. Я этим мерзавцам и без него навешаю кренделей столько, что мало не покажется. — Егор ушёл заниматься делами.

— Вах-вах-вах, какие мы гордые, — сказал Тамаз.

В девять часов вечера вниз спустилась Тамара Савельевна. Вид у неё был решительный. Оставив без внимания заботливое участие Ларисы, она вторглась на территорию Тамаза, на кухню. Тамара шла на приступ.

— Чем Вы кормите, господин хороший? От вашей трапезы у меня заболел живот! Вот!

Тамаз опешил. Ему ещё никто не высказывал жалоб и претензий по поводу его стряпни.

— У нас всё самое лучшее, наисвежайшее, — сказал он. — Извините, но вы, наверное, просто переели.

— Мне лучше знать, переела я или что! — вскинулась Тамара Савельевна. — А ну, давайте, показывайте, что у вас тут и как устроено, — приказала она.

У Тамаза было много работы, но он не перечил. Он послушно стал показывать свои владения.

— Вот стол, вот плита — всё всегда в чистоте. Вот посудомоечная машина — моет хорошо, а смывает моющий раствор и того лучше.

— Где Вы храните продукты?

Тамаз открыл один холодильник, затем другой:

— Здесь хранятся овощи и фрукты. Как видите, всё в самом потребном виде. А здесь — мясо и птица.

Тамара Савельевна сначала придирчиво осмотрела заполненные полки с фруктами и овощами, а потом с замороженными тушками кур и кусками мяса отменного вида.

— А вино? Напитки! Из чего, на чём вы делали мне морковный сок?

— Вы только что могли видеть превосходную морковь. Я самолично почистил её и отжал вот на этом агрегате. — Тамаз положил волосатую руку на многоцелевой, внушительных размеров, комбайн.

— Вы хотя бы моете его?

— Обязательно! Все насадки легко снимаются и моются. Внутри мы промываем водой из шланга. Видите — вот шланг. А комбайн стоит в нише, из которой вода сразу стекает в водосток.

— Ладно, ладно… Я не знаю, в чём дело, но чем-то я, кажется, отравилась.

— Не пугайте меня, — взмолился Тамаз. — Не надо про отравления. Если вы чем-то отравились, у нас могут быть крупные неприятности… может пострадать масса людей!

— Хорошо. Скажу пока, что я… переела жирного мяса.

— У нас имеется достаточный запас лекарств. Что вам дать? — спросила Лариса, всё это время тихонько стоявшая в дверях кухни.

— Ничего не надо, милочка. Я дама не юная — я давно взяла за правило носить с собой всё, что может понадобиться. У меня всё есть. Если только это не какое-нибудь специфическое отравление, — добавила Тамара Савельевна.

— Ну что Вы, не беспокойтесь, — ободрила её Лариса, — с нами никогда не случалось ничего подобного.

— Всё, милочка, бывает в первый раз… всегда бывает первый раз, — грустно сказала Тамара Савельевна и, сложив руки на животе приятных размеров, побрела к себе в комнатку-нумерок — лечиться и отлёживаться.

— Может, Вам молочка согреть или заварить бруснички, или ещё что? — спросила Лариса.

— Ничего не надо, а то вы меня вконец уморите.

В одиннадцать часов вечера, когда в «Кольчуге» стало заметно тише, из номера благовоспитанной пожилой дамы доносились неприятные звуки мучительной рвоты. Обеспокоенная Лариса колготилась над ней, стараясь способствовать облегчению её страданий всем, чем можно. Она всё чаще задумывалась о неприятном: надо вызывать «Скорую помощь».

Тамаз закончил дела, поручил припозднившихся клиентов Егору и забрался в постель, томясь от предчувствия чего-то плохого, шныряющего поблизости, но пока что не заглянувшего в окно. Полчаса назад он улёгся с одной единственной мыслью: наконец отдаться во власть милостивому сну. А через десять минут вбежала Лариса и сообщила, что постоялице совсем дурно. Он с неохотой покинул уже согретую постель, надел халат, нацепил на ноги тапочки и пошёл оценивать уровень беды и прикидывать возможный урон, если про это прознает санэпидемстанция.

— Выйдите вон! — закричала Тамара Савельевна, стоя в дверях туалета, как только Тамаз вошёл к ней в номер. — Вон, вон, я вам говорю! — Она поперхнулась, закашлялась, дёрнулась животом, вытянула шею, выпятив горло, сглотнула  и со стоном опустилась на колени, склоняясь над унитазом.

Тамаз вышел.

— Никто больше на живот не жалуется? — спросил он у жены.

— Нет.

— Это хорошо. — Тамаз немного успокоился. — Будем надеяться, что она вытолкает из себя всё ненужное и придёт в норму. Ладно. Я тут лишний. Ты уж как-нибудь сама. Я пойду, попробую уснуть. Извини, я сегодня что-то очень устал. Не помощник я тут. Вон как она на меня кричит. Если станет хуже, зови… и «Скорую» без меня не вызывай. «Скорая» — дело серьёзное. Прежде чем принимать такое ответственное и наверняка губительное для нашего небольшого бизнеса решение, надо всё хорошенько взвесить.

— Я понимаю, Тамазушка. Я всё понимаю.

— Это хорошо. — Тамаз вздохнул. — Мне с тобой повезло. Ты у меня смышлёная и трудолюбивая. Прости, если что не так. — Он притянул жену и поцеловал сперва в лоб, по-отечески, а потом — в щёку, возле самых губ, и ушёл.

Напившись воды с сахаром, солью и содой, проглотив пять таблеток активированного угля и ещё горсть всяких снадобий, которые оказались при Тамаре Савельевне, к первому часу ночи она легла в кровать под три байковых одеяла, два из которых она попросила дополнительно, потому что ей стало казаться, что в комнате очень холодно. Лариса тоже это приметила и с тревогой выглянула в окно. Никого и ничего не увидев, кроме лёгкой позёмки, она отогнала ненужные мысли о непонятных сторонах жизни, которых только и недоставало её воображению и издёрганным нервам для усугубления общей картины, чтобы довести её до нервного срыва.

Поставив у кровати больной пластмассовое ведёрко с крышкой, дабы предотвратить неприятные последствия от внезапно подступивших среди ночи позывов к рвоте, убедившись, что ничего не требуется, Лариса, наконец-то, очутилась под боком спящего мужа.

Чвакошвили спали крепко.

Егор заглянул к ним в два часа ночи и не осмелился потревожить их из-за пожилой дамы, которая снова начала стонать. Он вернулся к её двери, прислушался, постоял, размышляя, что бы предпринять?

Пока он слушал, как у неё начинается очередной приступ рвоты, думал о том, что всё-таки надо разбудить хозяев, затем спускался и вторично заглядывал к Чвакошвили, колебался в их комнате, снова не отваживаясь потревожить их сон, и снова поднимался, чтобы прислушаться к тому, что теперь происходит за дверью постоялицы, у той в комнате всё стихло — женщина вроде как успокоилась. Всё это заняло каких-то пятнадцать минут, потому Егор решил, что переживать не стоит. Но если у неё будет ещё один приступ, тогда он сразу же, обязательно и непременно, разбудит чету Чвакошвили!

Егор вернулся на стул за стойкой бара и упёрся взглядом в экран телевизора. Ему было холодно как никогда раньше в «Кольчуге». И от этого — страшно от мысли, что где-то рядом бродит пропавший человек. А может, их целая свора? Все пропавшие разом, скопом собрались на какую-то свою, одним им ведомую сходку. А может быть, мёртвые?

— Бррр-ры! — Егор поёжился и разжёг в камельке огонь позадорнее, поярче — пускай потрескивает да поигрывает — всё оно как-то веселее. — Это тебе не Калач с Батоном. — Он хмыкнул и улыбнулся, вспомнив, как одолел их, как они падали в слякоть, в грязь под крыльцом его дома.

«Мы ещё вернёмся!» — пообещали они.

«Что ж, милости просим. Но лучше — не надо, ребята, ни к чему это. Вздор всё это. Вздор».

Егор опустил голову. Егор уснул. Никогда раньше с ним не случалось такого на рабочем месте.

Ноги, руки, нос и уши у Егора окончательно закоченели. Он ощущал это во сне, но никак не мог проснуться. Он продолжал спать.

 

Первой пробудилась Лариса. Было шесть часов утра. Она тихо выбралась из-под одеяла, накинула халат и пошла посмотреть, как себя чувствует больная.

Егор спал. Она не стала его будить.

Дверь в номер Тамары Савельевны была затворена, но не заперта. В комнате было темно — за окном всё ещё висели сумерки. В щель приоткрытой двери завыл холодный ветер. Лариса закрыла дверь и на цыпочках спустилась вниз. Клиентов не было, а из постояльцев ещё никто не встал и никто из них не просил будить себя раньше восьми часов утра. Поэтому Лариса опять забралась под одеяло, чтобы подремать.

В семь часов проснулся Тамаз и посмотрел на спящую жену. Он не вставал, а лежал, нежась, отгоняя назойливую дремоту. Зевал. Но в половине восьмого он обязательно поднимется, так как надо будет провожать накрытым столом первых отъезжающих постояльцев, которых должен разбудить Егор в восемь утра. Тамаз знал, что утренних посетителей нет или их очень мало, потому что в противном случае, Егор уже стучался бы к ним в дверь, — но не раньше шести часов утра — это разрешенное для побудки хозяев время.

Но Егор и слыхом не слыхивал и видеть не видывал каких-то там клиентов. Он всё также спал на своём служебном месте. Правда, раз Егор всё ещё спит, значит, клиентов так-таки нет, иначе бы они его разбудили…

Около полудня, когда разъехались все постояльцы, кроме четверых ребят экстремалов и одного невзрачного типа в длинном демисезонном пальто, а в ресторанном зале было всего три новых клиента, звонко стукающих вилками по тарелкам, Тамаз спросил жену, в праздности сидящую перед телевизором:

— Олег нам пока не нужен?

— Обойдёмся.

— Я велел ему приходить к трём часам. Пускай отдохнёт.

— Пускай. Если что-то стрясётся, защитник с него всё одно никакой. Да и Егор спит наверху. Так что…

— Я что-то как-то упустил… в каком часу съехала хворая дама?

— А она ещё не спускалась, — спокойно сказала Лариса.

И вдруг Лариса чего-то испугалась.

Тамаз смотрел на неё непонимающе: «Как так?»

Лариса в ответ пучила глаза.

— Ты чего? — спросил он жену.

— Мелькнула одна мысль… шальная бестия.

— Какая?

— Не важно, — отмахнулась жена, напуская на себя беспечность.

— Так как же с той дамой? Она что же, всё так и спит? Не долго? Или она всю ночь маялась? Тебе не кажется, что её надо проверить?

— Наверное. Утром я заглядывала. Всё было нормально. Она спала. Только зачем-то открыла окно. В комнате было ужасно холодно. Но, может, ей так легче.

— Пока никого нет, пойдём-ка, навестим её. Если она оклемалась, накормим чем-нибудь полегче да и отправим восвояси. Пускай продолжает свой путь или отправляется в больницу.

— Да-да… пойдём… пойдём скорее!

— Почему?

— Меня не отпускает шальная мысль. Я беспокоюсь.

Тамазу показалось, что мысль жены настолько взбунтовалась, так она заметалась у неё в голове, что выскочила из неё, стукнулась о стену и угодила в него — у Тамаза отвисла челюсть, он посерел. Жена увидала это и поняла, что муж подумал о том же, что с минуту назад стало терзать её.

Чвакошвили поспешили наверх.

Они боязливо открыли дверь — на свободу рванулся холод, обдав их запахом осени, который смешался с кислотным духом. В ноги ударились десятки сухих листьев.

Сердца у Ларисы и Тамаза застыли, будто замёрзнув, а члены затряслись мелкой дрожью.

Давление в комнате выровнялось и Чвакошвили ступили за порожек.

В свете пасмурного дня им открылась ужасная картина.

Пол комнаты был заляпан лужицами рвоты с отпечатками ступней. На кровати в изодранной ночной рубашке, практически оголившей тело, лежала некогда полная, дородная женщина, теперь же походящая на мумию — настолько она усохла. Голова была вывернута в сторону. Лицо — маска из кожи, неловко наброшенной на череп. Пальцы рук скрючены, — они застыли возле расцарапанной груди, словно, разодрав одежду, женщина старалась добраться до лёгких, которым почему-то стало не хватать воздуха.

Тамара Савельевна была мертва.

— Ааа! — вскрикнула Лариса и попятилась к стене, вжалась в неё и закрыла рот кулаком.

Оглушённый Тамаз не стал пробираться среди луж рвоты, почтя за лучшее, до приезда полиции, оставить всё так, как есть. Он обнял жену, вытащил её из комнаты и запер дверь на ключ.

Подходя к лестнице, они столкнулись с невзрачным мужчиной в длинном демисезонном пальто. Он стоял, смотрел и молчал.

Чета Чвакошвили спустились по лестнице не чуя под собой ног.

За стойкой бара откуда-то взялся Егор. Он уплетал за обе щеки цыплёнка.

— Вызывай полицию и «Скорую», — сказал Тамаз Егору, обнимая за плечи Ларису, сотрясаемую беззвучными рыданиями. — У нас труп, — добавил он и увёл жену через кухню в их жилую комнату.

Егор не поверил. Он подумал, что спросонок ослышался.

Лёша, Кирилл, Сёма и Рита сидели за уже ставшим привычным для них столиком. Они слышали сказанное хозяином заведения и побледнели. Взглянув на них, Егор увидел, насколько они ошарашены, и понял, что он всё правильно расслышал. Егор бросился к телефону.

На верхней площадке стоял мужчина в длинном демисезонном пальто и смотрел на всех печальным взглядом.

 

Продолжить чтение Быль

 

Поддержать автора

QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259