ЕГОРУШКА
Андрей Куц
Подкуп
Сутки назад (26 июля, среда)
(продолжение 2)
Начинался третий час дня.
Обласканный солнцем Жора храпел перед шалашом.
Бориска ему искренне позавидовал. А Митя вытащил из-за спины пистолет и наставил его на Жору.
– П-ах!.. – сказал он.
Никто из ребят не отреагировал на его проделку, но все задумались, понимая, что это – ужасный, но выход.
Жора прекратил храпеть и распахнул глаза.
– А, ребятки, – сказал он и приподнялся, востро вглядываясь в каждого, разгадывая их задумчивые лица.
Митя, успевший опустить руку с пистолетом, снова поднял её и повторил:
– Пах!
– Баловник, – прокомментировал Жора.
Он со стоном встал на ноги, демонстративно повернулся к Мите вполоборота и стал разминать затёкшие руки и потирать раны, полученные два дня назад.
– Не балуй, – сказал он, – ох, ма… как всё болит, ох-хо-хо… раз в год, ох, даже палка, как известно, стреляет. Я тут, ох, хотел поговорить с вами, ребята. Ох, ма… да-аааа… вы хорошо меня отделали… Ну да не будем об этом. Я, собственно, вот о чём… Ох! Руки никак не отпускает. Так… это, о чём я? Ах да! Я хотел поговорить о вашем обещании.
– Мы тебе ничего не обещали, – сказал Бориска.
– Обещали-обещали – не отпирайся!
– Что же? – поинтересовался Бориска. Он со скукой в каждом движении сел возле входа в новый шалаш и оглядел его внутренности, в которых ему надо умудриться соснуть часок-другой.
– Обещали, что, когда получите оружие, крепко поразмыслите над тем, что бы меня отпустить. Пистолет – у вас. Так что – мыслите. Пистолет – это, я вам скажу, аргумент. С ним и при моих-то ранах вы преспокойно можете препроводить меня километров за сорок.
– Ага, – сказал Митя, – ещё чего! Придумал, мыслитель. Переться за сорок километров. Ну это уж дудки.
– Но это же лучший выход! – Жора обеспокоился. – К тому же, если ты не хочешь, можешь не ходить. Меня прекрасно проводят Саша с Бориской. Я думаю, что можно управиться за день, если обратно вы доберётесь на автобусе. Меня даже можно вести с закрытыми глазами.
– Ага, – сказал Саша, – а то ты по солнцу не сориентируешься. Будешь идти, а солнце тебе то бок припечёт, то макушку, то спину, то лицо.
– Это да… – Жора призадумался. – Ну, так отведёте… подальше и ладно! И этого хватит, в моём-то немощном положении… к тому же меня в ваших краях ищут больше, чем в остальных местах – на каждом столбе висит моя морда. Я что, совсем дурной, чтобы сюда возвращаться? И только ради мести? И это, когда у кого-то из вас, в добавок ко всему перечисленному, будет пушка? Да ладно вам! Да и не сдадите вы меня. Вам это не выгодно. Вас же не помилует власть! По головке не погладит, пряников не поднесёт, медальку не даст – накажут вас так, что взвоете от натуги. Если мы мирно расстанемся, зачем мне бередить старые раны? Ведь тогда всем снова будет хорошо. Останется лишь всё накрепко забыть, чтобы продолжить жить, будто бы ничего не случалось. Разве не так? Разве это плохо? Вам кажется, что это звучит как-то неправдоподобно? Мне так не кажется. По-моему, это очень хорошее решение всех наших трудностей. Подумайте. Пошушукайтесь. Я вас не тороплю, но… мне очень хочется поскорее обрести хотя бы какую-то надежду.
– А что? – спросил Саша. – Звучит неплохо. Он же не совсем кретин, чтобы возвращаться.
– Да, звучит неплохо, – сухо сказал Бориска. – Это можно обмозговать. Но сейчас у меня плохо соображает голова. Да и такие дела не решаются с кондачка, с наскока, вот так вот сразу. Нужно время, чтобы увидеть всякие там шероховатости. Давайте отложим до завтра.
– Почему завтра? – возмутился Жора. – Давайте сейчас.
– А тебе не всё ли равно? – зевая, спросил Бориска.
– Нет, не всё равно, – ответил Жора. – В этом плену для меня каждый час – на вес золота. Сам посидел бы вот тут, как собака в конуре.
– Ага, – отозвался Бориска. – Мы тебя поняли. Но, видишь ли, Жора, у меня выдался трудный день, который лишь едва-едва перевалил за половину, так что…
Жора таращился на ребят, не понимая.
– У Любочки заболел дедушка, – пояснил Митя, – и его увезли в больницу. А сегодня к нему уехала бабушка, и неизвестно – на сколько. Вечером Бориске надо идти в село, звонить по телефону в город, чтобы справиться, как они там? Он встал в пять утра, провожал отца и бабушку в город, в больницу. А вчера лёг, наверное, заполночь. Да? – спросил он у Бориски.
– Ага. Почти.
– Ну, чуть раньше, – поправился Митя. – В общем, мало он спал, а уже ходил в село, дважды сюда и вечером снова идти в село. И всё на нервах, всё на нервах. А тут ты с дурением, со своим пистолетом и этим освобождением.
Жора смягчился, спросил:
– Когда же вы уходите?
– Мы ещё не решили, верно, Бориска? – отозвался Митя. – Может быть, Бориска с Любочкой уйдут одни, а мы подойдём после и встретимся на дороге, при входе в деревню, а?
– Потом решим, – сказал Бориска. – Не беспокойся, Жора. Крючок уже закинут – процесс пошёл, мы уже думаем. Вердикт вынесем вскорости. Чуток каша в голове уварится, и мы воткнём в неё ложку – застолбим, так сказать, и усядемся кружком, ужинать.
“Парень, и правда кажись, не в себе, – подумал Жора. – Но он, возможно, уйдёт только с Любочкой, и я спокойно поговорю с остальными”. – Он улыбнулся Мите, Саше и Кате и дружелюбно махнул рукой, мол, а ладно, не беда, подожду ещё, потом, так потом, о чём разговор!
“Что же, недурственная идея, хорошая идея, – думал Бориска, идя по просёлку в Житнино и наблюдая за Любочкой, убежавшей вперёд. – Я сам могу проводить его куда подальше. Благо, я один дома – никто не спохватится, если меня не будет день или два. Оставлю его там связанным – как хочет, так пускай и выкручивается… либо перетрёт верёвки о какой-нибудь сук, либо найдёт стеклянную бутылку или банку и перережет… то – не моя забота. А вернуться он, пожалуй, и правда, не посмеет, потому что у нас его ищут и все знают в лицо, по листовкам. Ему лучше не испытывать судьбу, а бежать в дальние края. Надо это обдумать… основательно. Посоветоваться с ребятами. Они со мной, пожалуй, не смогут пойти. Ну да ничего. Справлюсь. Если с дедушкой Любочки всё хорошо, и её бабушка вернётся, а мой отец останется на выходные у Татьяны Васильевны, то я уже послезавтра, с утречка, преспокойно отправлюсь с Жорой за тридевять земель”.
Одновременно и приободрённый замаячившей перспективой окончания их мучений, и подавленный страхом перед той непредсказуемостью, что будет присутствовать в компании с Жорой, мальчик избавился от сонливости, но при этом согбился и сбавил шаг. Он уже не стремился догнать Любочку: он попросту перестал её воспринимать – Любочка привычно, безучастно, всё одно, что та же кукуруза, мельтешила где-то впереди… Мальчик шёл, а его сознание заволакивал стыд: сегодня Бориска был не на высоте, сегодня он проявил себя мямлей, замызганной половой тряпкой, потому что он испугался тёмной холодной железки. Мальчику не хотелось думать на эту тему. Он знал, что был прав, и этого достаточно, чёрт побери!
“Я испугался не того, что могу пораниться, не того, что пистолет взорвётся. Я испугался того, что это оружие убивает на расстоянии, невидимо. Я проникся омерзением от того, что оно предназначено для убийства. Что придумывают его и делают ради великой справедливости – во имя мира на всей планете, вот что. К тому же из этого пистолета уже убивали!”
“Как может какой-то там Жора иметь право на мою жизнь, на мою волю, душу?!”
“Ещё три годочка с небольшим хвостиком, и я пойду учиться убивать и быть убитым”.
“Но для чего тогда всё?.. всё это? Для чего я был, есть и хочу быть? Для чего Любочка?”
Бориске было четырнадцать лет.
Бориска шёл в Житнино.
Поговорив с Жорой об освобождении, он уединился в новом шалаше и до половины пятого часа дня пытался уснуть, и даже какое-то неопределённое время подремал, – а ребята тихонько обсуждали огнестрельное оружие в целом и в частности имеющийся у них пистолет, обращались к Жоре за разъяснениями и подсказками, опять стреляли, потом имитировали стрельбу, так как пульки заканчивались, учились перезаряжать обойму – и снова пуляли в выбранный среди кукурузы толстый початок. Любочка суетилась тут же, но ей не позволяли вольностей с оружием. Такая предосторожность исходила не только от ребят, которые, быть может, согласились бы поглядеть, как дитя выдержит отдачу при выстреле, – и покатиться со смеху, если дитя завалится на попу, – не только от ребят, но и от Жоры, который помнил о её нападках, а потому не доверял ей, и даже побаивался нервного, ипохондричного ребёнка, обделённого родительской любовью, в раннем детстве получившего психологическую травму. Всякий раз при попадании пистолета в ручонки Любочки, Жора содрогался и принимался нервически торопить детей забрать его, потому что она, конечно же, уже успела всё потрогать и всё пощупать – и сколько, в конце концов, можно трогать, это же не игрушка!.. Любочка хмурилась на нехорошего дядю, сопротивлялась, когда отбирали пистолет, и пыталась капризничать, но ей сразу же указывали на шалаш, из которого торчали ноги Бориски.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
В половине пятого Бориска выбрался из шалаша, и был он разморён больше прежнего. Он рассеянно послушал нападки ребят на Жору, – они пытались выведать у него то, кого и как он “замочил” из “этой пукалки”. Жора отнекивался, не кололся: он предпочитал хранить при себе ужасы своей удачной карьеры. Тогда его засыпали всевозможными версиями: ребята строили догадки и спорили о том, как это могло быть. Ни Сашей, ни Митей, ни Катей не руководило праздное любопытство и не вела их нездоровая психика. Их направляло желание обличить Жору, чтобы ещё раз тыкнуть его “погаными безобразиями” в его “поганую морду” – выразить ему порицание, и вместе с тем втолкать в себя веру в то, что такое может быть на самом деле, что всё то могло быть: Саша, Митя и Катя до сих пор не постигали своей сопричастности садизму и убийствам, которые были представлены под их глаза в лице непосредственного участника и исполнителя Жоры Барсукова.
Через полчаса Бориске надоела возня, наполненная пререканиями и домыслами, и он засобирался в деревню. Но перед уходом ему надлежало сделать внушение остающимся ребятам, дать рекомендации по поведению и договориться о встрече у входа в деревню, а именно о том, что в районе восьми часов Митя, Саша и Катя должны тайно поджидать его и Любочку в кукурузе, – если же их троицы не будет, то он и Любочка посидят на бугорке у заброшенной избы, подождут, но, просьба, не злоупотреблять их терпением и не заставлять мотаться по кукурузе в поисках загулявшихся друзей.
В половине шестого вечера Бориска и Любочка ушли к Тумачам, чтобы умыться и почиститься, а то и переодеться, потому что ни у кого из встреченных взрослых не должно возникнуть и тени сомнения в том, что Бориска хорошо исполняет принятое поручение по заботе о Любочке.
Теперь, хмуро бредя по просёлку, Бориска, отдавшийся своим внутренним ощущениям и переживаниям, уже какое-то время назад потерял Любочку из виду. Он понимал, что из обозреваемой им картинки исчезла какая-то обязательная часть, но… что именно?
В мальчике закопошилась тревога.
Он заставил себя мотнуть головой – мир медленно, неторопливо стал принимать обычные очертания.
Бориска встрепенулся.
Он начал тыкаться по сторонам, крутиться, оглядываясь.
– Любочка! – закричал немного испуганный мальчик.
Нет ответа.
– Лю-убо-очка-а!
…???
– Лю…
И тут в ста метрах впереди, с левой половины кукурузного поля выкатилось что-то маленькое и замахало палочкой… ручкой!
“Это Любочка!” – выдохнул мальчик и помахал рукой в ответ.
– Бориска! – звонко закричала девочка. – Я тут!
– Что ты там?.. – начал Бориска, но осёкся, потому что из кукурузы появились две большие фигуры, в которых мальчик быстро опознал мать и отца Саши.
– Мы зашли в кукурузу, вот здесь, у обочины, в тенёк, чтобы отдохнуть – утомились и присели, – когда подошёл мальчик, объясняли взрослые, привлёкшие внимание Любочки, убежавшей вперёд.
– Где наш оболтус? – спросил отец Саши, Михаил Борисович Кулешов.
Бориска замешкался, сообразив, что Любочке могли задать точно такой же вопрос, и она уже что-то сказала, а потому в их ответах не должно быть расхождений.
Он глянул на Любочку.
Малышка посмотрела на него с недоумением и подобрала нижнюю губу – ничего, мол, не знаю и даже не понимаю, о чём толкуют эти господа взрослые. При этом у неё был такой невинный вид, что Бориска не сдержал умильной улыбки и притянул девочку к себе, поставив перед собой и придерживая её за плечи. Любочка уютно поместила затылок на плоский живот Бориски и ,подняв брови, снизу-вверх смотрела на толстую тетю и на ещё более толстого дядю.
“Любочка ещё мала, потому её по привычке считают глупой, – посудил Бориска. – Из-за этого, если она чего-то не знает, до неё не домогаются, отстают быстро, и тут же пытаются чему-то научить, зачастую самостоятельно отвечая на поставленный вопрос. Любочка им ничего не сказала. Я могу лепить снежную бабу любой формы!”
– Они сами по себе, – ответил мальчик. – Может, по домам сидят, а может, где ещё… Мы с Любочкой собирались в село и их не видели. – Бориска не врал: в то время, когда они собирались в село, они действительно никого не видели. И то, что остальные ребята “сами по себе”, тоже было сущей правдой: ведь Бориска с Любочкой здесь!
– Вы теперь одни дома? – зачем-то спросила Татьяна Михайловна Кулешова и быстро посмотрела на девочку, опасаясь, что расстроила её напоминанием.
– А зачем вам в село? – поспешил на выручку жене Михаил Борисович. – В магазин?
– Мы идём звонить в город, – с гордостью объяснила Любочка. – По телефону, – добавила она на всякий случай.
– А… понятно… – сказал Михаил Борисович, хотя ему совсем ничего не было понятно.
Бориске пришлось рассказать о некой женщине, проживающей в городе, у которой остановились его отец и бабушка Любочки, чтобы быть ближе к дедушке: поддержать его морально и материально, оперативно всё узнавать и при необходимости доставать нужные медикаменты, а то и прижать лечащего врача или какого там заведующего и, если надо, одного или обоих разом умаслить и задобрить.
– Во-он оно как… – протянул Михаил Борисович, выпучивая глаза и утирая платочком обильный пот с лица. – Значит, вы пока ничего не знаете о дедушке, фу-ууу, ух?
– Нет, – сказал Бориска. – Вчера, когда отец с бабушкой вернулись…
– Это мы знаем, – прервала его Татьяна Михайловна. – Мы с ними вчера говорили. Ой, беда-беда… Ну, ничего, обойдётся. Тогда, как вернётесь, зайдите к нам, хорошо? Скажете, что да как.
– Хорошо, – сказал Бориска.
– Ну, пошли, что ли? – обратилась женщина к своему мужу и, вздохнув, подняла с земли сумки.
– Пошли, – ответствовал тот и наклонился за объёмной брезентовой сумкой – в ней что-то брякнуло. Мужик метнул нервический взгляд на детишек, сказал: – Ну, идите уже, идите… чего стоять-то?
– Да-да, ступайте, – сказала Татьяна Михайловна. – Мы тоже пойдём. – И подтолкнула мужа. – Пошли, пошли, давай, чего встал!
– Ух-ху-ху, – отозвался Михаил Борисович и пошёл впереди женщины к Тумачам.
В это время Митя, Саша и Катя изводили Жору издёвками. Дошло до того, что Митя начал наставлять на него пистолет. При этом Митя даже снимал пистолет с предохранителя, а Саша с Катей ему не перечили и во всём подыгрывали, входя в раж.
– Ну, как тебе? – вопрошал Митя. – Нравится? Нравится тебе, когда на тебя смотрит эта штука? А? Ну, ну?! Ты так делал? А ты сам когда-нибудь смотрел в дуло, ожидая, что оттуда в любой момент вылетит пуля? Не нравится?.. Ха-ха!.. Ему не нравится, – в который уже раз обращался он к Саше и Кате, отворачиваясь от осклабившегося, рыкающего на него Жоры. – Вот сейчас как выстрелю тебе в ногу. Ты как завертишься ужом, как заверещишь!
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
Наскоки на Жору были спровоцированы долгими и ни к чему не приведшими попытками узнать об истинной судьбе пистолета: в каких делах он был задействован, скольких людей он напугал, скольким сломал жизнь, покалечив их, скольких навсегда лишил жизни? Жора упрямо не отвечал. Дети распалялись, так как, не получая конкретных сведений, они сами вымышляли бурную историю пистолета, тем самым обременяя и без того богатую биографию Жоры Барсукова.
И вот Жора, видя, что его молчание ни к чему хорошему не приводит, не вытерпел и вылил на любопытную и навязчивую троицу ушат не холодной воды, а раскалённого масла, рассказав много подлинных фактов и, чтобы окончательно смутить взбаламученную психику детей, присовокупил к этому не малое количество устрашающего вымысла.
Дети были оглушены.
Казалось, что Жора достиг нужного результата – угомонил их. Но дети находились в шоке от узнанных садистских зверств лишь какое-то время, а потом их накрыло отвращение к Жоре. Они сплющили физиономии и отошли от него подальше, – как собаки, учуяв тухлятину, от омерзения дёргающие лапами и содрогающиеся от кончика носа до хвоста. Они топтались на почтительном расстоянии, косясь на мужичка. А тот, распалившись от долго сдерживаемых откровений, и не думал останавливаться: он всё говорил и говорил, говорил и… Митя выкинул вперёд руку, наставив на него пистолет.
Жора хмыкнул и расплылся улыбкой.
Митя, досадуя на его реакцию, впал в истерику и, тряся пистолетом, стал добиваться признания, что же его развеселило? И вот тут Жора с необыкновенной живостью вдруг прочувствовал происходящее – и не на шутку испугался! Ведь в пылу страстей мальчик может нечаянно, позабыв о том, что предохранитель снят, нажать на спусковой крючок. Жоре стало дурно – чернота дула, пляшущего перед его лицом в хилых ручках пацанёнка в толстых очках, почудилась ему бездонной дырой, и он падал в неё, он летел прямиков в дьявольский котёл.
– Ха, испугался! – возликовал Митя и обратил к товарищам радостное, трясущееся от нервного напряжения лицо.
– Чего испугался? – процедил Жора. – Тебя, что ли? Ты же слабак.
– Значит, ты испугался слабака, – обрадовал его Митя. – Тебе так больше нравится? А то, что испугался, так это же видно, видно, как ты спал с лица. Ха-ха… А ты думал, что оно у тебя каменное? Челюсть-то отвисла! Глазки-то остекленели и упёрлись в одну точку! Знаю, знаю, куда… В дуло! Ребята, это забавно! Интересные, необычные ощущения, когда наставляешь на него пистолет, а ещё лучше, если снимаешь пистолет с предохранителя! Хотите попробовать?
Саша с Катей не отпирались. Они по очереди брали пистолет и наставляли его на Жору, стараясь проникнуться, как сказал Митя, необычными ощущениями. Но, не находясь под воздействием запальчивости как ранее Митя, они не получили ощущений должной полноты, и поэтому остались неудовлетворёнными. Они вернули пистолет.
Митя с радостью завладел оружием и стал важно расхаживать, и спрашивать Жору, спрашивать, выпытывать признания и добиваться раскаяния, раз за разом возвращаясь к тому, что Жора испугался.
Приближаясь к Житнино, Бориска с Любочкой слышали крики и визг. Когда они вышли из-за плотных рядов высокой кукурузы, зажавшей с обеих сторон пыльный просёлок, то увидали играющих в волейбол. В ста метрах от них по левую руку была ровная площадка с двумя столбиками. В этот вечер там толпился народ. Зеваки-болельщики подбадривали играющих и не забывали о поущениях. Вокруг бегали дети. В стороне держались ребята постарше. С большинством из них у Бориски сложились натянутые отношения. Правда, Бориска лично знал не многих. А у Любочки пока вовсе не было знакомых.
Они позавидовали весёлому собранию, но при этом не проронили между собой ни словечка.
Сворачивая шеи влево, они прошли мимо.
По асфальту дороги катились грузовики, трактора, легковушки, автобусы, – только что виденный островок веселья возле кукурузного поля отражал лишь незначительную часть бурной жизни села в вечернюю летнюю пору.
Дети перебежали на другую сторону дороги, к будке уличного телефона. Чуть дальше виднелся из-за деревьев сельский продуктовый магазин. А если пройти с полкилометра вправо, на запад, то там обнаружится универмаг, где можно купить много всякой всячины. Рядом с ним будет здание поселковой администрации, почтовое отделение с переговорным пунктов и кассой “Сбербанка”, а также невеликий Дворец культуры с кинозалом, а возле него – небольшой парк с летней танцплощадкой, и в эту пору в парке обнаружится достаточное количество не только молодёжи, но и людей зрелого возраста, прогуливающихся в прохладе лип.
Всё это соблазняло, отвлекая, уводя Бориску от неприятных мыслей, – в отличие от Любочки, которая полностью отдалась предвкушению разговора с бабушкой: она вот-вот услышит её голос, родной голос, а может случиться так, что с нею будет дедушка!
– Ой-ой, скорее! – Любочка запрыгала вокруг Бориски, хлопая в ладоши.
Бориска послушал гудки в трубке – работает.
– Надо подождать, – сказал мальчик. – Сейчас без восьми минут семь. А звонить надо в семь или позже. Давай подождём.
– Ладно, – согласилась Любочка. Она постояла, покрутилась из стороны в сторону, раздувая платье, и начала выворачивать ручки, потому что не знала, куда себя деть, чтобы неприметнее скоротать время.
– Алло, – ровно в семь ноль-ноль говорил в трубку Бориска, – алло, кто… кто это? – Слышимость была плохой: проходило много шумов, что-то трещало, да к тому же в десяти метрах от Бориски проносились машины. Бориска прикрыл правое ухо ладонью. – Го…говорите громче, я… я плохо слышу – здесь шумно. Кто… кто это? Па… Татья…на Васильевна? Здравствуйте! Это Боря из Тумачей. Я звоню насчёт… Знаете… А папы и бабушки нету? Ушли к дедушке на свидание к шести часам? Понятно. Да-да, понятно! А что?.. Дедушке лучше, – сказал он Любочке. – Ещё пару дней полежит, а там – будет видно.
– А бабушки нету? – спросила девочка.
Бориска отрицательно замотал головой, продолжая прислушиваться к шумам в телефонной трубке и выбирать из них голос незнакомой женщины.
– Бабушка задержится на день-два, – повторял он для Любочки, – и папа тоже. Как? Как мы? – спросил он в трубку. – Всё в полном порядке! Я говорю, что у нас всё хорошо. В порядке! Нет, из-за нас приезжать не нужно. Мы хорошо ладим и со всем справляемся. Мы – дружная пара. – Бориска подмигнул Любочке. – Пускай, если нужно, остаются и ни о чём не беспокоятся, у нас всё в полном порядке. Когда… когда звонить? Завтра? Ага. В обед или вечером. Так же или позже. Ага. Да-да, слышу, понял, – кричал Бориска. – До… до свидания! С…спасибо! – Бориска повесил трубку. Выглядел он расстроенным: вот и всё, кончилось маленькое “весёлое” дельце, так скоро, быстро, и вроде как – ничем, хотя и узнали, что дедушке не стало хуже, что бабушка приедет через день-два, что звонить надо завтра, но не удалось поговорить ни с кем из родных – не услышали знакомого голоса, знакомых интонаций, любимых слов и выражений, привычного к себе обращения.
– Жалко, – сказала Любочка. Она взяла Бориску за руку, приготовляясь переходить дорогу, чтобы преодолеть обратный путь до Тумачей.
– Что? – переспросил мальчик, отвлёкшийся на безрадостные мысли.
– Жалко, что нету бабушки, – сказала девочка.
– Да, – согласился Бориска и, оглядевшись, повёл её через проезжую часть.
Продолжить чтение Часть 2 Глава шестнадцатая ч.4
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259