ЕГОРУШКА
Андрей Куц
Во хмелю!
12 дней назад (15 июля, суббота)
Наконец-то долгожданный день настал!
Суббота – выходной день, когда взрослые всё время дома, и готовы с раннего утра отправиться на реку, прихватив всех имеющихся в Тумачах детей. Ох уж это изумительное лето – ленивая, беззаботная пора! Раздолье для удалой ребячьей прыти!
Если бы родители строго-настрого не запретили детям самостоятельно ходить на реку, то те, кажется, не вылезали бы из тёплых проточных вод. Ослушаться они не осмеливались. В их биографии было несколько эпизодов, когда они, несмотря на запрет, убегали на реку за Житнино. Но там их видели местные жители, и исправно доносили о том их родителям. Скандалов и возмущений было немерено! Наказания и взыскания – суровы и несправедливы! Больше дети так не поступали. Они послушно маялись в духоте и жаре летнего дня, ожидая, когда кто-то из взрослых в свободную минуту или после работы, а может, и какая бабушка или какой дедушка, смилостивившись или проявив слабость, отправится на реку, или же надеялись на выходные дни, когда они непременно, во что бы то ни стало побредут по пыльному просёлку через обширные поля за село Житнино, на реку, на многолюдный песчаный пляж.
Надо сказать, что две недели назад в деревне случилась беда: весь двухколёсный транспорт был попорчен. Остались жители Тумачей без велосипедов. А случилось это так. Тракторист Васька Кравцов из Житнино, ускользнув от свадебного стола, катал молодую жену на тракторе, и заглянул он в Тумачи. Этот охламон от молодецкой удали и хмеля так раздухарился, выписывая кренделя на тумачовской площади, что едва не своротил колодезный сруб, при этом помяв и покорёжив все девять велосипедов, которые дожидались там хозяев, чтобы отвести их на реку, – и теперь Васька, что можно, то чинит, а что не подлежит исправлению, готовится заменить, для чего копит деньги. А может, он ещё передумает исправлять свой проступок и пойдёт на конфликт, – что, мол, вы со мною сделаете, в тюрьму засадите? А и засадят! Как минимум пожалятся жители в милицию, так как велосипеды были немаловажным подспорьем в их “далёкой” жизни. Участковый о происшествии знал, но поверил слову Васьки, – надо было обождать. Да и что поделаешь? Кто возместит ущерб? Только Васька Кравцов. И его молодая жена.
В половине девятого утра очередного ясного дня Любочка, Катя, Бориска, Саша, Митя и его сестра Вера, нагруженные едой, питьём, полотенцами, подстилками, книгами, игральными картами, домино, мячиком, автомобильной шиной, непременно с покрытыми головами – за этим бдительно следила Лидия Николаевна, бабушка Любочки, – в нетерпении ожидали, когда же, наконец, можно будет идти. А собирались на реку все, кроме Евдокии Хромовой, бабушки Кати. Даже выползла под свет божий заспанная и распухшая от беспробудной пьянки Раиса Дмитриевна, мать Кати, со своим кавалером Сергеем Анатольевичем Мишкиным.
Отец Мити, Николая Анатольевич Потапов, принял ото всех скарб, – что-то уложил в кабину своего самосвала, что-то поместил в кузов, – усадил на соседнее с водителем сидение свою хворую жену, забрался в кабину, уговорился с остальными, что они встретятся на привычном месте – при входе на житнинский речной пляж, и, затарахтев, загромыхав, болтая кузовом самосвала, укатил, подняв в воздух столб пыли.
Пережидая, когда рассеется зависшая в неподвижном воздухе пыль, дети отошли в сторону и стали шушукаться, потому как Мите и Любочке не терпелось узнать в подробностях, что же и как же было вчера при их отсутствии.
– Он, когда выпьет, становится таким дурным, – сказал Саша.
– Неужели захмелел? – поразился Митя. – Вы же мало взяли.
– Он маленький – много ли такому малышу надо? – парировал Саша.
– И что он делал? – спросил Митя.
Любочка крутила головой от одного говорящего к другому – с особым вниманием заглядывала им в рот, боясь пропустить хотя бы слово.
– Да ничего такого особенного, – ответила Катя, рассматривая безбрежные ряды кукурузы, – уговаривал попробовать этой отравы.
– И? – Митя подался вперёд. – Что вы?
– Попробовали, – прошептал Саша, – по пять капель. Катька аж заперхалась, задохнувшись, а он мерзко ржал.
– Да ну! – восхитился Митя.
Бориска слушал обмен вопросами и ответами невозмутимо, разглядывая взрослых у колодца.
– Такая гадость, – резюмировал Саша и сморщился. – В рот сроду не возьму. Ну, может, чего и возьму, но только не такую бредятину. Фу, гадость! Бр-ррр… – Он содрогнулся. – Хорошо, что приняли по чуть-чуть – быстро отошли. Но сперва в голову ударило, да, Бориска? – Бориска гукнул, подтверждая. – Может, с непривычки? Хотя, штука крепкая – такой быков валить. Отрава, короче.
– Ясно, – сказал Митя и с любопытством, недоверчиво скосился на Катю.
– Чего смотришь? – огрызнулась та.
– Как же это ты?
– Чего?
– Пила…
– Вот так вот. Что я, маленькая, что ли? Ну взяла да и выпила. Чем я хуже других?
– И ещё будешь? – не унимался Митя.
– Дурак ты, Митька! Мало я, что ли, смотрела на свою мать? Мне такого не надо.
– И ни капли не будешь?
– Нет! – грубо отчеканила Катя и с высокомерием задрала голову. – Я не дура!
– Ишь ты, – отозвался Митя. – И что же было потом? – он обратился к Бориске, как к старшему, и за всё происходящее, по негласно как-то когда-то установленным правилась, отвечающему.
Бориска удостоил его беглым взглядом и вернулся к наблюдению за взрослыми. За него продолжал держать ответ Саша:
– Он, заржав, – сказал мальчик, – допил то, что оставалось в банке и как-то сразу притих – заскучал, что ли? Ну, видимо, уже пошёл перебор – и ему стало грустно. Он полез в сумки, достал яйцо, соль, хлеб, квашеный огурец, сало и чеснок. Пригласил нас усаживаться рядом – закусить. Ну, мы поели – и всё у нас совсем прошло. И он тоже вроде как протрезвел. И говорит, что ему очень стыдно, что уговорил нас выпить, и что он больше не станет так делать. Мол, простите меня, ребята, дураком я был.
– Так и сказал? – поразился Митя.
– Прямо так и сказал – “дураком”, – подтвердил Саша. – А потом говорит, что раньше-то он, дескать, часто пил, и бывало – много, и этого ему теперь не хватает – соскучился он по выпивке. И готов даже пить вот такую дрянь, которую притащили мы… только бы – побольше её, чтобы душа радовалась, а голове стало тяжко-тяжко. В общем, ему надо основательно расслабиться, позабыться, а то за последние дни натерпелся он, бедненький, всяких там потрясений, и ещё ни разу по-настоящему не отдыхал – утомился, значит, ему уже невмоготу терпеть постоянный страх и неопределённость в нынешней своей жизни, в теперешних обстоятельствах. Вот. – Саша утомлённо выдохнул.
– Уговорил он нас, – вмешался Бориска, – принести ему как можно больше выпивки, и чем крепче, тем лучше.
– И понесёте? То… то есть, и понесём? – поразился Митя. – А где мы возьмём много? Я много стащить не смогу.
– И не надо, – сказал Бориска. – Я раньше вас уйду с пляжа и встречусь с Севой Абы-Как. Я с ним уже договорился, утром. Он к двум часам подойдёт к поселковому магазину и станет меня дожидаться, и на мои деньги он купит себе пол-литра водки и пару пачек сигарет, а нам возьмёт две поллитровки и шесть пачек сигарет. Ведь мужику надо курить? Так?
– Так, – согласился Митя. – Ты – молодец, Бориска. Не жмотишься. Я бы, наверное, так не смог.
– Не бери в голову, деньги у меня есть. Достаточно осталось. А отец скоро приедет. Так что… всё путём. Пускай нажрётся – поглядим на его настоящую морду.
– Это точно, – поддержал Митя. – Это хорошо придумано. Увидим, какой он есть дурак. Или наоборот.
– А когда твой батя приезжает? – спросил Саша.
– Пока точно не знаю, – сказал Бориска. – Дней через пять… а может, через неделю. Не сегодня, так завтра я жду от него телеграмму.
– Мелюзга! – заорал сожитель Раисы Дмитриевны. – А ну пошли! Чего столпились? Живо сюда!
– Возьмите, возьмите, аааааа! – канючила Любочка восемь часов спустя, вернувшись со всеми в деревню и успев покушать, – сегодня она была лишена дневного сна.
Испугавшись, что Любочка своим рёвом привлечёт внимание взрослых, ребята уступили: девочка пойдёт с ними и будет смотреть на пьяную рожу маленького крепенького Жоры.
Было почти пять часов вечера – солнце клонилось к горизонту. Все были до крайности утомлены. Но им надо было держать обещание, данное Жоре, который, поджидая их целый день, верно, весь извёлся, издёргался. Бедненький, теперь, наверное, он и не знает, что думать об их долгом отсутствии. Правда, вчера упоминалось вскользь, что с утра они скорее всего уйдут на реку, – так что он должен сообразить, что именно их задержало до самого вечера.
Детям не терпелось понаблюдать за пьяным Жорой. Он и без того похож на обезьянку, что же с ним случится в пьяном угаре? На это стоило посмотреть. Вот и Любочка, пятилетняя малышка, раскапризничалась, увидав, что ребята не собираются брать её с собой. Они, видите ли, пожалели её: устала за долгий день Любочка, к тому же ей не положено смотреть на то, что произойдёт с мужчиной по пьяному делу – уж очень это может выйти некрасиво, оскорбительно, пугающе! А Любочка – в крик, и давай канючить. А её дедушка с бабушкой спят, отдыхая после реки. Тем же заняты отец с матерью Саши. И бабка Кати, – мать же девочки не вернулась, оставшись у дяди Серёжи. А мать и отец Мити пока пьют квас под яблоней, но тоже собираются лечь полежать. Вера, сестра Мити, задержалась у подруги в селе – придёт к ночи, так как сегодня на открытой площадке в парке, возле клуба, дискотека. Все настолько утомлены, что не намерены заниматься хозяйством вечером, – только загнать скот, у кого он имеется, и заложить корма, – а поливка огородных посадок была вчера, поэтому денёк можно пропустить. Сёдня – отдых! На детей махнули рукой, предоставив самим себе. А они и рады! Они потихонечку собрались и пропали в поле.
Жора, весь день скучавший, не единожды раскаявшийся в своей вчерашней вспышке вульгарного смеха и в склонении ребят к принятию самогона, начал полагать, что они специально затягивают с приходом, чтобы проучить его, дать ему понять свою значимость. А может, их застукали, когда они пытались собрать для него весомую дозу алкоголя? И заподозрили, для чего они это делают! Выпытали, для кого предназначался сбор!
Нет, нет и нет! Ребята не такие, они не признаются, не выдадут!
“Да-да”, – твердил Жора, шагая по свободному от растительности пяточку возле шалаша… и уходил в кукурузу, и лазил в ней, накручивая круги, не решаясь отходить далеко.
Вот уже и солнце падает к земле, удлиняя тени, усмиряя свой жар, – а у Жоры кончаются папиросы!
Жора поколебался, достал одну из трёх последних беломорин – помял её, понюхал, но – не закуривал.
Вдруг он навострился, прислушался.
Шелест?
Или ему уже чудится?
Вот опять. Вроде бы кто-то идёт, приближается.
Ребята или нет? Может быть, они всё-таки не выдержали, не вытерпели и проболтались?
“Надо спрятаться!” – Жора нырнул в шалаш, схватил свой свёрнутый и перевязанный тряпкой кремовый пиджак и ушёл в заросли.
Ребята двигались молча – расслабленные, утомлённые пляжем, рекой, солнцем, – ни о чём надолго не задумываясь: мысли порхали легкокрылыми бабочками, оставляя после себя призрачные блики, как засвеченный негатив за секунду до того, как ему окончательно погибнуть, утеряв, растворив в тусклом жёлто-сером мареве запечатлённое воспоминание. Ребятам не позволяла сосредоточиться и тяготящая их неопределённость: Жоре предстояло выпить литр водки, – они сами, собственными руками, сейчас сотворят некоего монстра. Им было неясно, какого нрава получится монстр, но то, что выйдет непременно монстр, они не сомневались. Что ж, они скоро узнают, кровожаден он или по-детски мил и благодушен как старушка с пряжей у колыбели младенца.
Они встали перед шалашом, Бориска заглянул внутрь.
– Никого, – сказал мальчик.
Ребята закрутили головами.
За травяным жилищем послышался шелестящий звук, а за ним последовал кашель многоопытного курильщика, и среди кукурузных рядов проявился хорошо знакомый им неуклюжий, как медвежонок или заправский кавалерист, наконец, слезший с коня, страшненький маленький Жора.
– Ребятушки, кхе-кхе, где же вас носят черти? Я уже не знал, что думать.
– Мы же говорили, что пойдём на реку, – ответил Саша.
– Но не на весь же день! – возмутился Жора.
– Ну, припозднились, ну, понравилось, ну, разнежились родители.
– Эх, Сашка-Сашка, а ведь мне тут было скучно и неуютно. И от такого дела, что только не лезло в бошку.
– Это вы, что ли, сейчас убежали? – поинтересовался Митя. – Или это вы так прогуливаетесь, с пиджаком в обнимку? Дорогая вещь?
– Ушёл, а не убежал, – ответил Жора. – Я же не знал, кто ломится ко мне в гости через всё поле. А пиджак? Да так просто… схватил. Машинально. Чтобы не оставлять улик. Что под руку попало, то и схватил. Всё одно всё бы не унёс. Машинально я. – Жора нырнул в шалаш и бережно схоронил в его дальнем углу, как казалось, самую важную и нужную свою собственность. – Пришли бы раньше – не извёлся бы, не изошёл бы на нервы, – сказал Жора, выпрямляясь перед ребятами, загоревшими, как подрумянившиеся в духовке цыплята. – Ну? Принесли?
– Вот. – Бориска передал ему тяжёлую сумку.
– Ай молодца! Как же это вам удалось?
– Вот так вот, – с равнодушием сказал Бориска. – Надо иметь нужные связи. Никогда не знаешь, что может понадобиться завтра.
– Правильно-правильно… Ай молодца! Это ты, Бориска, такую красоту организовал? – Жора с наслаждением разглядывал содержимое сумки. – А ведь у меня есть деньги, – неожиданно сказал он. – Я про них совсем забыл – из головы как-то вылетело. Молодцы! Никто? Ничего? А?
– Нет, – однозначно сказал Бориска. – Я всё устроил через проверенного человека.
– Надёжный?
– Более чем.
– Верю! Верю. Так сколько я тебе – или кому?.. сколько я должен? Я щас отдам, и даже добавлю сверху за прошлые разы и на будущее.
– Ну, даже не знаю… надо ли?
– Надо. Надо обязательно!
– Шестьсот пятьдесят рублей.
– Всего то? Сейчас! Один момент!
Жора снова нырнул в полутьму шалаша и принялся возиться там, усердно орудуя лопатками и то и дело оглядываясь.
– Держи! – Жора вручил Бориске купюру в тысячу рублей. – Здесь немного больше, но они ещё пригодятся. А надо будет, я дам ещё. Вы уж извините меня, ребята, я думал, что у меня осталась всего пара сотен, поэтому приберегал их на будущее. Мало, но всё же. А сегодня вспомнил, что у меня есть заначка. Я её сделал давным-давно, на всякий непредвиденный случай. И успел напрочь о ней забыть. Вот дурень! Из головы начисто вылетело. Как-то не до того было. О другом голова болела, а до настоящей нужды дело пока не доходило. Так что… вот так.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
– Ничего, бывает, – сказал Бориска и спрятал в карман штанов деньги. – В общем-то, я обошёлся бы, но… приятно, чёрт побери.
– Ха-ха! Ну и прекрасно! – Жора хлопнул его по плечу. – Что ж… теперь, кажись, можно повнимательнее ознакомиться с содержимым сумки, а?
Жора опустился на корточки и стал опустошать сумку.
– Так, – сказал он. – Одна поллитровка водки. Вторая. Замечательно! Молодцом! Раз, два… шесть пачек сигарет. Не папирос, а сигарет! Дважды молодцом! А это что? – Катя напряглась, закусила губу, посмотрела на облачка, скопившиеся у горизонта. – Зубная щётка? Паста? Ценю… – Насмотревшись вчера на малое количество его редких мелких зубов, к тому же жёлтых, обнесённых многодневным налётом, Катя на пляже надоумила Бориску купить Жоре эти нехитрые средства гигиены. – Буханка хлеба, – продолжал Жора. – Не меньше кило колбасы. Плавленые сырки. Пять штук. Десять коробков спичек. Рыбные консервы. Четыре банки. Зелёный лучок. Ух-ты! Селёдка! Вы меня балуете, ребятки-ребятушки! Да к тому же откормите, как хряка на убой!
Вилка же, ложка, нож, пузырёк с солью, баночка с сахаром, кружка, тарелка, кусок мыла, полотенце, кипа газет и стопка салфеток для всевозможной гигиены – всё это было пожертвовано Жоре вчера вместе с двумя двухлитровыми банками воды.
– А вот бритва и кисточка – наконец-то побреюсь! Спасибо. Давайте, помогите мне. Кто-нибудь берите воду и полейте мне.
Вперёд выдвинулся Митя. Он взял одну из банок с водою, что стояла внутри шалаша, в углу, перед входом, и отошёл в сторону, где Жора приспособился умываться, и плеснул воду на подставленные кисточку и кусок мыла.
– У меня ещё есть варёная картошка, – опомнился Саша. – Круглая. Тёплая. Ешь, пока не остыла. Горячего, небось, хочется! – Саша достал из своей сумочки двухлитровую кастрюльку с картофелем, только что сваренным дома у Бориски.
– Тёпленькая картошечка – под свежий хлебец и селёдочку? Превосходно! – отозвался Жора, обильно намыливая многодневную щетину. – Поставь пока. Укутай чем-нибудь – для тепла.
Побритый, умытый Жора умело разделал селёдку на газете и пригласил детей угощаться – те наотрез отказались. Это всё для него! Они и дома поедят – чем-нибудь потешатся, побалуются. А у него здесь какие могут быть радости? Пускай наслаждается, и на них не обращает внимания. Когда ещё будет так вкусно и так сладко? Жора не настаивал, не уговаривал – Жора стал уплетать, набивая за обе щеки, картошку, селёдку, чёрный хлеб и свежий, прямо с грядки, зелёный лучок. Он не притрагивался к водке. Он косился на неё, и как-то пристыжено, боязливо ронял взгляды на детей. Те ничего не спрашивали, но его поведение казалось им необычайным – Жора их поражал! Для чего же он вчера просил о значительном количестве спиртного? Для чего Бориска его сегодня доставал? Покупал на свои личные деньги, не зная того, что Жора вернёт ему потраченную сумму! Что это означает? Может, он стесняется их? Или только девочек? А может, только маленькой Любочки? Может, он хочет напиться в одиночестве, без посторонних глаз – для души? Или боится пьяной болтовни, боится опозориться непристойным поведением? Ну никак не может быть такого, что бы столь отъявленный, матёрый маленький зверёк отказался от водки по собственной прихоти! От стоящих перед ним аж двух прозрачных бутылей!
– А почему вы не пьёте? – не понимания всеобщего молчания, с интересом спросила Любочка.
И все мысленно её поблагодарили.
– Вот именно об этом я и хотел поговорить, – сказал Жора. Он спешно прожёвывал и судорожно глотал то, чем он набил рот секундой раньше. – Мне стрёмно затрагивать столь тонкий вопрос, – начал он, – но… уж больно хочется промочить горло и прожечь нутро… поэтому… видите ли… я должен сознаться и просить вас об одном очень… как бы это сказать?.. об очень ответственном поручении. Это очень важно! Если вы не уверены, что справитесь, так и скажите сразу, потому… потому, что от этого зависит… зависит моя жизнь, что ли?
– Как это? – удивился Митя. – От водки? Думаете, она палёная?
– Нет. Нет, что ты! Я не о том. Пусть хоть трижды палёная – мне всё равно. Проглочу – не замечу.
– Тогда, что же? Говори …те. – Митя сглотнул: он всё никак не мог определиться, как ему обращаться к мужичку. – Мы постараемся справиться. Верно, ребята?
– Ну-ууу… – протянул Саша.
– Смотря что, – сказал Бориска.
– Да, – поддакнула Бориске Катя.
Любочка перебегала глазёнками с одного на другого – и, приоткрыв ротик, остановилась на непонятном маленьком дяденьке, ожидая, что же он ответит. Сегодня Любочка что-то ничего толком не понимала – поди, перегрелась она на солнцепёке, да к тому же не спала днём, а может, опять куда-то ускакало-убежало её юное, а оттого нестойкое, хлипкое самосознание, на время покинув хрупкую телесную оболочку, как это частенько приключается со всяким в столь юном возрасте.
Жора немного, для приличия, помялся, пожевав-помусолив зелёный лучок – получил удовольствие от его горького вкуса… заел кусочком ржаного хлеба, обмакнув его в соль, – удовольствие сделалось полнее… И, услышав как от столь нехитрой трапезы по телу расползается сладкое ликование, Жора подобрел. И сознался в своей слабости.
Оказывается, что он, в подавляющем большинстве случаев глубокого опьянения, теряет над собой контроль – впадает он в буйство: ему нестерпимо хочется веселья, бурного процесса, всевозможных удовольствий, при нехватке которых он свирепеет, и становится опасен. Он часто, находя себя поутру, слушал о том, кого он избил, кого покалечил, кому угрожал или в кого стрелял, что он сломал, сокрушил, разрушил, с какой особой слабого пола, или с особами, развлекался – кутил, как говорится, прожигал жизнь на полную катушка. Он слушал и удивлялся, потому что ничего такого не помнил.
Ребята принесли аж две бутылки водки – этого, при малом весе Жоры, вполне достаточно, чтобы свалить его с ног. Но, прежде чем это произойдёт, он может много чего натворить, а это, в его нынешнем положении, для него опасно! Нельзя Жоре проявлять себя, он должен быть тихим.
Жора себя знал – Жора себе не доверял.
– Да уж… – процедил расстроенный Митя.
На него с пониманием посмотрело четверо детей.
– Что же делать? – поинтересовался Саша у Жоры.
В этот момент мышцы у мальчика налились кровью – стали они упругими, податливыми к малейшему напряжению. У Саши зачесались кулаки! Ему представилось, как пьяный Жора выходит из-под контроля, а он, Сашка, одним ударом своего не маленького кулачка, валит Жору с ног и грозно говорит, что бы тот больше не рыпался, а то он пересчитает ему зубы – станет Жора харкать кровью, выплёвывая на землю свои редкие зубки… Нечто схожее Саше периодически хотелось проделать с отцом, но, из-за почтения к его статусу – как-никак отец! – и к его внушительным размерам, до этого он пока не дошёл. Но ему очень хотелось! И вот перед ним сидит маленький мужичок… Сашка выше его. Сашка одного роста с Борисом. Они выше Жоры сантиметров на пять. Мало… но ведь выше! На пару они славно бы накостыляли этому Жоре. Ох, славно!.. А потом Жора их прирезал бы…
“Он может. Такому зарезать – всё одно, что два пальца…” – Саша верил в это твёрдо.
“Всё-таки мерзкий он, – добавил про себя Саша. – И вредный людям… скольких он помучил, скольких лишил жизни? Кабы знать… Не знаем мы, а он не скажет. И внешне мерзкий и по своим поступкам – говно! Ох, треснуть бы ему как следует! Приложиться бы по этой харе от души!”
И тут же:
“Чего это я? Он, конечно, ни с какой стороны не симпатичный тип, но всё же… Чего это я на него напустился, чего взъелся? Я к нему был мирно и даже угодливо настроен, и вдруг…”
– Тогда эту водку нам надо забрать, – сказала Катя.
Девочке не хотелось, чтобы с Жорой приключилась беда. Ею руководила не жалость к нему, а понуждали к этому её ночные переживания. Жора её и пугал, и манил одновременно. Такой винегрет чувств для Кати уже стал привычным. И ей сделалось любопытно, что же будет с её переживаниями дальше? Если Жора покинет их так скоро, выдав себя буйным нравом перед людьми, она может этого не узнать, потому что сны и выдумки, преследующие её в ночные часы, в его отсутствие, тоже могут её покинуть.
– Нет! – Жора с жадностью заграбастал бутылки и спрятал их за спиной. – Ты, девочка, говоришь бред. Они уже здесь, и меня заставит расстаться с ними только некая всемогущая сила. У меня, когда я обо всём этом размышлял днём, сложилось другое решение.
– Какое же? – вкрадчиво поинтересовался Бориска – его забавляла неожиданно появившаяся дилемма: бесконтрольность Жоры, когда он прибывает в пьяном чаду, и его желание непременно выпить.
– Очень простое, – сказал Жора. – Только… учтите, что я вам полностью доверяю. Никогда об этом не забывайте! Я могу надеяться на взаимность?
– Ладно, – рубанул Жора, не дожидаясь вразумительного ответа, услышав только протяжное “ну-ууу” с вялыми кивками и раскисшими, как у раскляченых жаб, губами. – Не до того. Я теперь страх как хочу напиться. И я напьюсь! Плевать мне, на всё плевать!
– Нет. Не надо. Если Вы станете шуметь, Вы себя выдадите, – с жаром проговорила Катя.
В глазах у девочки трепетала мольба.
– Так я и не стану этого делать, пока не получу от вас ответа на единственный вопрос: вы будете мне помогать или нет?
– Будем. – Катя с готовностью закивала, призывая ребят последовать её примеру, но они не торопились. – Ну, ребята! Бориска? Сашка, Митька? Скажите же что-нибудь. Скажите: да. Лень вам, что ли? – Катя нахмурилась и готова была не только обидеться на мальчиков, – что она всячески демонстрировала своим видом, – но и расплакаться от такой бестолковости и упёртости, как она всегда думала, её единомышленников и друзей.
– Да ради бога, – сказал Бориска. – Ты чего всполошилась? Я не вижу никакой проблемы. Пока. Пока нам ничего не предложили, не так ли? О чём идёт речь?
– Да, – дакнул, вторя Бориске, Митя, деловито поправляя очки за поломанную дужку. – Что мы должны сделать?
– Вы должны меня связать!
– Что? Как это? – спросили все разом.
– Я понимаю, что полностью вверяю себя вам, но… больше вас, я боюсь себя.
– Вы нам не доверяете? – удивился Митя.
– Нууу… – протянул Жора, сообразив, что сказал лишнее. А всё почему? Потому что – мучим: Жоре необходимо поскорее завершить пикантный разговор и наконец-то одурманиться! – Мы слишком мало знакомы, – сказал он, – недолго. А я, по этому делу, – он щёлкнул по горлу пальцем, – могу стать несносным, грубым… сказать там чего такого, что совсем неправда, но вас это заденет, обидит, и всё такое, знаете ли… или ещё чего выйдет… нехорошего.
– Вы можете полностью на нас положиться. Мы не подведём, – сказал Бориска. – Мучить не станем, – добавил он с улыбкой. – И уж наверное не убьём. – Здесь он напрягся, расширил глаза: упоминание об убийстве Бориске не понравилось, потому что Жора, будучи причастным к столь страшному греху, мог неправильно его понять.
– Да, – сказал Жора, – это понятно. Но имейте в виду, что я могу быть очень, очень несносным! Вы не обращайте на меня внимания, только удерживайте, не позволяйте делать глупостей: никуда не пускайте, не давайте кричать, горланить… ну и так далее. Могу набраться смелости и захотеть пойти в деревню или в село, чтобы быть поближе хоть к какой-то, но к жизни, к обществу. Потянусь за теми же… б-бабами. Нельзя мне этого позволять. Ясно, да?
– Яснее некуда, – сказал Саша. – Но как ты себе это представляешь, Жора?
– Ага! Как? Значит: я сейчас свяжу себе ноги, а вы – руки, но так, что бы я мог сам пить и есть. Потом свяжете покрепче, если понадобится, а пока и этого хватит, чтобы я не был слишком прыток, и у вас была возможность усмирить меня. Если понадобится, пеленайте меня, как младенца! Лишь бы только я не навредил себе, не выдал бы я себя. Расклад понятен? А если я всё же буду неуправляемым, тогда пускайте в ход все способы, вплоть до физического воздействия.
– Бить, что ли? – с недоверием уточнил Митя.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
– Именно, – согласился Жора. – Бить. Но только, если ничто другое не поможет! Я не разрешаю дубасить меня почём зря. Там… ну, навалиться на меня, прижать к земельке, чтобы посильнее связать, – это да. Если не справляетесь, то можно долбануть меня – осадить мою прыть. Но не иначе! Я, когда подшофе, могу быть ой каким сильным и безрассудным – самый настоящий полоумный чёрт! Да. Наверное. Так говорили. Не забывайте следить за окрестностями. Наше место не должны обнаружить. Это понятно? Последнее меня тревожит больше остального. Без этого я вас не просил бы о такой своеобразной помощи. Да, и ещё одно. Я не знаю насколько качественная водка, но она может быть очень низкого качества. Такое сейчас бывает, особенно в деревнях. И это меня основательно разобьёт, размажет! И главное в этом то, что меня начнёт сильно мутить… Стошнит меня… лёжа, а если, не приведи боже, с кляпом во рту? Я могу захлебнуться. – Жора скосился на девочек. – Так что вы за мной следите, – сказал мальчикам. – Ладно? Справитесь? Не побрезгуете? Не кинете меня, одного не оставите? Кто-нибудь, если что, останется на ночь? Ты, Бориска, как одиноко живущий?
– Наверно… – Бориску не вдохновляло такое исключительно доверительное, но сомнительной привлекательности поручение.
– Кроме тебя некому. Тебе удобнее, проще, и ты старше, – объяснил свою просьбу Жора.
– Это так. – Бориске пришлось согласиться с доводами Жоры.
Саша поднялся:
– Приступим? – спросил он. – А то уже седьмой час, а часикам к девяти мне надо объявиться дома. Потом, может быть, вернусь.
Бориска закручинился: он действительно через два-три часа может остаться – на всю ночь! – один на один с пьяным Жорой Барсуковым. С Барсуком – невольным садистом-убийцей.
“Чёрт! Чёрт, проклятье!” – выругался Бориска, поднимаясь, чтобы пособить Саше в скорейшем пленении мужичка.
Митя вскочил на ноги, суетливо спросил:
– А у нас будет, чем вязать?
Это оказалось небольшой проблемой.
Чем вязать ноги и руки Жоре, нашлось, – но этого окажется недостаточно, если Жора начнёт буянить, поэтому тому, кто пойдёт в деревню, собираясь возвратиться, надо будет захватить что-нибудь подходящее для надёжной фиксации непредсказуемого Жоры. Но это – потом, а пока что сойдёт и так: детей много, и, если что, они задавят Жору собственным весом, множеством рук и ног.
Жора на совесть перетянул себе ноги верёвочками, что нашлись среди уже порядком скопившегося барахла, принесённого ребятами. После чего его руки были щедро обмотаны тряпками, оставшимися после вчерашней постройки шалаша. Из них же был сооружён длинный поводок, которым опоясали талию Жоры, чтобы удобнее ловить его или осаживать, сдёргивая с выбранного для движения направления, как собаку.
Все испытывали неловкость от этих приготовлений, но Жора стоял на своём, потому что ему очень не хотелось в тюрьму, и ещё меньше хотелось оказаться в лапах бывших подельников, от которых ему не уйти живым. В этой мирной летней обстановке, под безоблачным небом с застывшим ярким блином, с порхающими птахами, в окружении зелёного кукурузного поля слова о том, что “ему не уйти живым”, звучали дико, бредово, но если представить себе, как именно это может произойти с Жорой, тогда и вовсе станет дурно… Дети содрогались и крепили верёвки на теле Жоры с особым тщанием.
Не будем в подробностях останавливаться на том, как Жора наливал для себя водку не в рюмку, а в кружку, выпивал её залпом, фыркал, быстро пьянея, закусывал, как ребята интересовались, хорошо ли ему, а он говорил, что хорошо, и то гнусавил, то скрежетал изменившимся голосом, как он беспрестанно курил, как жаловался на тяжёлую жизнь, на людскую несправедливость, на обстоятельства и рассказывал о своих похождения в далёком большом городе, в столице, в сердце родной страны, как сидел в тюрьме, как пресмыкался перед авторитетами и “ворами в законе”, как сам прогибал других, как и прежде, всего лишь стараясь выжить, – и он нигде, он всюду ни при чём! – Жора, как божий одуванчик, – как он стал поносить жизнь ребят, говорить им о её безнадёжности, что они обречены стать такими, каков есть он, Жора Барсуков, как ребята не соглашались с ним, как говорили, втолковывали ему, что жизнь не бессмысленна, что она не дрянь, она прекрасна и полна значимости, что надо только каждому из людей всеми силами стремиться делать её ещё лучше, а он смеялся над ними, называя их щенятами, безусыми скоморохами, вислоухими глупышами, прыщавыми сморчками, как ребята злились на него, на его безверие в лучшее, правильное, справедливое, за прозвища, которые он им давал, за обзывания, как к девяти часам он, поинтересовавшись составом населения Тумачей, заострив внимание на том, как же выглядит Вера, сестра Мити, – чем необычайно оскорбил его, – стал порываться в село к представительницам слабого пола, как, прознав, что сегодня вечером в селе дискотека для молодёжи, порыв его усилился – надежда, поймать загулявшихся молодушек, сводила Жору с ума, отчего он стал рычать и проклинать детей, удерживавших его за поводок, а потом они на него накинулись, чтобы завалить его и связать тряпками и всем, что для этого пригодно из его вещей… как Жора материл их за это и скабрёзно щерился на Катю, как дети, в пылу страстей, дали ему несколько тычков ногами под дых, как он стал горланить на всю округу и призывать каких-то своих страшных дружков на помощь, как стал запугивать детей тем, что, когда они его развяжут, он их всех сотрёт в порошок, измочалит, пустит на мыло, а потом дошёл до слов “порешу шкодят, как папа – мою бабушку!” – и запел во всю глотку, импровизируя:
– А порезал я, помучил, много люда разного – и на нары усадили, удалу-головушку. День в кручине потомился и пустил я кровушку: продырявил пёрышком, я чужое горлышко! Ах, малина сладкая: деньги, водка, карты, бабы – тяжелы чужи-карманы. Дрянь подружку мне подводит, помогает – раздвигает ноженьки. Эхма! ЭЭЭээээ-гггггэээ-гЭ!…..
Ребята послушали-послушали, посмотрели на ошарашенную, но мало что соображающую в происходящем Любочку, давно забившуюся за первые ряды кукурузы, да и заткнули Жоре, как тот и предсказывал, его поганый рот.
Стало необычайно тихо.
Но Жора, ещё не смирившийся со своей участью, скулил и мычал, брыкался, извивался туго связанным телом.
Когда Жора успокоился, полежав и подумав о своём поведении, он, тихонечко укая, живо и выразительно заработал глазами, стараясь достучаться до милостивых, жалостливых детишек, чтобы поведать им о чём-то наболевшем, его тяготящем.
– Ну что, развяжем? – спросил Саша.
Митя плотнее прежнего обхватил ноги, притянутые к груди, и упрятал в них половину лица – в его глазах жило какое-то странное отрешённое чувство.
– Давай, – сказал Бориска, – узнаем, что ему надо. Может, тошнит или по нужде?
Они придавили его грудь коленями.
– Что надо? – сказал Саша в тёмное от опустившихся на землю сумерек пятно лица Жоры. – Не ори! Понял? А то получишь тумаков. Говори, что надо, и не более того.
Жора закивал.
Кляп был извлечён.
Жора пару раз жадно сглотнул скопившуюся во рту слюну, вдохнул воздуха и, строя умоляющие глазки, проскрежетал:
– Мне бы промочить горло.
– Водки хочешь?
Жора закивал активнее прежнего.
– Налей ему, – распорядился Саша, приподнимая Жору и подставляя ему под спину колено.
– Осталось полбутылки, – сказал Бориска, наливая полкружки водки. – Давай! – Бориска поднёс к губам Жоры кружку. – Да осторожнее ты! Не спеши.
– Мне бы покурить, – проскрипел Жора, напившись и завалившись на бок, тупо уставясь в нижний, самый тёмный, и оттого загадочный слой кукурузных посадок. Там что-то шевельнулось. Жора с безразличием хрипло спросил: – Кто это там? – И показал глазами в нужном направлении.
Ребята обернулись.
– Любочка, может, тебя отвести домой? – сказал Бориска. – Уже поздно – нас будут ругать.
– Н-нет, – отозвалась девочка из кукурузы. – Не хочу. Позже пойдём. Ещё чуточку посидим и тогда пойдём.
– Любочка, – прохрипел Жора. – Ты чего там спряталась? Тебе там не страшно? Выходи к нам – я тебя угощу конфеткой. Вкусной такой конфеткой. – И тихо спросил у мальчиков: – У нас конфеты есть? Девочку угостить. Хорошую такую девочку.
Суровый Саша мотнул головой.
– Жалко, – задумчиво сказал Жора. – Покурить бы…
– Поднимай, – скомандовал на этот раз Бориска.
И Жора был кое-как усажен. Сзади его снова поддерживал Саша.
Бориска раскурил сигарету – всунул в рот Жоры. Тот затянулся. Бориска отнял сигарету… потом снова всунул – так Жора и курил.
Накурившись до одури, Жора срыгнул, содрогнулся от конвульсии и скрючился, сдерживая позывы к рвоте.
– Быстро, поднимай! – заторопился Бориска. – На ноги! На ноги поднимаем и в кусты давай, в заросли, в сторону!
Когда Жору утащили, Любочка вышла на площадку перед шалашом. Она уселась между Митей и Катей и поинтересовалась:
– А он, правда, ничего не знает о моей мамочке?
– Нет, Любаша, не знает, – сказал Митя и, поднявшись, стал разминать затёкшую спину.
– А ты это откуда знаешь? – не унималась девочка. – Это он сказал? Он врёт! Откуда ты знаешь, что он не врёт?
– Пошли домой, почемучка, – сказала Катя. – Сейчас нас будут ругать.
Дети приуныли, даже умолкла Любочка, потому что, забавляясь с Жорой, они не на шутку припозднились.
Жора кряхтел в кукурузе, отплёвываясь, повиснув на руках Саши и Бориски.
– Бориска, мы пошли домой, – прокричала Любочка.
– Ща, погодите, – остановил их Саша. – Я с вами пойду.
– Притащи чего-нибудь одеться, – попросил его Бориска, – а то ночью я замёрзну.
Жора притих, безвольно повиснув у них на руках, пуская слюни.
– Чёрт, тяжеленный! – сказал Саша. – Ты в самом деле думаешь его караулить?
Мальчики поволокли Жору к шалашу.
– А что прикажешь делать? Если уснёт, может, уйду. Пока не знаю.
– Меня могут не пустить, – предупредил его Саша.
– Я понимаю. Но будь другом. Ты, когда все улягутся, возьми чего-нибудь, выскользни на улицу и бегом ко мне, а?
– Попробую. Просто так я не оставлю тебя дрожать с этой пьяной скотиною. Может, даже останусь, посижу с тобою до утра.
– Это не обязательно, но спасибо.
– Пустяки. Прорвёмся.
Они небрежно уложили Жору на подстилку перед входом в шалаш. И Жора сразу же захрапел.
– Уснул, что ли? – недоверчиво спросил Бориска.
Подошла Любочка, толкнула Жору в бок ножкой. Тот – ни гу-гу. Лишь мерное сопение.
– Спит, – утвердительно сказала девочка. – Спит, пьяная рожа.
– Ты где это таких слов набралась? – весело спросил у неё Бориска.
Любочка, кокетничая, молчала. Но ответа и не требовалось: все и без того понимали, откуда у маленькой девочки в словарном запасе нехорошие слова, и почему они не покоробили их, а вызвали у них веселье.
– Пошли, что ли? – предложил Саша Бориске. – Пускай себе дрыхнет.
– А что, если проснётся? – Бориска колебался.
– Ну, давай как-нибудь ещё свяжем… покрепче, и рот ему заткнём, и обвяжем кляп тряпкой.
– А если захлебнётся или задохнётся? – предположил Митя.
– Метать харчи ему больше нечем, – ответил Саша. – Я надеюсь… А дышит он носом, так что…
– Вяжем и затыкаем, – согласился Бориска. – Я потом приду. Поем, оденусь потеплее и приду.
Ребята трудились над залившим глазёнки, нажравшимся до беспамятства, до одури мужичком, а тот, реагируя на манипуляции с его безвольным телом, стонал, отзывался невнятным бормотанием, поносил и благодарил одновременно. А над ними сияла луна и мерцали звёзды.
Ускорив приближение темноты, восточный край неба укрыла тяжёлая туча. Было непонятно, движется она мимо или приближается. Кукуруза заходилась оглушительным звоном от богатого разнообразия насекомых. Трепыхались, бились в воздухе ночные бабочки. Начинался двенадцатый час вечера субботы.
Продолжить чтение Часть 1 Глава шестая ч.1
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259