ЕГОРУШКА
Андрей Куц
Подкуп
Сутки назад (26 июля, среда)
Если бы даже Бориска был бесчувственным двадцатиметровым истуканом, вытесанным из камня древним умельцем, то, кажется, и тогда он не сумел бы удержать глубокий сон, в котором не было сновидений, а только – чернота и беспамятство…
Бориска только что лёг, но вот он уже должен просыпаться.
На кухонном столе дребезжал будильник, дёргаясь, как оглашенный на паперти, предвещая близость конца света.
Сквозь веки Бориска видел нежный свет нарождающегося дня. Ему нестерпимо хотелось спать, но волнение одолевало – надо было подниматься и прощаться с отцом.
Вдруг сознание мальчика, вырванное из пещерного холода, растревоженное побудкой и нуждами, взыграло и выдало мысль.
«Я пойду с ними! – понял Бориска. – Я провожу отца и Лидию Николаевну до села – помогу нести сумки, посажу в автобус и добегу до телефонной будки – проверю, работает ли телефон. Тогда вечером он тоже, скорее всего, будет работать. Если я успею сбегать до прихода автобуса, то отец будет в курсе, и тогда он позаботится, чтобы вечером кто-нибудь обязательно был дома! Мы уже сегодня сможем позвонить часов в семь-восемь, а то и в девять, и нам скажут, как они там устроились и всё ли по-прежнему хорошо с дедушкой, и когда они вернутся. Нам не придётся волноваться ночью и ждать обеда следующего дня. Ведь сегодня в обед ещё ничего не будет известно, так? Так! Но зачем ждать завтра, если можно сегодня? Лучше так, лучше сразу, потому что… а если завтра в обед ни с кем не удастся переговорить? Тогда нам снова идти вечером? Всё равно – вечером! И таскать Любочку… или не брать её? Она захочет поговорить с родными. Нет, лучше мне сейчас подниматься и отправлять в Житнино».
Отец возился, убирая постель. Бориска подал голос:
– Пап?
– Что?
– Сколько время?
– Десять минут шестого. Спи.
– Я провожу вас.
– Зачем? Вчера мы всё собрали. Я уезжаю недалеко и ненадолго, поэтому уж как-нибудь обойдусь без официальных проводов. Спи, сынок.
– Не, я теперь не усну. Но я не о том. Я не просто помашу рукой от калитки, я пойду с вами в Житнино.
– Вот ещё! Зачем это?
– Я помогу нести сумки и заодно узнаю, работает ли телефон.
– Телефон, говоришь? Если он работает, тогда ты уже сегодня вечером сможешь позвонить.
– И я о том же!
– Это дело! Тогда вставай.
Вялый, со слежалым, помятым лицом, позёвывая, в одних трусах Бориска поплёлся на улицу.
Со сна поёживаясь от свежего воздуха и от обильной утренней росы, окатившей его голые ноги в резиновых шлёпанцах, он приветливо пожмурился солнцу, повисшему над полем, и сунул руки под умывальник, чтобы стресс от холодной воды живенько привёл его в чувства. Бориска самозабвенно отдался умыванию – с хлюпаньем, кряканьем, сопением, со шлепками по коже, покрывшейся пупырышками.
С яблони упало испорченное червём яблоко.
А во дворе у Мити в курятнике горланил петух.
В это время из Тумачей в Житнино никто не торопился. По просёлку шли лишь Лидия Николаевна, Леонид Васильевич и Бориска.
Любочку добуживаться не стали. Спустя два часа она сама скинет ножки на потрескавшийся, местами крошащийся тёмно-коричневый линолеум с жёлтым мелким узором и отправится деловито подсчитывать, сколько крошечных огурчиков появилось на грядках за ночь, и тут же отыскивать среди шершавых огуречных листьев толстопузые желтяки, а после будет глазеть на помидоры, которые день ото дня всё больше наливаются краснотой, становясь сочными и мясистыми.
Пока что Любочка не умеет читать, но она научилась распознавать важные имена и знает, как выглядят некоторые не менее важные слова, поэтому она непременно разберётся в простенькой записочке, оставленной на кухонном столе:
«Я уехала. Скоро вернусь с дедушкой. Слушайся Бориску. Бориска в Житнино, он скоро придёт. Кушай и не хнычь. Бабушка».
Для большей ясности внизу записки имелся скромный контурный рисунок, на котором было три человечка-палочки, один – в шортах и с сумками, другой – в шляпе, третий – в юбке, и шли они к остановке, куда подъезжал, пыля по дороге, автобус.
Сообразительная Любочка, конечно же, всё поймёт и не станет пугаться отсутствием Бориски, когда нигде не найдёт мальчика. Правда, предполагалось, что Бориска вернётся до того, как девочка проснётся.
Автобус отходил в 6.50 утра от ближней к Тумачам остановки, расположенной у восточного края Житнино. До города было 40 минут езды со всеми остановками, в том числе и на западном конце Житнино.
И вот, пока малышка спала, три человека шло скорым шагом по просёлку между зелёных стен, созданных кукурузой в два метра высотой. Солнце светило чуть сзади, лаская шею и левое ухо. Вышли они в 6.05, и были на месте в 6.40. Они бы преодолели полтора километра, разделяющие Тумачи и Житнино, быстрее, но, как бы ни спешили мужчины, темп задавала бабушка, и им приходилось приноравливаться к ней, заставляя себя осаживать молодецкую удаль. Если эта удаль была неотъемлемой частью Бориски, то к его отцу она вернулась лишь в последние недели, – он буквально расцвёл, скинув с плеч десяток лет, а виновницей его метаморфозы была Татьяна Васильевна. В это утро, как бы ни серчал, как бы ни досадовал на себя Леонид Васильевич, у него не получалось избавиться от мысли, что он раз за разом убегает вперёд, потому что хочет поскорее вернуться под тёплый бочок любимой женщины. Ему следовало переживать, думая о Василии Павловиче, попавшем на больничную койку, а он мечтает о ласковых руках, преданных глазах, нежных губах и, не смотря на перевалившее за экватор лето, о бело-матовой коже Татьяны Васильевны… о её ро…роскошных гру…грудях с ро… розовыми…
«П-фу, ты, каналья!» – выругался про себя Леонид Васильевич и неосознанно увеличил шаг.
Но во время опомнился – оглянулся. Остановился. И сконфузился под подозрительным взглядом сына Бориса, идущего вровень с Лидией Николаевной. Было заметно, что старушка старается подтягиваться за убегающим вперёд Леонидом, но с трудом поддерживает достаточную скорость. Бориска же, подметивший, что с отцом творится что-то, так сказать, сакраментальное, не отважился в третий или уже четвёртый раз с начала их недолгого пути тревожить его окриком, тормозя.
В 6.40 троица вошла в Житнино. Преодолевая последние двести метров до остановки, они хорошо видели дорогу, убегающую далеко-далеко, туда, где лес, – автобуса не было. Тогда Бориска передал отцу две сумки, что нёс, и припустил к телефонной будке.
Село стояло пустынным, но повсюду слышалась разноголосица скотины, а на остановках толпился народ, стремящийся попасть на свои рабочие места в городе, – в автобусе обязательно будет привычная давка, и это несмотря на то, что следующий автобус до города прибудет всего через двадцать минут, в 7 часов 10 минут.
Бориска возвращался к отцу радостным, неся весть о непрерывном гудке в телефонной трубке уличного телефона. Они договорились о том, что Бориска, один или с Любочкой, позвонит Татьяне Васильевне в 19.00, а Леонид Васильевич позаботится, чтобы в это время кто-нибудь непременно оказался дома.
В 6.47 из леса выполз бело-зелёный автобус-гармошка.
Через 30 минут Бориска вернулся в Тумачи.
Он заглянул в дом Теличкиных: Любочка возилась в постели, не открывая глаз, наслаждаясь медленным пробуждением. Бориска открыл холодильник, исполняя наказ Лидии Николаевны: непременно пользоваться всем, что найдётся в доме, и в первую очередь – содержимым холодильника, а то всё испортится! Прикинув, что понадобится для завтрака ему и Любочке, дабы не объедать стариков и ребёнка, Бориска отправился к себе, чтобы взять чего-нибудь из собственной стряпни или хотя бы нарвать помидоров и зелени с грядок.
Он возвратился через пятнадцать минут и увидел, что Любочка стоит перед кухонным столом в одних белых трусиках и мусолит большой палец, водя по листку бумаги указательным пальцем другой руки. Любочка обрадовалась Бориске. И они занялись разбором непонятных буковок и складыванием их в знакомые слова, похихикали над фигурками людей-палочек и над автобусом, поднимающим клубы не то пыли, не то дыма, торопясь к остановке.
– Это кто рисовал? – спросила девочка. – Ты, Бориска?
– Я. А писала твоя бабушка.
– Аааа… – протянула девочка и возвратила глазёнки к рисунку.
– Бориска!!! – послышалось с улицы.
Бориска вышел на крыльцо.
Это оказался Митя.
– А я кричу, кричу, – сказал он подходя к дому, – а тебя нет и нет. А ты вона где! А где твой? Отец.
– Уехал с Лидией Николаевной в больницу к Василию Павловичу, и когда вернутся – это неизвестно. Сегодня к восьми вечера я пойду в село, чтобы звонить.
– А!.. Вон оно как… Понятно. Ну что? Пошли, что ли, к Жоре? А то уже поздно. Он, небось, давно нас ждёт.
– Это уж, конечно, ждёт-пождёт, это верно, – ответил Бориска. – Ему, наверное, несладко пришлось ночью. Щас пойдём. Мы с Любочкой ещё не ели. Я в село ходил. Провожал. Щас.
– Я тогда сбегаю к Саше и Кате.
– Давай.
– Бориска, – сказала Любочка, когда убежал Митя, – я тоже с тобой пойду в село, чтобы звонить.
– Я не возражаю.
– Что?!
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
– Я не против. Конечно, пойдём. А сейчас живенько, серенькой мышкой юркой, а ну умываться!
– Хи-хи… Я быстро. – Любочка нацелилась на входную дверь, но задержалась. – И к Жоре, да? – уточнила она.
– Да. Только тс-ссссс… – мальчик приложил палец к губам.
Любочка мотнула головой – всё, мол, поняла, я нема, как рыбка в речке, – и выбежала на улицу.
Солнце поднималось всё выше – через полчаса-час Жора начнёт поджариваться как кура-гриль! Надо было торопиться.
Жора страдал. И страдал уже давно. Почитай с самой ночи. Благой сон спасал, но Жора часто просыпался от боли: полученные в понедельник раны бунтовали, – а днём казалось, что они благополучно заживают, и худшее уже позади, – видимо, он разбередил их учинённым разгулом.
И было холодно.
А ещё мешали легкокрылые мотыльки и упрямые жуки.
Жора страдал.
Его мучила жажда. Ему хотелось есть. Ему хотелось завернуться в одеяло, чтобы согреться. Ему хотелось согнуть затёкшие руки и ноги. Ему хотелось свернуться калачиком. Ему хотелось курить.
Жора страдал, но терпел, потому что знал, что станет делать утром, как только придут дети.
Это было серьёзное решение. Это была его последняя надежда.
Жора воспользуется козырной картой, могущей побить любой расклад, не имеющей себе равных по значимости, по ценности и весомости. Жора пойдёт ва-банк! Идея Жоры была проста, но опасна.
До сего момента Жора не мог заставить себя смириться со сложившимся положением: он не постигал, как подобное произошло с ним, как он такое допустил? Но он хорошо уяснил, что дети абсолютные хозяева положения, что он находится в их безраздельной власти – всё, что с ним происходит или может произойти, целиком зависит от того, на что они способны, на что готовы, как совладают с нервами, смогут ли они в следующий раз, когда Жора затеет безрассудство, сдержаться и не покалечить его, не поддадутся ли искушению?.. Продолжать медлить было для Жоры непозволительной роскошью. Дети уже не щадили его, даже не смотря на полученные им накануне раны. Дети вышли из-под контроля. Дети поняли свою безнаказанность и познали вседозволенность! Над ним не стесняется издеваться даже малявка Любочка! И хотя Катя пока не проявляла тяги к жестокости, это не успокаивало, потому что она – молчит и смотрит. Молчаливое поощрение и созерцание чужих мук – одна из наихудших форм нездоровой психики. Это так! Обязательно так. Её неадекватное понимание действительности, реализующееся через пытливое любопытство, служащее для сопоставления себя с жертвой, чтобы насильственно убедить себя, что ты от неё ничем не отличаешься, тревожило Жору не на шутку. Удивление и недоверие, что и ты сам точно такой же, так сказать, биологический материал, судя по всему, пробуждают в Кате желание потыкать в жертву палкой – и в конце концов вонзить в жертву кол, пришпилив её как бабочку иголкой к бархатной подушечке!
Он отдаст детям предмет, который должен показаться им настоящим артефактом. Он вверит в их руки свою судьбу, свою жизнь, надеясь на удачу, карауля момент, когда этот артефакт устремится к своему истинному хозяину, чтобы слиться с ним в одно целое, породив чудовищную машину для убийств. Только бы Жоре до него добраться и тогда – хана деткам, кранты и холмик на поверхности земли, поросший бурьяном!
Жора с нетерпением ждал кульминации. Жора улыбался, хотя улыбка больше походила на болезненную гримасу, потому что теперь всё должно было разрешиться, если не в ближайшие часы, то в ближайшие дни.
Бориска обхватил запястье ремешком с часами «Заря», купленными для него отцом семь лет назад. Часы хранились в верхнем правом ящике комода вместе со всякими документами, с парочкой золотых безделушек, оставшихся от матери, и деньгами. Он нацепил часы и вместе с Любочкой присоединился к ребятам, собравшимся за огородом Кати. Сегодня для Бориски время было особенно важно, потому что к семи часам вечера ему и Любочке надо было успеть в Житнино для телефонного разговора с городом. Но до 18.00 – до времени, когда они должны выйти из Тумачей, – оставалось целых десять часов, и сейчас надо выручать Жору, понёсшего заслуженное наказание, а затем подумать о дневном сне, так как ему удалось поспать сегодня всего лишь четыре часа. Если в половине девятого утра, когда они всей гурьбой затерялись в кукурузном поле, Бориска чувствовал себя неплохо и не клевал носом, то днём, утомлённый бодрствованием и разморённый высоким солнцем, он, наверняка, расплывётся, размякнет и отупеет, и начнёт мечтать поскорее воссоединиться с мягкой подушкой в своей прохладной избёнке.
Жора, не поворачивая головы, не открывая глаз, реагируя на шелест, с напряжением разлепил пересохшие губы и сказал:
– Развязывайте, ребятки, поскорее. Рук-ног не чувствую, а раны болят. Я всё хорошо понял – буду покладистым.
– То-то, Жора, – сказал Митя, довольный смиренностью мужичка. – В другой раз будешь знать, как переть против нас.
Митя с Сашей занялись освобождением Жоры, а Бориска на всякий случай вооружился дубиной. Его примеру последовали Катя с Любочкой. Девочки чувствовали себя неуклюже с палками в руках, отчего выглядели нелепо – это было забавно.
Жора застонал, сел и стал разминать-растирать руки, ноги, плечи, шею, хрустя суставами. Он с недовольством и как-то обидчиво посмотрел на вооружённую дубинками троицу и спокойно сказал:
– Не надо этого, ребятки. Оставьте. Мне не до этого. Не видите, в каком я состоянии? Лучше дайте водицы. Пить хочу до того, что в голове сумрак. Мысль не шевелится.
Катя с настороженностью, не расставаясь с палкой, взялась за ручки сумки, в которой они принесли кое-что для Жоры, в том числе и воду.
– Оставь же, – обронил Жора, – ну что ты, на самом деле. – Он выразительно глянул на палку.
Катя с колебанием, но отбросила палку и двинулась к Жоре. Рядом с ней пошёл Бориска, который даже не помышлял расставаться со своим оружием, – Жоре оставалось только качать головой и строить порицающие рожицы. Саша с Митей замерли, не упуская ни одного движения Жоры, готовые дёрнуть цепи и кинуться вперёд.
– Вы мне не верите, – сказал Жора с грустью. – Что же, я сам виноват.
Катя нагнулась в его шалаш за кастрюлькой и наполнила её водой из двухлитровой банки, достав её из сумки. Она поставила кастрюльку на землю и пододвинула ногой к Жоре – тот стал жадно пить.
Когда у Жоры захлюпало в животе, он прервал питьё.
– О, литр выпил, – сказал он с ноткой веселья в голосе. – Вкусная у вас колодезная водичка. Вкусная! Только бы не заразиться ничем. Вы её кипятили?
– Вот ещё! – фыркнула Катя и отошла от Жоры.
Дети расселись возле нового шалаша.
– Сейчас покурю, а потом чего-нибудь немного поем, – сообщил Жора, – чего-нибудь лёгонького. Найдётся такое? Принесли огурчика там или помидорку? В помидорах, говорят, много витамина С. Сейчас он мне, ой, как нужен!
– Принесли, – пробурчал Бориска, – хотя не надо было.
– Ты о вчерашнем? – осведомился Жора и прикурил сигарету. – Напрасно. – Он выпустил на волю клубы дыма. – Больше такого не повторится… если, конечно, вы не вздумаете меня понапрасну мучить. Я теперь полностью принял неприятный факт. Я знаю, кто здесь настоящий хозяин – это вы. Я полностью отдаю себя в ваше распоряжение – делайте со мной, что хотите, только, чур, не издеваться.
– Мы и не думали издеваться, – отозвался Саша. – Во всём виноват ты сам. И, мне так помнится, ребята не дадут соврать, ты уже не первый раз обещаешь не поднимать бучу, а воз и ныне там.
– Я постараюсь, я очень постараюсь. Я совершу над собой поистине героический акт. Я не дам выхода своей дури, засевшей в меня с детства.
– Не пеняй на воспитание, – сказала Катя. – Это зависит от воли человека. Если человек захочет, то будет человеком, а если нет…
– Да-да, я полностью с тобой согласен.
– А почему же не поступаешь так? – спросила Катя.
– А это очень трудно. Проще следовать инстинктам, которые, между прочим, меня всегда выручали. Там, где я рос, интеллигентность не приветствовалась. Небось, не с профессорами наук рос, не с библиотекарями, писателями и актёрами садился за стол. А князей и графьёв мы уже давно изгнали вилами и топорами… правильно? Да и противны они мне под любым соусом. Я – потомственный крестьянин. Может быть, вы сейчас рады воскрешать дворянское сословие – от рождения гнуть на них спину, пресмыкаться, превозносить их, молиться на них только за то, что они родились с нужной фамилией и с титулом, может быть… не знаю. За последние годы мир круто переменился. В нём трудно ориентироваться. Но, если бы меня, просто вот так, взяли да приняли бы туда, в этот их круг, может, тогда я пересмотрел бы своё отношение. А так… зачем?
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
– Мы тебе не о князьях и графьях, – сказал Митя. – Мы тоже из простых, из рабоче-крестьянских.
– Значит, мы друг друга должны легко понять. Нам легче договориться, услышаться.
– Вы вообще о чём? – возмутился Бориска. – Куда вас понесло? В конце концов, какая разница перед кем приклоняться, расшаркиваться и унижаться – это без разницы!
– Это точно, – крякнул Жора и выбросил окурок. – Что ж, после таких разговоров самое время покушать. Вы не против, милостивые господа?
– Прошу Вас, Жора, откушайте, пожалуйста, наших подношений-угощений от щедрот скудного крестьянского буфета, – сказал Митя и, не поднимаясь с места, изобразил поклон.
И между детьми покатились шуточки-прибауточки с изображением галантных мизансцен, а Жора смотрел на них как зритель в театре, заранее позаботившийся о VIP-ложе, и с наслаждением поедал огурцы, помидоры, зелень, яйцо вприкуску с хлебом, солью и подсолнечным маслом, а впереди его ожидал шматок сала, свеженький чесночок, молодой картофель в мундире, каша гречневая и подозрительный кусочек колбаски с желтоватым шпиком и размолотыми хрящами, измельчёнными жилами и сосудами, – но не всё сразу, после небольшой, но голодовки не стоит торопиться набивать себе живот. Жоре было не привыкать к простецкой трапезе. За несколько лет жизни в столице он не отвык от деревенского детства и тюремной баланды. Родное, чем бы оно ни являлось, всегда приятнее невзначай приобретённого, наносного, чужого.
– А мне вот что интересно, ребятки, – десять минут спустя, окончив лёгкую, разогревочную трапезу, сказал Жора и утёр рукой обмасленные губы и подбородок. Он, причмокивая, взял сигарету. – Я весь такой дурной, взбалмошный, неприятный, опасный и даже страшный – это понятно. Но, вопрос о выходе из сложившейся ситуации, вами хоть как-то рассматривается? Моё освобождение, по вашему мнению, возможно? На обоюдно выгодных условиях, конечно.
– Мы обоюдно выгодного пока ничего не придумали, – ответил Саша. – Разве отволочь тебя километров за двадцать и там оставить, но сперва поколотив, хорошенько отмутузив, чтобы обратный путь тебе показался непреодолимым, полным опасностей и тягот, да так, что ты почёл бы за лучшее идти своей дорогой, забыв про нас.
– Мне нравится твоё предложение, Сашок. Только насчёт поколотить – этого я не одобряю. Тебе не кажется, что с меня уже достаточно? У меня, по этому поводу, по разрешению неприятной для всех ситуации, есть что сказать, имеется у меня предложеньице. Не побрезгуйте, примите. Это очень-очень хорошее предложение.
– Мы тебе как-то не особо верим, но выслушать можем, – сказал Бориска.
– Не верите? Всё ещё не верите? Напрасно, напрасно. Я к вам – всей душой, нараспашку, так сказать… Сегодня ночью я многое понял. Прочистились у меня мозги. Прочистились, прояснилось под темечком.
– И что же ты понял? – спросил Митя.
– Что не выход для меня, ругаться с вами! Мне пришла пора наконец осознать своё непростое положение и принять вас всерьёз, как достойных противников. Уважать мне вас надо, прислушиваться к вашему мнению. Глядишь, сообща, порешим что-нибудь дельное. Как сейчас модно говорить, достигнем консенсуса. Если каждый станет продолжать тянуть вожжи на себя, что лебедь, рак и щука, воз будет и ныне там, а, ребятки?! Давайте кумекать вместе! Пошевелим, пораскинем умишком?
– Можно, – сказал Митя. – Попробовать-то оно можно.
– Вот и хорошо. А то ведь я боялся, что вы, дуясь на меня, не захотите услышать голос разума.
– Мы всегда готовы к содружеству, – сказал Митя.
– Наши двери открыты, – добавил Саша.
– Вот и хорошо. Значится так. Если бы у вас, у каждого, было по здорове-еее-енному такому рыцарскому мечу, а у меня – ничего, как вы думаете, могли бы вы, не опасаясь меня, проводить меня в дальние края и, полагаясь на своё оружие, вернувшись к себе домой, жить припеваючи, не боясь, что я вернусь? Ведь у вас будут мечи, да и для меня дальняя дорога – не до того мне, к тому же меня в этих краях ищут ментовские собаки. Разумно? Лично я готов верить вам на все сто. Не продадите вы меня – это уж точно. Призываю вас к ответному жесту, протяните мне руку помощи… закрываясь убранными в ножны мечами… поверьте и вы мне!
– Ну, что, ребята, поверим ему? – спросил Бориска.
– А что он имеет в виду под мечами? – поинтересовался Митя, обеспокоено блуждая глазами, затуманившимися от предчувствия чего-то грандиозного. – У него что, спрятан целый боекомплект холодного оружия? Откуда? А?
– Вот было бы здорово, да, Митька? – подбодрил своего наивного друга Саша.
– А я скажу, – уверил Жора. – Обязательно скажу.
– Мы ничего не можем обещать, – вмешался Бориска. – Ты пока не заслужил нашего доверия, ты ничем не подкрепил своей доброй воли.
– Хорошо, – согласился Жора, в это утро будучи на удивление сметливым. – Я всё понимаю. Я не стану выкаблучиваться. Я раскрою карты. Я всё вам расскажу, и тогда вы поймёте, что я играю честно настолько, насколько можно себе вообразить.
– Интересно послушать, – сказал Бориска.
– Я хочу выдать вам… – Жора подался вперёд, понизил голос, – в знак моей смиренности и для придачи вам большей уверенности… пистолет.
– Я так и знал!!! – возликовал Митя, вскакивая на ноги и потрясая руками. – Я говорил, я говорил, что у него должна быть пушка! Я был уверен, что он её не сбросил. Он никогда бы не расстался с такой замечательной, важной вещью!
– Ты прав, Митяня, – сказал Жора. – За мной гнались две шакальи стаи – одна другой паскудней. Я не мог даться им в руки без достойного боя. А к шестёркам моего шефа вообще лучше не попадаться – эти мальчики любят попытать, помучить, потерзать. За ослушание, за то, что я не согласился пасть жертвой их заговора, они надо мной поглумились бы всласть! Это уж поверьте мне. Уж лучше самому себе расколоть лоб пулей, чем оказаться в их лапах. Но прежде, я забрал бы с собой парочку их жалких душонок… я бы постарался… ах ты, п-фу, гниды!
– Где он? – Бориска старался быть невозмутимым. – Почему мы его не видели?
– А я его заныкал, – расплывшись в самодовольной улыбке, сообщил Жора, – как раз перед тем, как вы меня усадили на цепь. Как чувствовал! Можно сказать, повезло. Но какой мне теперь от него толк, раз я не могу до него добраться? А вам с ним будет спокойнее. И я надеюсь, потому что я отдаю вам самое дорогое, то, что не раз меня спасало, что многих заставляло вставать передо мной на карачки, лизать мне ноги, слезливо просить оказать им честь и отвесить оплеуху, заискивающе заглядывать мне в рот, я надеюсь, что вы оцените это, приняв, как знак моего полного смирения и подчинения. И пойдёте мне навстречу, и найдёте способ, чтобы расстаться со мной по-хорошему и навсегда. Как вам такое?
– Мы подумаем, – сухо сказал Бориска. – Где он?
– А в кукурузе, – ответил Жора. – Туда вон, за шалаш. Только пообещайте не баловать с ним, а я обещаю показать, как им пользоваться. И потом вы сможете немного пострелять, если захотите. Только пулек мало, учтите это. Не будете баловать?
– Не будем. Где? – Бориска уже зашёл за его шалаш.
– Видишь, в двух метрах от дальнего угла шалаша, слева, на одной меже подряд три низко сломанных кукурузины? Отломаны они не полностью, а надломлены, и лежат вдоль межи туда, от нас.
– Ага. – Бориска увидал нужную метку. Остальные дети толпились за его спиной, боязливо и с любопытством заглядывая вперёд него, но уступая право сделать первый шаг и провести поиски старшему товарищу. – Что дальше?
– От последнего сломанного стебля по этой меже отсчитаешь двадцать два растения… или можете просто смело идти вперёд и увидите прогалину – не будет одного растения-кукурузины. Только смотрите внимательно, а то ещё не заметите, ведь я хорошо заровнял и замаскировал то место. Там сверху будет довольно рыхлая, комкастая земля, такая же как вокруг, а нижний слой я притоптал. Разроете и увидите целлофановый свёрток – это то, что нужно. И стряхните землю, прежде чем открывать! Но лучше, несите сюда. Вы же не хотите пораниться? Я всё объясню, и тогда вы потрогаете холодную игрушку.
– Ладно, ладно… – недовольно пробурчал Бориска, – игрушку… не одного, небось, замочил из неё… хочет, чтобы остались наши пальчики… какой деловой штепсель… – Мальчик начал отсчёт. Дети двинулись за ним.
Продолжить чтение Часть 2 Глава шестнадцатая ч.2
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259