ДУРДИЛЬ
Андрей Куц
54 (79)
ПАША
Мама улыбалась. Папа озорно блестел глазами.
— Маша-растеряша пришла! — весело сказал отец. — Где болтаешься, сынок?
— Играем… мы… Я же говорил.
— Ну-да, ну-да, — пропел отец и, приобняв жену, поцеловал её в щёку. — Не надоело ходить голышом?
— Н-нет… — Паша насторожился.
— Чего это вы их побросали? Впопыхах, что ли, от меня улепётывая? — Отец добро улыбался.
— Н-нет…
— А тогда чего же? Конечно же, вы меня увидели, вот и убежали, испугавшись. А зря! Чего меня бояться, я, как котик, мягкий и понятливый. — Он подмигнул жене.
— Твои вещички постираны и дожидаются тебя на кровати, — сказала мама. — Иди, одевайся и живо за стол.
— Ага! — Паша обрадовался, наконец уразумев, о чём идёт речь, и показательно непринуждённо поскакал умываться.
Паша чувствовал, как между папой и мамой плывут некие волны. А иногда между ними проскакивали искры. Он не видел для этого причины, но был доволен, что всё так легко и просто складывается.
Было около половины четвертого часа дня.
Папа включил газовую колонку и, не позволив сыну отделаться полосканием лица, шеи, ног и рук, отправил его под душ.
Мама тем временем собрала на стол.
Через пятнадцать минут Паша, чистый, свежий, одетый в выстиранные любимые шмотки, уселся за стол и без аппетита съел всё, что ему предложили — без лишних слов и вопросов.
— Можно, я пойду спать? — вяло спросил он у мамы, когда с едой было покончено.
— Спать? — удивилась та. — Ну… иди, спи… В лесу как следует не поспишь, да, сыночек?
— Угу… — процедил Паша и отправился к своей кровати…
Ему жутко хотелось спать, но мешали мысли, и он ворочался, мучаясь, надеясь, что утомление всё же своё возьмёт, одолев возбуждение и беспокойство.
“Чего они такие довольные? Мне бы их заботы, — думал Паша о родителях, не подозревая об их дневных любовных шалостях, закончившихся перед самым его приходом. — Значит, папа меня всё-таки видел из автобуса? Ну и ладно. Вроде, он не сердится, и мама тоже. Здесь — всё в порядке!”
Паша зевнул и поплыл в вязкую дремотную жижу, но его мозг при этом продолжал работать всё так же чётко, и от этого мальчику казалось, что он по-прежнему бодрствует. Но это было не так: картины дня и мысли смешивались в хаотичном порядке и отплясывали причудливые, замысловатые танцы…
Вот к Паше пришли девочки.
На щеках у мальчика появился румянец, уши у него покраснели.
Ира, Марина и Наташа водили хоровод и весело смеялись, время от времени затягивая какую-то песню — Паша слышал незнакомый мотив и никак не мог разобрать слов.
Солнце бежало по небу очень быстро: от горизонта до горизонта. Когда оно исчезало, наступала короткая ночь, в черноте которой мерцали высокие звёзды, а в центре хоровода, в котором продолжали кружиться девочки, горел костёр, играясь всполохами огня и бросая в небо снопы искр… Потом из-под восточной горы, накрытой шершавой шапкой леса, выскакивало солнце — и снова неслось оно с неимоверной скоростью по небосводу, падая прямо за изгиб ослепительно сверкающей речушки Дульки.
“Паша, а, Паша, иди к нам! — позвали девочки. — У нас весело и тепло, даже ночью. Иди, иди к нам!”
Наступила ночь.
Девочки вдруг остановились и повернулись к Паше. За их спинами горел, игрался костёр — искры взметались, кружась, в небо, усеянное холодными звёздами.
Паша не различал девочек из-за яркого костра. Он видел лишь их силуэты. Они двигались к нему.
Ночь стремительно растаяла, как кусок рыхлого снега под струёй горячей воды, — и вспыхнул новый день со всё таким же ярким и радостным солнцем. И вспыхнули в очах Паши девочки — их руки размеренно извивались и тянулись к нему.
“Паша, мы любим тебя! Паша, ты любишь нас?”
“Я люблю вас! Очень-очень люблю!”
Паша сделал шаг навстречу…
…и проснулся с гулко бьющимся сердцем.
Он прислушался — дома никого не было.
Мальчик закрыл глаза.
Сон быстро поволок Пашу в своё царство, порождая бредовые мысли и видения…
Паша удивился: почему это Дулька разделилась на три русла?
“Она и без того маленькая”, — подумал он.
На двух длинных клочках земли, разделивших реку на три потока, сидели его товарищи — Марат и Валя. Каждый — на своём клочке-островке.
Мостики, некогда соединявшие берега, были разрушены.
Мальчики не смотрели друг на друга. Они были в ссоре.
“Не может такого быть! — не поверил Паша. — У нас же есть тайна! Мы не может ругаться. Она не позволит. Она нас объединяет. Но, если надо, она снова вернёт нам общность… обязательно… или, если этого недостаточно, обо всём непременно позаботится, где-то блуждающая и пока нами не увиденная, но обязательно существующая Лесная Фея! Она — взрослая и мудрая. Она всё нам объяснит. Так обязательно будет! Не может не быть. Не может!”
Паша потряс головой, посмотрел на ребят, задумчиво и печально сидящих каждый на своём длинном узком островке, позвал:
“Мальчики, мальчики! Давайте подумаем, как вас оттуда вытащить, и мы пойдём в лес, ведь нам было так защищённо и интересно в нашем тайном убежище!”
“Да пошёл ты, малыш!” — не глядя на него, огрызнулся Марат.
“Отваливай отсюда, неразумное дитя! Пшёл вон! Подрастёшь — приходи”, — сквозь зубы зло процедил Валя.
Но Паша его услышал — и печаль с тоскою вгрызлись ему в сердце.
“Ребята!..” — Он протянул к ним руки.
Вода в трёх руслах вздулась, вскипела — побежала проворнее.
Паша был не на острове, и вода ему ничем не грозила — он мог уйти, но друзья, товарищи… как же они?
Они в нём не нуждались.
Паша повесил голову и побрёл прочь — в лес, в своё самое любимое, из всех ранее им созданных, тайное убежище, потому что он должен был, непременно должен, просто обязан был найти Лесную Фею: она поможет, — он в этом не сомневался.
Паша ускорил шаг и… заскользил над землёй… понёсся, как метеор… и оказался в убежище! Но… где же оно?!
Тайного убежища больше не было.
На его месте зияла огромная, как казалось бездонная, дыра, которая с сокрушительной силой засасывала жалкие остатки былого великолепия Чёртовых Куличек.
Пашу потянуло, потащило в черноту её жерла и…
Он в панике вынырнул из сновидения — распахнул глазищи и упёр их в стену.
Паша понял, что их воссоединение — это, и правда, серьёзная проблема, потому что он в полной мере вдруг осознал, что после случившегося ему будет неловко смотреть не только на девочек, но и на Марата с Валей. А если будет стыдно даже ему, тогда как же должны чувствовать себя они? И ещё одно обстоятельство захлестнуло Пашу и подавило его: “малыш”, его назвали неразумным дитём — малышом… И он действительно им был — он вдруг отчётливо увидел свою наивность, свою простоту.
Что же ему делать?
Выживать в одиночку.
В одиночку?
“Как же так? Ребята — друзья!.. Мы же вместе, мы…”
Нет, Паша не думал, что это будет именно так. Он не верил, что мальчики отвернутся от тайного убежища, от Самой Горелой Горы! Нет! Они обязательно туда придут. Они без неё не смогут. И тогда они помирятся или… или каждый будет сам по себе. Но, как это? Жить в одном доме и быть на ножах? Это же будет кошмар, мука, одно неистощимое, длиною в вечность, страдание!
Паша стиснул зубы и тихонечко заскулил, потому что думать о таком исходе ему было невыносимо тягостно.
Только время сможет излечить раны.
Но летние каникулы уже заканчиваются — осталось всего ничего!
И заканчиваются они так безобразно, так неприятно.
Мальчики будут вынуждены разъехаться — расстаться. Да, Паша станет часто приезжать в Устюги на выходные. Он даже может дойти пешком из города до тайного убежища — его не остановит пара лишних километров. Ради Горелой Горы, поисков Лесной Феи, он готов и на большие жертвы!.. Валя тоже может наезжать довольно часто. Только Марат, скорее всего, объявится только в следующем году, летом… Но это не беда, это — всего лишь один мальчик, это — Марат. Хороший парень, но — один… один в поле не воин, нет незаменимых людей… может, появится кто-то ещё… как знать… вполне может статься… а может, им никто не нужен…
Паша вспомнил, как они на днях играли в индейцев, патрулируя окрестности Горелой Горы в одежде, сделанной из травы и веток. Как одурманивали и отводили в сторону всех пришлых, шатающихся по лесу. Как это было забавно! Как весело им дурачилось! Как чудесно было впитывать в себя многоголосый трепет безобидного и очень, очень уязвимого леса, — когда ощущаешь себя с ним единым целым, неотделимой от него частичкой, его кусочком, когда он сам прислушивается к тебе, меняется, приспосабливаясь к твоим желаниям.
“Мы — Дети Природы! Я где-то такое слышал. Мы, играя в индейцев, были всамделишными детьми природы! Тогда мы были счастливыми. Мы были у себя дома! Мы нашли свой новый, не меньше настоящего приветливый и пригожий дом. И им стал весь лес! Да что там лес! Вся Земля! Мы чувствовали её, мы слышали её, и она слышала нас. Мы впитывали её! И она была благодарна нам за это. Убежище — это место, которое понимает, даёт таинственные силы и приют… и где-то там бродит сейчас Лесная Фея… или живёт? Скорее всего — живёт. Как же было бы хорошо, если бы случилось её увидеть…”
Она вдруг представилась мальчику не волшебным сгустком неопределённой материи, а обычным земным существом, — только совершеннее, красивее и загадочнее: богиня с точёной фигурой… Паша следил, как она непостижимым образом скользит среди лесной чащобы… Паша предугадывал следующий её шаг… Если Марат и Валя вернутся на Горелую Гору и допустят хотя бы намёк на скабрёзность в её сторону, если попытаются чем-то или как-то её обидеть, Паша будет вынужден вступить с ними в схватку и биться до последнего… до последней капли крови…
“Что это? Почему я думаю о крови? Этого в нас не было. Мы были мирными и дружественными. Лишь невинные проказы — ничего большего! Разве нет?! А теперь — кровь! Да к тому же пролитая в борьбе со своими же, ещё сегодня верными, товарищами, друзьями! Что со мной? Неужели я им больше не доверяю? Неужели я их боюсь? А может, злюсь? От того злюсь, что я для них — малыш? Наверное, это верно… Как же иначе? Я же не могу и в самом деле ненавидеть их по-настоящему… и бояться… с чего бы? Но… пусть я — малыш, но я готов дать отпор! Непременно готов! И дам, если понадобится. Дам всякому, кто бы это ни был! А любовь моя к тому месту, на которую оно отвечает мне взаимностью, поможет мне отстоять мою и его — её, Феи! — независимость и… честь? Убежище мне не откажет, оно поддержит и никогда-никогда не предаст! Никогда…”
На постель к Паше упал луч солнца, уже клонящегося к горизонту.
Оно ослепило мальчика — оранжево-красно просвечивали веки.
“Так не уснёшь”, — отметил прискорбный факт Паша.
Он открыл глаза и взглянул в самую сердцевину клокочущего небесного шара — яркие пятна поплыли перед его утомлённым взором.
Паша медленно закрыл глаза… и небо заволокло пеленой — солнце померкло. По щеке мальчика скатилась слеза — ему не хотелось быть грубым или злым, но его вынуждали.
Под окном заливчато засмеялась мама, что-то вкрадчиво пророкотал отец.
Через несколько минут Паша спал беспробудным сном.
55 (80)
Кирилл Мефодич
Коридоры в подслеповатом фосфорном свете извивались нескончаемым путаным лабиринтом…
Бежал он уже давно, и он чувствовал, что силы иссякают, оставляя его на произвол судьбы.
Его накрыл новый прилив отчаяния — всё, конец неминуем!
Он дёрнул за ручку очередную дверь — заперта! Безнадёжно! Здесь уйма похожих одна на другую дверей, и ни одна из них даже не шелохнулась под напором его усилий за те многие часы, что он бегает по извилистым коридорам.
А шар был близко. Он догонял! Накатывал с новой энергией.
Шар был тёмным и огромным — всего на несколько сантиметров меньше ширины коридора. Он замедлялся, застревая в повороте-изгибе коридора-лабиринта, но всякий раз протискивался и — разгонялся.
Откуда он взялся? Что заставляет его набирать чудовищную скорость и настигать Кирилла Мефодича? Зачем он ему понадобился? Почему шар хочет задавить, расплющить его?
Ни одного ответа не было у Кирилла Мефодича… Он только бежал, оглядывался, тыкался в очередную глухую к его мольбам дверь — и снова бежал, в истерике стараясь выбрать тот единственно верный, спасительный изгиб коридора, где отыщется незапертая дверь.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
Ещё пара шагов, всего лишь пара перемещений неподъёмных ног и — баста! Кирилл Мефодич невыносимо устал. Это — конец! Выхода или выбора нет.
Но он продолжал бежать… и он удивлялся сам на себя: откуда берутся силы, почему он всё ещё может двигаться?
Он бежал. Бежал час за часом в тусклом фосфорном свете по запутанным коридорам, мимо закрытых дверей, а многотонный каменный шар катился за ним с гулким грохотом, надвигался гигантской тенью.
Неожиданно Кирилл Мефодич остановился.
Его изумлению не было предела.
Путь ему преграждала сущая невидаль — с ног до головы покрытый вроде как панцирем человек! Он очень походил на самурая.
“Это непременно должен быть именно самурай! Человек, идущий на смерть за своего господина! Сюзерена”.
Участковый видел таких в кино. И там в руках этих очень умелых и суровых воинов были мечи… и у возникшего человека, преградившего дальнейший путь Кириллу Мефодичу, тоже имелось два клинка.
Самурай их скрестил, уложив на грудь, и стоял неподвижно в своих громоздких чешуйчатых доспехах, как кукла.
Но это была не кукла. Кирилл Мефодич знал это наверняка. Так же, как и то, что нет ни малейшей надежды на то, что это может быть иллюзией, возникшей у человека, измученного долгими скитаниями по лабиринту и бегом от катящейся каменной глыбы.
Кирилл Мефодич согнулся, опершись руками на колени. Он исторгал горячий воздух из широко раздуваемых лёгких, смотря снизу вверх моляще-вопрошающими глазами на экзотического человека-воина.
Два скрещенных клинка со звоном разошлись. Они сверкнули в воздухе и рассекли, разделили участкового в области талии — две половины поползли, заваливаясь в разные стороны.
“Вот и конец! — пронеслось в голове у Кирилла Мефодича. — А я думал, что другого конца, кроме изнеможения от вечного бега или гибели под тоннами каменной твердыни, не может быть. Чудак — человек, наивное создание!”
Сзади надвинулся грохот, и, сотрясая пол и стены, хрустя костями, гигантский валун накрыл тёмной тенью угасающее сознание Кирилла Мефодьевича Залежного, участкового милиционера, успевшего заметить перед тем, как окончательно погрузиться в вечный мрак, что самурай не избежал наказания — он, как верный сын своего отечества, строго соблюдая традиции и заветы отцов и прадедов, стойко принял смерть под упрямо катящейся неизменно вперёд грохочущей каменной глыбой…
Кирилл Мефодич проснулся.
Часы на тумбочке показывали двенадцать минут третьего часа ночи.
В окно светил тонкий изгиб месяца.
Жена мирно спала, отвернувшись к окну, и Кирилл Мефодич пожалел, что не может видеть её лицо. Он не хотел её тревожить и не мог превозмочь себя, чтобы подняться и посмотреть на неё. Он просто лежал, смотрел на месяц и переживал только что увиденный сон.
56 (81)
Пробудившиеся в начале третьего часа ночи, три мальчика ощутили окончательную потерю связи с тайным убежищем: они были опустошены, чувствовали беспомощность, свою ничтожность и уязвимость. У каждого из них ныло всё тело. Свербяще болело в голове. Слабость подкашивала ноги и валила их обратно на постель. Мысль была реалистичной как никогда, и оттого — невыносимой!
С этим надо было срочно что-то делать. Надо было как-то исправлять ситуацию.
И решение имелось только одно: скорейшее возвращение к Горелой Горе, в убежище, чтобы подпитаться от находящегося там непонятного, но чудесного источника, в изобилии исторгающего потоки невидимой и невиданной энергии, — и воскреснуть, очумев, одурев от её количества и мощи!
Полностью осмысленное, контролируемое рассудком движение давно было несвойственно мальчикам. Им куда сподручнее было безвольно плыть в извилистом потоке переливчато журчащего ручейка под благодатной тенью высоких деревьев. Это их полностью устраивало. Теперь же, от перенесённого стресса, от кучи мыслей, наполнявших их головы накануне, несколько часов отдохнув во сне, они прозрели! И это им не понравилось. Да и дела минувших дней, зачастую негативные, унижающие людей проказы-забавы, не добавляли им оптимизма, когда они заглядывали в грядущий день. Они жаждали вернуть себе былую уверенность, погрузившись в прежнее отрешённое состояние, в котором они находили наслаждение и чувствовали себя самодостаточными. А для этого необходимо было вернуться в так опрометчиво и так надолго покинутое ими тайное убежище — к Горелой Горе, во власть Чёртовых Куличек!
57 (82)
Плотный сгусток отрицательной энергии скопился в изголовье кровати Паши — мальчик его не видел, но чувствовал. Страх, ненависть, потерянность, уязвимость, боль физическая и боль нервическая, моральная мука — всё переплелось в смрадном клубке.
Паша сразу догадался о его происхождении — Валя и Марат больше не спят! И больше нет их рядом: они находятся за пределами деревни… они… они уже ушли в лес, направляясь к убежищу, в лоно Чёртовых Куличек!
Паша испугался. Он испугался этой смрадной черноты, источаемой, порождаемой ими. Но больше всего его страшил их страх!
Они возвращались на Горелую Гору не для успокоения, а ради обретения былой уверенности, стремясь получить возможность справиться со своим дискомфортом. И, если они не забудутся у костра в убежище, они могут стать опаснее, чем были прежде!
Так казалось Паше, и мальчик верил своему предчувствию беды.
Валя шёл отдельно от Марата — они не хотели встречаться: они чурались друг друга. Но они хорошо понимали неизбежность встречи, поэтому каждый из них ещё больше презирал себя за теперешнее малодушие и ненавидел того, кто понуждал его подобное испытывать.
Худшие опасения Паши, которые появились у него перед сном, оправдывались.
Глубокая печаль опустилась на мальчика и согнула его плечи — ноша была тяжёлой.
Паша не знал, что делать.
Как ему поступить?
Он очень хотел вернуть их былую неразлучную спайку, везде и всюду неизменное единство, но видел, что сейчас это невозможно.
А если попытаться?
Он их боялся.
Но, что они могут сделать? Чем они могут ему навредить?!
Однако, выходило так, что в любом случаи, даже если это опасно, ему надо отправляться… надо идти туда, в лес, сейчас же идти за ними! Другого решения не было.
Паша тихо, чтобы не разбудить родителей, поднялся, заправил постель, взял одежду и на цыпочках вышел из дома — в прохладу ночи, под низкий месяц.
Холодная мокрая трава с готовностью приняла голые ноги мальчика — и это его взбодрило: отогнало сон и прояснило мысли. Но его затрясло от озноба, и Паша припомнил, что где-то на протяжении двух недель их троих мало волновали коллизии атмосферных явлений, в том числе и физиологические потребности организма. А теперь вот ему холодно и противно от сырости. Но Паша верил, что всё непременно вернётся на круги своя, как только он окажется в убежище, — в этом у него не было ни малейшего сомнения.
Он оделся и спустился к низу огорода, к задней калитке, выбрался на просёлок и отправился следом за товарищами, ушедшими в темноту ночного леса.
58 (83)
Холодна и темна была ночка. Хилый месяц не пробивался сквозь кроны деревьев. Шуршание трав, треск сучьев, перекличка лесных жителей настораживали. Нервы у Вали и без того были расстроены, поэтому они чутко, звенящей струной, отзывались на каждый порождённый лесом шум. Чем ближе был рассвет, тем холодней и промозглей становилось.
Лишь когда Валя свернул с исхоженной и наезженной широкой дороги, которой их троица нет-нет да пользовалась для упрощения пути к заветному месту, и углубился в лес, он заметил в себе первые признаки долгожданных изменений.
Несмотря на то, что вокруг была неприветливая, пугающая темень, Валя с каждым шагом обретал уверенность, и его всё меньше стращал лес, потому что он наполнялся для Вали значимостью: лес и мальчик бились, пульсировали в унисон — Валя всем своим хлипким существом резонировал с каждым листочком и с каждой веточкой, травинкой, букашкой, с прыгающей хвостатой белкой или со скачущим ушастым зайцем. С каждым шагом в нём копилась бурная радость. В голове затолклась бессмыслица, потому что Валя всё больше шалел от знакомого дурмана. Валя ликовал!
Хотя ночь не помышляла уступать своих позиций, метров за двести до Горелой Горы мальчик, как филин, стал способен различать до последней детали всё, чем полнился лес, — и его окончательно перестала тревожить тьма.
Валя улыбнулся. И улыбка больше не сходила с его лица. Он был дома!
Без тени сомнения он пробрался через лаз в неприступной живой стене Чёртовых Куличек, шагнул раз, два… десяток и — обмяк, различив под девятью старыми берёзами немеркнущий вот уже около двух недель огонёк скромного костра.
Почему огонь не тух так долго, ребят не волновало. Они не обременялись вопросами, на которые всё равно у них не было ответов. Но на самый главный вопрос, который, в сущности, всё объяснял и оправдывал, ответить они могли: что такое Чёртовы Кулички? — это волшебство, или что-то очень-очень на него похожее, что-то, что находится вне понимания обычного рассудка! — и этого было вполне достаточно.
— Здравствуй, дорогой! Здравствуй, родной! — сказал мальчик и просунул руки в скромный костерок. Он повернул ладони, как будто зачерпывая воду, поднёс их к лицу и выпрямился — в центре сложенных лодочкой ладоней продолжала шевелиться отнятая от костра огненная частичка. Он развёл руки в стороны, поднял их над головой — и под естественные своды, созданные травами-вьюнами, орешником и девятью берёзами, поплыло, медленно угасая, два огонька.
Валя остался доволен проделанным пиротехническим трюком.
Он сел на густую низкую траву, появившуюся в убежище пять дней назад. Трава была упругой, как наполненный воздухом резиновый матрас. Валя уставился на огонь.
Он старался ни о чём не думать — расслабиться, забыться, заново, как можно полнее, впитывая это чудное место. И можно было бы сказать, что это у него получалось без усилий, только это было бы неправдой. На самом деле усилий от него не требовалось, потому что Чёртовы Кулички уже давно сами допустили к себе трёх мальчиков, они приняли их и щедро с ними делились тем, чем обладали, — они вели, они повелевали, они безраздельно властвовали и распоряжались. Мальчикам надо было только находиться рядом с ними и прислушиваться к тому, что им открывается, что их наполняет. А это они исполняли исправно, без сопротивления, с полной готовностью и самоотречением. Их малые годы им в этом помогали. И все были довольны. Всё было в порядке, всё было хорошо. Кроме неизбежных последствий, которые привносили мальчики, вторгаясь в мир людей…
Периферическое зрение Вали отметило некую длинную тень — раньше её там не было…
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
Валя вынырнул из обволокшей его, подчинившей его отрешённости.
Это был Марат.
Марат!
Несносный, негодный Марат!!!
Валю накрыло чёрное крыло ярости. Потому что через Марата к нему тут же вернулись воспоминания. Всё былое отображалось в Марате, как в зеркале. Оно закостенело в нём, как в археологической древности, в свидетельнице и носительнице минувших эпох.
Валя не хотел терять обретённое равновесие, он хотел вернуться к овладевшей им бездумной релаксации — он так славно парил в невесомости… И вот тебе нате, пожалуйста! Всё — по новому, всё возвращается, немилосердно и грубо тащит к призёмленности и затхлой обыденности!
— Тебе чего здесь надо?
— Того же, чего и тебе, — огрызнулся Марат, непримиримо, в упор, смотря на Валю.
— Пшёл отсюда!
Марат не двинулся.
— Кому говорю?! Пошёл отсюда!
— Это место не только твоё. Оно наше. Не тебе решать. Оно само решает.
— Оно уже решило!
— П-о-ш-ё-л вон… — вдруг медленно и совершенно спокойно произнёс Валя.
Марат набычился и не сдвинулся с места.
Валя поднялся.
Повисло тягостное молчание.
Валя сорвался с места и легко, как пёрышко, приподнял Марата, подхватив за подмышки, и в один миг вынес его из тайного убежища-бункера.
Марат, не успев опомниться, не сопротивлялся. К тому же его неприятно удивила и напугала невероятная сила Вали, который не просто опустил его на землю за пределами убежища, а кинул, отторгая от себя так, что Марат пролетел, не касаясь земли, три метра. Но не упал. Он умудрился устоять на ногах, только, стараясь сохранить равновесие, попятился — и встал как вкопанный, с недоверием рассматривая бесстрастное лицо бывшего товарища.
— Чтобы я больше тебя здесь не видел. Понял? Будь, где хочешь, но сюда не суйся. Я тебя предупредил, — сказал Валя спокойно, но твёрдо, и скрылся в убежище, возвратившись к костру.
Марат стоял и не знал, как быть, куда идти, что думать… Очевидным было одно: конец былой дружбе! Возможно, через несколько дней всё забудется, но до того времени…
Мы уже знаем, что Марат и сам не хотел видеть товарищей. Но, придя в эту ночь в единственно возможное место, где можно позабыться, и увидев у костра Валю, в него закралась надежда, что ещё возможно сгладить возникшие в их отношениях острые углы, если сделать вид, что ничего не было, вести себя как ни в чём не бывало. Реакция Вали не была для него ожидаемой. Тягостные, мучительные минуты в обществе товарищей — вот, что он ожидал.
Марат осмотрелся.
Его внимание привлекло свободное пространство в центре лесного массива, изолированного от остального затерянного мира собственной естественной преградой из частых кустов и деревьев, — Марата потянуло туда непреодолимо! И он не стал сопротивляться. Он обрадовался своему неожиданному порыву, подумав, что его зовут, ведут сами Чёртовы Кулички. Они хотят, чтобы он расположился в самом их центре — на самой что ни на есть Горелой Горе!
Находясь в наивысшей точке Чёртовых Куличек, на пять-семь метров поднятой над их убежищем-бункером, в окружении кривеньких, тонких да низеньких берёзок и осинок, на довольно обширном и весьма свободном участке с ломкой сухой травкой, Марат почувствовал себя уютно, отчего сделалось ему по-настоящему хорошо… Марат поймал себя на мысли, что вот он — его новый здешний дом: он нашёл не менее приятное и чуткое к его нуждам пристанище.
Марат сел по-турецки на землю, под начавшее выцветать небо.
Марат стал тихонько раскачиваться, засмотревшись на далёкие высокие деревья, которые выстроились по всему периметру Чёртовых Куличек, как бдительные, непримиримые к незваным гостям часовые, — верхушки деревьев едва уловимо покачивались от неспешно текущих в их вышине потоков воздуха…
Валя сидел у костра и чутко вслушивался в ночные шорохи. Он не доверял Марату, и ожидал его возвращения.
Когда что-то зашевелилось в проходе убежища, Валя решил, что это пробирается Марат — это существо настолько не имеет воли, что тупо лезет обратно, оно идёт на поклон, оно готово сносить унижения и оскорбления!
Но Валя ошибся. Из черноты прохода показался Паша.
Наивный, потому что маленький, потому что зелёненький, мальчик Паша!
Конечно, кто же ещё? Конечно, Паша.
Валя рассмеялся.
Паше показалось, что Валя смеётся с издёвкой. И Паша страшно обиделся: он выпятил губы, наморщил лоб, а глаза у него заблестели от уже готовых исторгнуться капель горючих слёз.
— Малыш хочет плакать? — с сочувствием прогнусил Валя. — Малыш, может быть, хочет к маме?.. Ой, не могу! Ха-ха… Тебе, может, носовой платок дать?
— Нет…
— Что “нет”? — зло спросил Валя. Лицо у него побагровело. — Нет — не хочу к маме? Или нет — не надо платка? А может, нет — не хочу плакать?
Паша молчал.
— Давай-ка, малыш, ступай-ка ты домой. Тебе нечего здесь делать. Здесь взрослые люди играют во взрослые игры — это не для таких безмозглых сопляков, как ты. Чего стоишь? Тебе объяснить как-то более подробно и доходчиво? Может, на пальцах? Или хочешь кулаком промеж глаз?
— Чего ты?.. Мы же друзья. Разве не так? Это наше место… моё место, — добавил Паша, и испугался своей дерзости и выказанного эгоизма.
— Чтооооо? — закричал Валя. — Что ты говоришь? Твоё это место? Может, ты хочешь отобрать его? Очень любопытно, как ты это сделаешь? Давай, покажи папочке! Дай ему ладошкой по щёчке!
Паша фыркнул, развернулся и растворился в сумраке прохода.
— Вот-вот, так-то будет лучше… — проговорил Валя и обратил всё внимание к тёплому и радостному в своём розовом свете костру.
Паше казалось, что он — словно некогда любимая собачка, вдруг, неожиданно, ни за что ни про что побитая хозяином, которому был открыт безграничный кредит доверия. Если бы у Паши был хвост, он бы его поджал и, скуля, низко опустив голову, поплёлся бы прочь, куда бы ни понесли его ноги… чтобы потом обязательно вернуться, уповая на милость Господина и Повелителя его доверчивого собачьего сердца!
Паша шёл, не разбирая пути, и плакал.
Марат уловил всхлипы — зашевелился, поднялся.
Для Паши его движение тоже не осталось незамеченным. Паша остановился, прислушался, присмотрелся — тёмная фигура стояла в центре Горелой Горы.
Паша легко опознал Марата и обрадовался, и пошёл к нему с надеждой, что с ним всё пройдёт иначе, нежели с Валей.
Марат, в отличие от Паши, не был настроен столь же оптимистично.
Поняв, что к нему идёт Паша, Марат напрягся: так как с Валей всё вышло самым наисквернейшим образом, то и от Паши Марат не ожидал ничего хорошего. Он не доверял ему, он опасался его — не стоило с ним сходиться: зачем стараться вернуть вчерашнее единомыслие, поддержку и взаимовыручку? Только не теперь. По крайней мере, не сейчас. Потому что…
“Своего места я ему не уступлю. Ни за что! Пускай идёт к Вале или куда захочет. Это теперь моё место! Только моё и ничьё больше. Я первым его оценил, и оно ответило мне взаимностью: оно приняло меня, пустило меня. Оно само привлекло меня! Здесь мне как никогда хорошо и уютно… Мне здесь никто не нужен. Мне вообще никто не нужен. Я сам во всём разберусь и со всем справлюсь… и первым найду Лесную Фею… а до того, буду служить ей тайно, храня покой этого места, — где бы она ни была!”
— Привет, — сказал Паша.
— Привет, — прошептал Марат. — Ты… чего?
— Меня прогнал Валя. Он не пускает в наше убежище.
— Да? Ну и что?
— Как это?.. Он не может так поступать. Оно — наше!
— Ну и ступай туда, и забирай его себе, или договаривайся с этим Валькой. Оно мне больше не нужно. И он не нужен. И ты не нужен. У меня теперь новое место, и оно только моё. Я его ни с кем не собираюсь делить. Оно моё! Я ему понравился, и оно мне понравилось не меньше. Мы друг другу пришлись по нраву. Вот. Так что, ты тут неуместен. Давай… иди себе. Не доставай. Ступай!
— Но…
— Иди, говорю!
— Марат…
— Я тебя не слушаю. Иди…
Паша повиновался. В глазах у него опять появились слёзы — и на этот раз по его щекам покатились горячие и очень солёные крупные горошины, — он смахнул одну из них с пересохших губ не менее горячим языком.
Некуда было податься Паше, негде и не у кого было искать поддержки, защиты… кроме, разве что… у Лесной Феи! Но, где она? Где она ходит, где обитает? Почему он до сих пор её не увидел?
“Приди, помоги мне!” — позвал её Паша и затрепетал от столь дерзких слов.
Он сел под куст бузины и уткнул лицо в подобранные колени — сжался в комочек.
Было холодно. Было очень-очень тоскливо. Горечь обиды душила мальчика.
Паша засыпал…
Ему почудилось, что где-то очень далеко как будто завыл откуда-то взявшийся одинокий волк!
Паша очнулся.
Страха не было — было любопытство.
В убежище горел, мерцая, костёр.
Паша всмотрелся, сосредоточился — ему показалось, что там, внутри, очень тихо.
Валя спит?
Паша растёр по щекам слёзы, шмыгнул носом, поднялся и спокойно пошёл на огонёк.
Валя действительно спал, раскинувшись у стены убежища.
Паша ещё раз шмыгнул носом, приблизился к костру, всунул в него руки — погрелся, порадовался его приветливому, не обжигающему, вечному теплу и свету… и лёг тут же, подле, лицом к огню — печально ему улыбнулся. Он немного посмотрел на его танец и, успокоенный, закрыл глаза, и забылся сном.
Из-за пределов Чёртовых Куличек донёсся нестройный волчий вой — заунывную песню выводила уже целая свора зубастых хищников, рассеянных по округе. Но Валя и Паша их не слышали: они находились в безмятежном, бездумном сне. А Марат, после ухода Паши всё так же стоя в центре Горелой Горы на Чёртовых Куличках, улыбнулся и кивнул, таким вот образом одобряя этот страшный дикий вой.
59 (84)
В остывший за ночь мир Устюгов, стыдливо выставив краешек огнедышащего диска, заглянуло Солнце. Начинался новый день.
Продолжить чтение Часть 3 Главы 85-86
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259