ЕГОРУШКА
Андрей Куц
Часть вторая
Глава десятая
Цепной пёс
7 дней назад (20 июля, четверг)
С самого утра Бориска был не в духе: осознание того, что через считанные часы отец, пробыв лишь сутки, снова уедет, и уедет не по работе, а к посторонней женщине, оставив родного сына продолжать тосковать от одиночества, не позволяло мальчику смотреть на отца, как на человека, на которого он привык во всём полагаться, которому он привык доверять, с которым прежде всегда чувствовал единение, общность интересов, в лице которого имел союзника, помогающего хранить малосильный огонёк семейного очага. Теперь отец прилагал все усилия для того, чтобы поддерживать огонь под чужим чаном, и Бориска опасался, что очень скоро настанет день, когда и ему придётся окунуть в тот чан свою ложку, когда ему придётся учиться хлебать похлёбку, ютясь в чужом жилище, где хозяином будет не он и не его отец, а какая-то женщина… Бориска давно привык быть хозяином. Он позабыл о роли женщины в семье. Всякая женщина, вздумавшая вторгнуться на его с отцом территорию, была для него инородным веществом или, в лучшем случаи, существом, но с другой планеты, зелёной и безухой, с выпученными глазами инопланетянкой-узурпаторшей, осваивающей, завоёвывающей новые земли, чтобы не погибнуть самой и принести да прокормить потомство. Отец для сына стал предателем. Он разверз перед ним бездну неизвестности.
– Ты проводишь меня? – спросил отец, всё утро наблюдавший за неразговорчивым, отчуждённым сыном.
– Не… не знаю. – Бориску не прельщала перспектива идти с отцом по слякоти просёлка и тяготиться молчанием: у него не получится говорить с ним о чём-нибудь постороннем без насилия над собой. К тому же ему казалось, что тем самым он собственноручно бросит отца в женские объятия, что покажет, пускай не его одобрение ситуации, но его смирение. С этим Бориска согласиться не мог. Вести отца на гильотину, а себе рыть яму! А что потом? Умыть руки? Будто он ни при чём? Ни к чему не причастен? Этот рассказ не про него! У него есть характер, – он умеет отвечать за свои поступки и принимать заслуженную кару! Если он пойдёт с отцом до села, тогда завтра или через неделю он будет должен безропотно, с хлебом и солью, принять, вздумавшую познакомиться с ним, Татьяну Васильевну!
– Борис, – серьёзно сказал отец, – я думал, что ты уже взрослый и способен понимать такие вещи… У тебя очень скоро будет собственная жизнь, а что будет со мной, что будет у меня? Сейчас у меня появился шанс, есть возможность опять попробовать устроить личную жизнь. Ты из неё никуда не денешься. Ты по-прежнему будешь моим сыном. Мы будем вместе. Не мучь меня! Позволь мне ещё раз попробовать найти, если не любовь, то понимание постороннего человека, который в дальнейшем станет близким и родным. Это нужно не только мне. Это нужно и тебе. Борис!
Что мог ответить Борис? Конечно, отец прав. И, скорее всего, Бориска поймёт его. Но – не надо его торопить. Не стоит на него давить. Мальчику нужно время.
– Дай мне время, – попросил Бориска. – Я постараюсь…
Отец обрадовался, потрепал сына по волосёнкам, сказал:
– Спасибо, сынок. Я всё понимаю.
– И я постараюсь всё понять, – сказал Бориска.
На деревенской улице заскрежетало, задребезжало, зашумело-заурчало – это на обед приехал на самосвале отец Мити.
– Поезжай с Николаем Анатольевичем, – предложил Бориска. – Зачем шлёпать по грязи? А потом пойдёшь по городу. И в автобусе будешь грязным. Поезжай, он не откажет.
– А ты не поедешь?
– Нет. Мне придётся возвращаться пешком… – понуро отозвался мальчик и кинул на отца скорый, полный надежды взгляд.
– Да, так будет лучше, – сказал Леонид Васильевич двусмысленно и вновь, уже печально, потрепал волосы сына. – Я пойду спрошу?
– Ага.
Отец Бориски уехал в половине первого.
– Я вернусь в понедельник, – сказал он, забравшись в кабину самосвала и подавая сыну руку для пожатия. – Не грусти, боевой товарищ, – пошутил он с грустной улыбкой. Он на какой-то миг задержался – всмотрелся в сына, словно прощаясь на век. Потом убрал со ступени правую ногу, спрятал её под сидение, хлопнул дверью и… Бориска остался один.
Солнце приближалось к зениту. Опять было душно.
Бориска постоял у колодца руки в брюки, покачался из стороны в сторону и, выкинув из головы отца с его придуманными проблемами, обратился к делам насущным, к делам страшным и противоречивым. Ребятам надо было срочно принять хотя бы какое-то решение относительно Жоры Барсукова. Ребятам надо было собираться на Тайный Совет.
Все давно собрались. Не было лишь Бориски, который подошёл к дому Кати и постучал в окошко. Он услышал в ответ кряхтение бабки Евдокии. Он ожидал, когда ему откроют дверь, и увидал движение позади огорода: “Ребята!” – понял Бориска. Покуда не показалась бабка Евдокия, он сорвался с места и припустил через заросшее сорняками маленькое картофельное поле огорода Кати. Ребята сидели на бревне. Тут же была и Любочка.
– Отец уехал? – спросил Саша, уже зная, что тот именно уехал. Об этом сказал Митя, бывший дома, когда пришёл отец Бориски, чтобы сговориться с его отцом вместе ехать в село. А о столь скорой отлучке Леонида Васильевича они узнали ещё утром от Бориски, поэтому не задавали лишних вопросов.
– Уехал, – ответил Бориска.
Помолчали, глядя на высокие ряды кукурузы.
– Пошли? – спросил Митя.
– Куда? – не понял Бориска.
Митя кивком указал на кукурузное поле, которое кучерявилось метёлками соцветий всё одно что море, взбеленённое мелким бесом и застывшее, как на картине импрессиониста.
– Туда, – одними губами произнесла Катя.
Бориска отвёл глаза от кукурузного столпотворения. Он опустился на корточки, спросил:
– Вы что-то придумали?
– Нет, – сказал Саша, не отрывая глаз от кукурузы. – Мы просто хотим посмотреть на него.
– Может, он сбежал, – добавила Катя, тоже продолжая пялиться на кукурузу.
– И что тогда? – спокойным голосом спросил Бориска.
Митя, Саша и Катя посмотрели на него с безразличием.
Любочка возилась с куклой Барби, подаренной отцом Бориски, расчёсывая её волосы маленькой мелкой гребёнкой. Она деловито и с особым выражением сказала:
– Тогда он придёт к нам ночью!
Ребята вытаращились на неё. Но Любочка не обращала на них внимания. Она занималась шелковистыми волосами длинноногой куколки.
Ребята мотнули головами, сбрасывая оцепенение, которое напустила на них эта сопливая крохотулька Любочка. Митя, Саша и Катя снова посмотрели на Бориску, теперь с интересом, ожидая от него чего-то непременно значимого и правильного.
Бориска сидел на корточках. Он поудобнее устроил стопы, вытянул руки промеж коленей и заговорил:
– Я сегодня всю ночь ломал голову, прикидывал и так, и эдак. У меня есть кое-какие соображения. Но все они либо очень сомнительные, либо… ради-кальные. Поэтому я предлагаю сначала испробовать самое безвредное. Чем чёрт не шутит. Надо попробовать. Надо начать с этого. А то мы никогда не сдвинемся с места или, запугав себя всякой бредятиной, натворим бог знает чего… Я предлагаю поговорить с ним. Мирно, спокойно поговорить. Может, он всё-таки согласится уйти по-тихому. Скажем, что нас ругают родители за частые отлучки неизвестно куда, за пропажу еды, одежды, сумок, кухонной утвари. Что родители грозятся проследить за нами, чтобы найти то место, где мы пропадаем. Что вообще они нас очень сильно ругают и наказывают или грозят наказанием. А? Как вы думаете, это может его умилостивить? Может заставить его отстать от нас и уйти куда-нибудь ещё?
– Но он знает, что мы знаем о нём, – напомнил Митя. – Он может задумать подстраховаться и тогда… – Он скосился на Любочку, намекая на её недавние слова. – Мы для него представляем опасность.
– Но мы и так представляем для него опасность, – сказал Бориска. – Он же в полной нашей власти. Он нас не контролирует. Мы можем в любой момент выдать его, сдать милиции теплёньким, готовеньким. Он не успеет пискнуть! А так он уйдёт далеко – ищи его потом свищи, простыл след в чистом поле. Мы побожимся, что никому ничего не скажем. Ну, пока не насядут на нас с допросами. А этого либо вообще никогда не случится, либо произойдёт очень нескоро. У него, чтобы скрыться, будет достаточно времени. Верно ведь?
– Наверное, – сказал Саша. – Попробовать можно. Тогда мы не будем развязывать его – так поговорим, последим за его реакцией, за его поведением. Если нам что-то не понравится, покажется фальшивым, мы отложим решение, так? Всё, что вызовет подозрение, даже самое малейшее, надо не упускать, подмечать, и тут же извещать об этом остальных, правильно? Давайте! Потрясём его! Но аккуратно, чтобы не разозлить и не спугнуть каким-нибудь неуместным словом.
– А если всё-таки, – начала Катя, – получится, что мы его не развяжем и после? Что тогда? Что дальше?
– Снова будем мозговать, будем вертеть извилинами, – сказал Саша. – Отойдём в сторону и пошушукаемся. Или вернёмся, ну, хотя бы сюда и проведём новый съезд пролетариев крестьянского толка!
Бориска поднялся:
– Решено.
Ребята последовали его примеру. Кроме Любочки. Она занималась восторженным, но придирчивым изучением нарядов куклы Барби. Когда все подошли к первой меже кукурузного поля, только тогда малое дитя опомнилось и поспешило за ними.
Жора маялся долгие часы после раннего пробуждения. Руки, ноги, спина и шея у него затекли. Он уж и прыгал, и кое-как семенил ножками, прогуливаясь возле шалаша. Двигал плечами, вертел головой – разминался. Между тем свирепел. Но, так как идти ему, по сути, было некуда, он решился сдержать себя от возмущённых наскоков на детей и во всём содеянном покаяться, повиниться, падя на колени, слёзно умолять, увещевать и просить об освобождении, доверии и дальнейшей заботе о нём. Он ругал себя за несдержанность, за несносный характер, поносил дождь и ночной холод, проклятущую водку и поганый самогон.
“Какой же я кретин! – корил себя Жора. – Слабак и дурак! Я сам, сам предложил связать себя! Надо же до такого додуматься! Осёл!”
Прежде чем уходить от детей, ему надо заслать их в ближайшие населённые пункты, чтобы проведать, какая там обстановка, купить свежие газеты и журналы и принести ему. К тому же дети окажутся незаменимыми при его подготовке к странствиям по необъятным просторам Родины: они соберут впрок долго хранящиеся продукты, найдут или купят подходящую одежду, добудут карту и помогут не только составить ближайший маршрут, но и подскажут, на чём где легче передвигаться – автобусом ли, автостопом или поездом-электричкой. Если нужно, они достанут расписание общественного транспорта и даже заранее купят билетик!
Эти детки ещё на многое сгодятся! Это – полезные детки.
Жора терпел своё полонение, отгоняя мысли о попытке освобождения, чтобы не спугнуть этим детей.
А ещё Жора мучался от не проходящего желания курить: от переживаний его постоянно тянуло одурманить мозг и нервные волокна хорошенькой дозой никотина с забористым смоляным коктейлем! Это маленькое, казалось бы бесхитростное предприятие вчера вызывало у него массу проблем. Но к сегодняшнему дню он намастырился зажигать и подносить спичку к сигарете без особых затруднений и неприятностей. Но курить со связанными руками, которые не доставали до рта, по-прежнему было донельзя неудобно, так как сигарку приходилось удерживать во рту постоянно, а от этого дым заползал в нос и разъедал глаза. Жора жмурился, плакал, чихал при каждой новой сигарете. Поэтому он как мог оттягивал момент очередного “перекура”.
Ему жутко хотелось курить!
Жора упал на колени.
Перед входом в шалаш лежала пачка сигарет “Друг” с изображением собаки. Позавчера эту уже начатую пачку ненароком выклянчил Саша у забредших к нему из Житнино знакомцев одногодок. Так как Жора не мог дотянуться до рта связанными спереди руками, ему приходилось сгибаться в три дуги, вытягивать или вытряхивать сигарету из пачки, брать её пальцами и либо оставлять лежать на пожухших кукурузных листьях, либо подниматься и заталкивать её в стену шалаша, фильтром наружу. Он предпочитал последний способ. Потом он приступал к подготовке огня. Для этого он надрал газет, скрутил из полученных полос крепкие жгуты и напихал их в стены шалаша в изобилии, с запасом. Стоя на коленях, он губами брал из стены сигарету, чиркал спичкой по коробку, зажатому между ног, подносил её к бумажному жгуту, торчащему из стены, поджигал его и от него прикуривал. Затянувшись, оставаясь с сигаретой во рту, он исхитрялся выдуть воздух из уголка рта, чтобы погасить горящий жгут. Это у него не всегда получалось: не всякий жгут был скручен равномерно, а потому иной раз сильно разгорался, грозя запалить шалаш, – тогда Жора вскакивал на ноги и либо выдирал его из стены, затаптывая ногами, либо давил пальцами, неизбежно обжигаясь. Если у него при панике и суете выпадала изо рта сигарета, она, конечно же, не тухла, а неторопливо тлела на подстилке, и поэтому он без проблем возвращал её на место – в рот и курил, курил, курил… чихая и плача от едкого дыма.
Незадолго до прихода детей, он немного поел подобным же образом: разложил-подготовил на газете последнее яйцо, сваренное вкрутую, небольшие кусочки огурца и хлеба, наломав их руками, и разодранный помидор (нож, вилку и ложку дети у него вчера отобрали), насыпал на газету соль и, склонившись над импровизированным столом, пользуясь исключительно языком, губами и зубами, стал трапезничать. Пил он из кастрюльки через соломинку, которую сделал из подходящего полого стебля сорной травы.
В общем, Жора весьма неплохо адаптировался к сложившимся обстоятельствам. Он демонстрировал свойственную ему изворотливость, прыть и гибкость.
Пробираясь через кукурузные дебри, ребята досаждали Бориске вопросами о других вариантах противостояния агрессии Жоры. В том числе, как, при освобождении мужика, избежать возможной с его стороны мести, а если выдать его властям, как обелить себя в глазах правоохранительных органов?
– Потом скажу, – говорил Бориска, упрямо идя вперёд и разбирая длинные листья кукурузы. – Может быть, удастся затея с его мирным уходом. Зачем забивать голову иным? Это запутает вас. И вы что-нибудь ляпните. Обязательно ляпните.
Тогда заговорили о том, что забыли взять еды: Жоре уже давно не приносили ничего свежего, а всё прежнее скорее всего прокисло и протухло. На что Бориска парировал тем, что, если их затея выгорит, Жору придётся собирать в дорогу, для чего понадобится пища – зачем таскать её по пять раз, тем более что в дорогу нужно что-то компактное и хорошо сохраняющееся. Ежели их затея провалится, тогда Жоре придётся ещё какое-то время побыть в пленённом состоянии, так что у них не раз и не два будет возможность накормить его “от пуза”. Ребята соглашались, признавая лидерство Бориски и полагаясь на его солидный возраст.
Жору они застали, когда тот с остервенением затягивался дымом сигареты, – чтобы не чихать и не плакать, он стоял перед шалашом во весь рост, задравши к небу скукоженный квадрат лица, – а солнце щедро плескало неисчерпаемые киловатты тепла.
– Здарова, – сказали дети.
– А, ребятки! – Жора выплюнул сигарету. – Я уж заждался вас, – признался он. – Неудобно мне, ребятки, совсем неудобно курить и есть, да и затёк я. Вы уж извините меня за вчерашнюю несдержанность. – И добавил, как маленький: – Я больше не буду. Развяжите меня, пожалуйста.
– Не всё сразу, Жора Барсуков, – сказал Бориска. – Не всё сразу… Сперва нам надо с тобою поговорить.
– О чём, ребятки? Вы хотите, чтобы я поклялся? Я готов встать на колени и так просить прощения. – Жора брякнулся на землю. – Я умоляю вас, простите меня! Ну, пожалуйста, простите!
Дети смутились. Они замялись, затоптались на месте.
“Ну, что? – одними глазами спросил Саша у Бориски. – Поверим? Развяжем?”
“Нет”, – едва качнув головой, ответил Бориска и сказал вслух:
– Мне помнится, Жора, ты уже обещался быть паинькой. Разве нет?
– Ну, простите! Было жутко холодно, мокро. Не высыпался я. Не сдержался я. Каюсь!
– Жора, ты не просто пьянчуга и буян, – продолжал Бориска, – тебя ищут и милиция, и твои дружки-подельники. Какой-никакой, но ты – преступник. Поэтому мы не можем не замечать твоих угроз. Ты нас очень, очень напугал. И ты заставил нас задуматься о безопасности.
– Да вы что, детки! Разве я способен причинить вред таким котяткам? Подумайте сами. Разве я тот мерзавец, у которого поднимется рука на детей? Нет, нет и нет! Я никогда не допускал такого даже в мыслях. Для меня это – табу! Дети и женщины – святое! Честное-благородное.
– Честность, благородство… – вмешалась Катя. – А что это такое, Жора Барсуков?
– Жора – плеступник, – сказала Любочка, не отрываясь от куклы Барби – всё расправляя и поправляя её одёжку, которую она хорошенько осмотрела со всех сторон уже десять раз. – Он – убивец, которого все ищут и не могут найти, – добавила она, обращаясь к кукле.
Ребята опешили.
Жора побледнел. У Жоры задёргался левый глаз.
– Устами младенца, – сказал Бориска, – как известно, глаголет истина. Не так ли, Жора?
Между тем Любочка стала ломать кукле Барби ручки и ножки, имитируя сидячее положение. Она что-то ласково и настойчиво шептала, мило надув губы и ни на кого не смотря.
– Я… – залепетал Жора. – Ну я же… я вам всё объяснил. Вы знаете, как всё было. Так сложилось, я – жертва обстоятельств.
– Ой ли! – воскликнул Саша. – А это? Что ты скажешь на это? – Он выхватил из кармана брюк листок, информирующий о розыске особо опасного преступника, вышел вперёд и сунул его под самый нос Жоры. – Как тебе такое нравится?
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
– От… откуда? – проскрипел Жора и стал жадно пожирать предложенную его вниманию скупую информацию, придирчиво изучать свою фотографию.
Но вот строчки запрыгали у него перед глазами. Он облизнулся и громко сглотнул. У Жоры в глазах застыл ужас.
– Вы… вы меня предали, да? Вы привели милицию?
– Не говори глупостей, – сказал Бориска. Он подошёл к Саше и забрал листовку. Саша неловко отступил, соображая, что он совершил глупость, поспешив её показать. – Если бы милиция всё от нас узнала, разве она пустила бы нас сюда одних? Да и зачем? Перед расставанием поговорить с тобою по душам? Какой бред!
– Бред, – согласился Жора. Ноги не слушались его, в голове шумело – мысли расползались по щелям и закуткам. Он сел на землю. – Откуда?.. – только и смог он выговорить.
Жора смотрел на двух высоких мальчиков.
Мальчики молчали.
Из-за их спин высунулась Катя и с вызовом бросила:
– Это вчера принёс в деревню участковый! Он и в селе всем раздал, и везде там наклеил. Теперь все всё знают. Тебе отсюда так просто не выбраться. – И снова спряталась за Сашу и Бориску.
– Все?.. Всё?.. Вы им… ничего?
– Нет, – твёрдо и как-то зло ответил Бориска. – Мы ничего не сказали! Сколько тебе говорить? Участковый собрал всех вместе, на всех строго посмотрел, всех разом спросил – все молчат. И всё. Пока.
– Пока?.. – прошептал Жора.
– Конечно, пока! – отозвался Бориска, возмущаясь бестолковостью мужика. – Ему и другим милиционерам известно, что ты шёл в этом направлении, потому что нашлись свидетели, поэтому и появились листовки в нашей деревне. Твой след теряется в наших краях. Тебя здесь будут искать. Понимаешь? А нас, возможно, будут допрашивать с пристрастием.
Глаза у Жоры превратились в щёлочки.
– Жора, мне не нравится, когда ты так смотришь, – сказал Бориска и сделал шаг назад.
Саша наоборот напрягся, выпрямился, готовясь дать отпор.
– Мне надо уходить, – сказал Жора.
– Это правильно, – согласилась Катя, которая теперь стояла возле Любочки, приобнимая её. А малышка всё так же безраздельно была отдана кукле.
– Развяжите меня, – сказал Жора.
– Не-а… – позволил себе не согласиться Бориска.
Тогда Жора взбеленился: он рванулся зубами к верёвке на руках – не вышло; он, стараясь разорвать путы, напряг руки – безрезультатно; он потянул руки к лицу, а ноги – в противоположном направлении, – на шее вздулись вены, обозначились мышцы и жилы, – нет результата. Жора стал истерически извиваться и дёргаться, пытаясь высвободиться.
Саша с Бориской попятились. Катя покрепче прижала к себе Любочку, с удивлением смотрящую на вдруг разбушевавшегося мужичка. Митя стоял возле кукурузы, готовый в любой момент в ней исчезнуть.
– Напрасно, Жора! – выкрикнул Бориска. – Даже если тебе удастся освободиться, мы тебя опять взнуздаем и дадим по башке палкой. Ты помнишь, каково это? Помнишь, как было вчера?
Жора замер и с ненавистью посмотрел на мальчика.
Через секунду, под натиском невероятного напряжения воли, лицо у Жоры изменилось – взгляд прояснился, и он пропел:
– Развяжите меня и отпустите. Я уйду далеко-далеко. Вы меня никогда не увидите. Ну что я вам сделал?
– Нам – ничего, но ты погубил уйму невинных душ, – сказала Катя, и при этом голос у неё дрожал.
– Отпустите, – упрямо повторил Жора.
– И ты просто встанешь и уйдёшь? – уточнил Саша.
– Да.
– Я ему не верю! – истерично выкрикнул Митя.
Саша с Бориской оглянулись. Митя показался им гадким утёнком, до того он был напуган, отчего весь сжался, согбился и периодически вздрагивал выставленными вперёд плечами, – а глаза за большими очками неотрывно следили за Жорой Барсуковым. Когда после его слов Жора с нескрываемым отвращением и презрением посмотрел на него, Митя заикал.
Бориска взял Сашу за руку и сказал:
– Пойдём.
– Зачем? – удивился Саша.
– Отойдём, поговорим.
Дети собрались в отдалении от Жоры, но не осмеливаясь терять его из виду.
– Я его боюсь. Его нельзя развязывать, – сказала Катя.
– Я ему не верю, – сказал Саша.
– Я тоже, – поддержал его Бориска.
– Он нас убьёт, – простонал Митя, и все содрогнулись. – Только мы знаем о нём. Его след потеряли в наших местах. Чтобы на него снова не напали, он не оставит свидетелей… он нас…
– Молчи! – гаркнул Саша и выразительно указал глазами на следящую за ними Любочку, наконец-то позабывшую о подарке отца Бориски.
– Он… нас… – шептали беззвучно её губы.
Бориска протянул руку и привлёк Любочку к себе.
– Он… нас… уб… – повторила Любочка, глядя снизу вверх на Бориску.
– Тихо, тихо, всё будет хорошо. – Мальчик погладил её по голове. Любочка умолкла, согревая у груди порождение чуждой цивилизации – белокурую красавицу, длинноногую и стройную, избалованную, во всём всегда непременно успешную, легко порхающую по жизни (и всем того желающую) куколку-красотку Барби.
– Что скажешь? – спросил Саша у Бориски. – У тебя есть ещё какие-то варианты?
– Идти в милицию, – неуверенно ответил Бориска.
И ни от кого не ускользнула эта его неуверенность. И если даже сам Бориска в чём-то сомневается и чего-то опасается, что же тогда делать остальным?
Ни у кого не нашлось, чем прокомментировать предложение Бориски. И мальчик понял, что, если суждено идти в милицию, то это придётся делать ему. Но врать предстоит всем! А смогут ли врать Катя и Любочка? Значит, надо сразу говорить правду! И тогда, может быть, их простят. Ведь это всего лишь детская шалость! Разве нет?.. А его, Бориску, без сомнения, посадят в колонию для несовершеннолетних, как старшего и вполне уже взрослого, где он дождётся восемнадцати годков, и узнает, что такое настоящая, взрослая тюрьма! Закончилась его жизнь! Так вот сразу, в одночасье оборвалась… Потом его не возьмут даже в армию. Он станет неугодным, неблагонадёжным субъектом. Он станет таким, как Жора! – в этом Бориска не сомневался.
– Вы о чём там шепчетесь, пацанята-поросята? – весело, по-дружески спросил Жора. – Уж не замышляете ли вы меня выдать? Это как-то не по понятиям. Так не делается. Это очень-очень плохой проступок. За него знаете, что бывает?.. Вы что думаете, я из тюрьмы до вас не доберусь? Вы очень ошибаетесь! У нас длинные руки. Скажу кому надо – из-под земли достанут! Да и не придётся доставать: вы всегда будете здесь, на одном, на прежнем месте. Так что лучше отпустите! Так будет лучше для всех. Вы же не станете держать меня вечно связанным. Сколько это может продолжаться? Вы думаете, что через день, неделю, месяц или даже через целый год, что-то изменится? Вы меня этим только больше расстроите… и я вам уже никогда не прощу сотворённого. А сейчас я вас прощаю. Только отпустите. Всё забуду и уйду. Вы только пообещаете мне, что станете держать язык за зубами, и всё. Я вам поверю. Не сомневайтесь. А если что – найду. Так и знайте.
Бориска двинулся к Жоре, как хомяк, загипнотизированный удавом.
Саша ухватил его за руку.
– Нет! – сказал он. – Не смей. Он врёт. Он всё врёт.
– У него где-то обязательно есть пистолет, – прошептал Митя, и глаза у него были шальные-шальные. – Он нас всех из него…
Бориска размяк телом, словно из него, как из шарика, вышел весь воздух – Бориска отупел, Бориска потерял объективную оценку реальности. Ему вдруг всё стало безразлично, потому что он не видел выхода. Он как бы махнул руками, говоря: “А, делайте, что хотите. Мне всё равно. Как решите, так и будет”. И, если бы к нему не прижалась Любочка, он безвольно опустился бы на землю и стал бы понуро подсчитывать травинки между своих стоптанных бело-серых кед.
– Что же нам делать? – спросил Бориска бесцветным голосом.
Ему никто не отвечал, лишь Жора повторял:
– Отпустите, ну, отпустите меня, детки, я уйду…
И сказала Катя:
– Его нельзя развязывать.
Через несколько секунд сказал Саша:
– Он, как зверь в клетке.
– Он страшен… – помолчав, согласился Бориска.
– Животное, – вдруг отчётливо сказала Любочка и, наклонив голову, погрозила Жоре пальчиком.
Помолчали.
– Его надо посадить на цепь, – по-простецки сказал Митя. – У Саши есть… Помнишь, ты нам показывал. Несколько. Длинные такие. Блестящие. Пускай пока посидит – повоет, порычит…
Все посмотрели на Митю как на безумца.
– И сколько он так будет сидеть? – поинтересовался Бориска.
– Покуда не поумнеет или пока мы не найдём способа утрясти разногласия… Может, он угомонится и переменит своё отношение к людям.
Жора снова дёргал, испытывал на прочность верёвки.
– Я останусь, пригляжу за ним… – сказал Бориска. – А вы ступайте. Выберите самые длинные и снесите ко мне на огород. Я всё сделаю… на это время меня подменит Саша – тогда придёшь.
– Может, мы сами сделаем? – спросил Саша.
– Нет, потому, что хорошенько заковать Жору – это было одним из моих последних предложений, – сказал Бориска и вздохнул. – Ночью я довольно живо представил, как такое можно провернуть – получилось вполне надёжно… а Жора, сидящий на цепи, был забавным щеночком. Да уж. Я даже представил его на четвереньках и лающим с подвыванием от тоски и досады. Было забавно, – добавил Бориска с грустью.
– А к чему мы её… ну, цепь, закрепим? – поинтересовался Саша.
– Цепь-то?.. – отозвался Бориска. – Лишь бы хватило, а во всём остальном можешь положиться на меня. Я всё детально продумал. Не сумлевайся, друг мой! – Бориска попробовал приободрить себя и остальных. Он потряс Сашу за плечо.
– Я не сумлеваюсь, – ответил мальчик.
– Но надо не одну, а две цепи, – уточнил Бориска. – Найдётся?
– Их там несколько, – ответил Саша
– Тогда – в добрый путь.
Четверо детей ушло в кукурузу.
– Эй! – завопил Жора. – Эй, куда вы?
– Они скоро придут. Сиди тихонько, – напутствовал Жору на ожидание Бориска. – Я останусь с тобою. Обождём.
Бориска сел там же, где стоял, не подходя к Жоре.
Жора сделал попытку подняться, но, будучи со связанными руками и ногами, с первого раза у него это не вышло. Жора ещё раз, но уже сильнее дёрнул тело вперёд.
– А ну сиди! – заорал Бориска. – Сиди на месте и не двигайся. Даже не думай! Я с тобой шутить не стану. Жди, когда все вернутся. Потом решим, как быть дальше. Ты меня понял? Понял? А то!.. – Бориска погрозил кулачищем и осмотрелся в поисках толстого кукурузного стебля. А лучше бы несколько, и сложить их, и связать!
“Это будет настоящее убойное орудие!” – Бориска занялся воплощением идеи, а Жора сидел смирно и с ненавистью и дикостью созерцал то, что получалось у мальчика. Лишь Жора хотел заговорить, Бориска цыкал на него и угрожающе поднимал всё более и более готовую к верной и надёжной службе увесистую и прочную искусственную дубинку.
Четверо детей вошло в низенький захламлённый сарай. Пахло полынью, машинным маслом и железом. Было жарко.
Митя огляделся.
– Мне помнится, они была вот в том углу, за поленьями, под тем ворохом тряпья и запчастей. – Митя указал на противоположный входу угол, где вдоль всей левой стены сарая громоздились аккуратно сложенные поленья.
– Так точно, – сказал Саша. – Надо лезть. Надеюсь, отец никуда их не дел.
– А если они ему понадобятся? – спросил Митя.
– Они больше года лежат. Пока что он ни разу о них не вспоминал. Он хорошо их заныкал, так что, может быть, забыл, а может, приберегает для особого случая – для выгодного товарообмена. А если никому не понадобятся, если не удастся запродать-обменять, тогда уж они пойдут в хозяйство.
Саша стал разгребать железки, тряпки, банки, вёдра и другую позабытую или припасённую рухлядь. Митя двигался за ним и помогал чем мог. Любочка и Катя стояли в дверях, утопая в солнечных лучах и в пыли, поднятой на воздух мальчиками.
– Ага, вот они! – обрадовался Саша и, порывшись ещё, подал Мите конец цепи, которая была блестящей и звонкой. Каждое звено цепи, казалось, если прикинуть на глазок, было около четырёх сантиметров в длину, а толщина стали – около сантиметра. – Тяни!
Оба мальчика принялись вытягивать из сумрака сарая тяжеленную холодную змею.
Цепь, стибренная отцом Саши из фермерских запасников, оказалась и правда длинной. И была она не одна. Их было целых три штуки! Но мальчики ограничились двумя, а третью вернули на место, куда предварительно бросили пару поленьев, чтобы горка была выше – будто бы все три драгоценных великолепных цепи в наличии. Потом они с умом забросали это дело всевозможной рухлядью и растянули цепи возле сарая, чтобы их измерить.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
– Восемь метров! – выдохнул Митя. – Каждая! Блеск!
Цепи спрятали в джутовый мешок, и четвёрка отправилась на двор к Бориске.
С трёх до пяти часов дня Бориска с Митей воплощали первую часть задуманного надёжного полонения Жоры; Саша, заменив Бориску, следил за Жорой; Катя занималась на кухне у Бориски стряпанием еды для мальчиков и для Жоры; Любочка, которая была обнаружена дедушкой с бабушкой ещё до ухода Саши к Жоре, покушала, и тут же была уложена в кроватку, для дневного сна; к пяти часам, пополдничав киселём с булкой, Любочка вернулась к ребятам, и послушно наблюдала, как они моют руки и рассаживаются за стол, чтобы угоститься стряпнёй Кати.
Возле крыльца в двух джутовых мешках ждали своего часа две цепи, две трубы, четыре длинных сосновых доски и восемь коротких, бельевая верёвка, гайки, шайбы, болты и два гаечных ключа. Рядом стояла лопата.
Утомлённого, голодного и скучающего Сашу, спустя почти три долгих часа, проведённых наедине с Жорой Барсуковым, спасли от нарастающей безысходности наконец вернувшиеся товарищи. Его и Жору покормили. После чего, угрожая своим численным перевесом и дубинкой, ребята заставили Жору позволить себя связать: он должен был вытянуть руки вдоль туловища, выпрямить и соединить ноги, и лежать в таком положении недвижимым. Сытый и не на шутку встревоженный Жора очень скоро оказался основательно связанным. Он лежал кулём возле шалаша. Все его вопросы о том, что дети замыслили и мольбы об освобождении оставались незамеченными.
Трое мальчиков занялись делом. Катя не отходила от них, следила за ними. Любочка сидела в сторонке, целиком обратив внимание к кукле Барби.
Перво-наперво мальчики, взяв заранее заготовленную и размеченную бельевую верёвку, отмерили от входа в шалаш параллельно Тумачам по пять с половиной метров в одну и другую сторону. Они сделали два гулливерских шага к деревне и отметили найденные точки, пару раз копнув землю. Получилась линия в одиннадцать метров, которую они стали освобождать от кукурузы, увеличивая свободную площадку перед шалашом. Катя с Любочкой занялись сбором всех возможных камней на всём свободном от растительности участке. Когда плешь среди кукурузного поля достигла нужных размеров, мальчики помогли девочкам завершить уборку камней, а затем начали копать яму в ранее намеченных точках, размером: сорок сантиметров в ширину, по одному метру в длину и в глубину. Когда и с этим было покончено, они сняли с двух труб в один метр длиною каждая мешки, которые были надеты на них с двух сторон и перевязаны посередине.
Жора, и без того ни на минуту не умолкавший, увидав, что они там достали, и вовсе изошёл слюной и матерщиной, не понимая происходящего и опасаясь, что две железные трубы сейчас пройдутся по его спине.
Ребятам надоело слушать его вопли. Бориска подошёл к нему решительным шагом и затолкал тряпку в его поганый рот.
– Так-то будет спокойнее, – сказал мальчик, смотря на невразумительно мычащего Жору. – Угомонись, морда. Экономь силы. Они ещё пригодятся. – Бориска не понял, что он сейчас сказал: зачем Жоре силы?
Но Жора воспринял его предупреждение серьёзно. Он выпучил глаза и замолк.
Между тем в южной яме Саша и Митя уже установили одну из труб: на одном конце двух дюймовая железная труба была просверлена, а на другом – распилена посерёдке на глубину в двадцать сантиметров – титанический труд, и каждая из получившихся половинок была отогнута под прямым углом к трубе, а самые кончики получившихся лапок благодаря кувалде кое-как заломлены вверх где-то на три сантиметра. Изначально трубы были в длину один метр двадцать пять сантиметров, но, после того, как сделали лапки, они уменьшились до одного метра. Саша и Митя ждали, когда подойдёт Бориска и одобрит то, как они всё устроили: трубу установили в яму вертикально, на лапки положили по смоляной доске толщиной в два с половиной сантиметра, шириной в пятнадцать сантиметров и длиной в полтора метра каждая, которые ребята тоже несли в мешках, надетых на них с обеих сторон и перевязанных посередине, и каждый конец досок входил на двадцать пять сантиметров в стенку ямы, где были сделаны углубления – это, чтобы земля, которая станет удерживать доски, была не только та, что рыхлая после копки, а и твёрдая, слежалая за многие тысячелетия, – и небольшой штришок в конце: положить по одной короткой доске поперёк ямы с обеих сторон вплотную к трубе, таких же, как те, что положили под каждую лапку на землю, чтобы она не промялась под ними.
– Доски плотно лежат на земле? – спросил Бориска. – Если будет излишнее шатание-болтание, это может раздолбить всю конструкцию. Лучше, чтобы сразу всё было сверхплотно.
– Вроде бы, да, – ответил Митя.
– Проверь, – предложил Саша.
Бориска лёг на землю, протянул вниз руку и щупал там, надавливал, покачивал доски – ничто не качалось, не трепыхалось. Тогда Бориска встал, отряхнулся и взял лопату – вниз полетела земля.
Засыпав яму на треть, мальчики стали утрамбовывать землю, прыгая и топчась на ней. Потом снова сыпали землю. Снова утрамбовывали. И сыпали в последний раз. И последний раз топтались, прыгали, уминая землю, над которой едва торчал кончик железной трубы со сквозной дырой в верхней части.
Ребята перешли ко второй яме, чтобы установить в ней оставшуюся трубу по той же технологии. Когда они разобрались и с этим, зазвенели цепи.
Жора чутко ко всему прислушивался и бдительно за всем наблюдал. Он тут же отозвался на новый звук: он мелко отчаянно задёргался и приглушённо замычал.
– Это для тебя, Жора-обжора, – с радостью сказал Бориска, поднимая над головой тяжёлую цепь, и потряс ею.
Жора застонал – он, по-видимому, понял, каким был кретином, не постаравшись сразу же сделать всё возможное, чтобы освободиться от пут и бежать от этих мерзавцев в детском обличии! Он уповал на их тупость и сговорчивость, надеялся на их услуги и помощь. Кретин! Жора понял, что он обречён.
Первое и четвёртое звенья на одном из концов цепи были сложены вместе и опущены в трубу, через них и через уже упомянутые высверленные в трубе отверстия был продет болт восьми миллиметров в диаметре и десяти сантиметров в длину, который с трудом, но всё же прошёл сквозь звенья цепи. Орудуя двумя гаечными ключами, Саша накрепко затянул гайку и, на всякий случай, законтрил её ещё одной гайкой. Он не забыл подложить по широкой толстой шайбе под головку болта и под первую гайку. Так же поступили со второй цепью. И приступили к испытаниям – тянули и дёргали цепи поодиночке и всей гурьбой. Трубы немного промяли почву, накреняясь, но быстро достигли предела. Если их не раскачивать из стороны в сторону, а тянуть только к центру, к шалашу, – что и станет делать Жора до тех пор, пока не убедится в их надёжном креплении, – крена они больше не дадут! В этом дети были уверены.
Они обратили внимание на Жору. Надо было опоясать цепями его ноги в области лодыжек, как кандалами, и закрепить их болтами и гайками с дополнительной страховкой в виде всё тех же широких шайб – последние, это, чтобы под натиском могучих пальцев Жоры, а то и камней, которые он сможет, несмотря на их тщание, отыскать на поле, не проскочила головка болта или гайка через звено цепи. Если в дальнейшем цепи станут натирать Жоре ноги, то он сам обмотает их тряпками, либо обмотает лодыжки…
Уверившись, что всё находится в надлежащем виде, дети придавили шею Жоры дубиной из трёх связанных кукурузных стеблей, несколько часов назад смастерённую Бориской, и освободили Жору от верёвок.
Жора почувствовал себя свободно, и сразу стал разминать запястья, которые больше двух суток стягивали путы. На ногах он не чувствовал ничего лишнего, и радовался, что наконец он сможет свободно и широко шагать, а значит, он сможет передвигаться! Но, как только с его горла исчезла дубинка, и он встал, зазвенев цепями, и двинулся, он сразу ощутил, насколько непросто ходить в стальных оковах. Цепи были длинные – они волочились за Жорой в беспорядке, путаясь. К тому же они шли в противоположных направлениях, что дополнительно мешало успешно справляться с ними. К новому положению Жоре предстояло привыкать.
– Вы что, паршивцы, думаете, что вот это удержит меня?
– Мы не думаем, мы уверены! – ответил Бориска. – И вообще, Жора, давай отложим все рассуждения и вопросы. Сейчас, будь так разумен, пройди до одного, а потом до другого столбика, на всю длину одной, а затем второй цепи, и там ложись, и вытяни вперёд руки, к столбикам. Это не просьба, а приказ, иначе… – Бориска поиграл-покрутил дубинкой.
– Понял я, понял… – пробурчал Жора и стал исполнять наказ.
Рассчитано всё было правильно: как бы не тянулся Жора, выпростав вперёд руки, не доставал он что до одной, что до другой трубы около одного метра! Ухватиться за них руками, чтобы раскачивать, расшатывать, тянуть, дёргать, он не мог! Он мог лишь дёргать и тянуть цепь почти строго в одном направлении, к шалашу, упираясь ногами в неверную почву. То есть, две трубы были разнесены по прямой друг от друга на одиннадцать метров, при длине каждой цепи восемь метров, плюс рост Жоры и его вытянутые руки.
Для свободных прогулок от трубы к трубе в его распоряжении имелось целых десять метров!
Был уже десятый час вечера – самая пора расходиться по домам.
– Пока, Жора, – с издёвкой, игриво произнесли хором дети, сговорившись, и также слаженно, одновременно каждый помахал ему правой рукой – словно качающиеся клоуны-болванчики перед входом в парк аттракционов.
Жора смачно сплюнул и ударил ногой по земле, подняв облако пыли, – комки земли застучали по стеблям и листьям кукурузы, по-вечернему молчаливой.
Вечер был мирный, с редкими облаками на небе.
Ребята уже прошли половину пути к Тумачам, когда Бориска неожиданно остановился и сказал:
– Нет, я вернусь, а вы ступайте домой. Я подкрадусь и послежу, как он себя ведёт. Думаю, он сейчас начнёт испытывать на прочность наше изобретение – надо убедиться, что оно выдержит его натиск. До темноты ещё целый час – думаю, этого мне хватит.
Бориска, до сих пор не проявлявший неуверенности в своей затее, этим высказанным сомнением, заставил ребят задуматься… и впервые испугаться, по-настоящему испугаться того, что Жора, теперь имеющий достаточно свободы для манипуляций, обладающий сильными руками и способными на широкий уверенный шаг ногами, может найти способ, чтобы получить абсолютную свободу! Они одеревенело глядели на Бориску… и захотели составить ему компанию.
– Не нужно, – уверенно сказал Бориска. – Тут мне помощь не нужна. Если что-то пойдёт не так, я постараюсь подоспеть вовремя и хорошенько отдубасю его своей дубинкой! – Дубинка осталась у самого края свободной от кукурузы площадки – Жоре до неё не добраться. – А если не удастся… – добавил Бориска, – всякое случается… тогда я побегу прямиком к вам! Так что вы будете в курсе. Он никого не застанет врасплох… если вздумает… если осмелится заявиться в деревню.
Такими словами Бориска нагнал на своих товарищей уйму жути… дети утопали в густой высокой кукурузе, что не позволяло косым лучам солнца падать на них – они были облиты плотным сумраком… такое количество жути нагнал на них Бориска, что они уже хотели лишь одного: поскорее добраться до дому, чтобы укрыться под надёжной крышей, за надёжными стенами, окунуться в свет электрических ламп.
– Но такому не бывать! Давайте! – сказал Бориска, отсылая их в Тумачи, и пропал в кукурузе.
Преодолевая остаток пути, Катя с Митей не чувствовали ног. Они тащили за собой Любочку, не особо понимающую, что такое случилось, чтобы сломя голову пробираться через поле. А за ними поспешал Саша, понимающий, почему торопятся Катя с Митей, – но сам он был в мыслях с Бориской: он за него очень волновался.
Бориска просидел целый час. Он не столько видел через кукурузу и всё густеющие сумерки, сколько слышал ругающегося и беснующегося Жору, который то, стоя на месте, неистово дёргал, гремя и позвякивая, цепь, то, перекинув её через плечо и крепко зажав могучими пальцами, разбегался, чтобы с ходу вдарить по ней и по вкопанной в землю трубе всей массой своего скромного по величине, но крепкого тельца, то накручивал её на ладони и дёргал, дёргал, дёргал и матерился, пыхтя и сопя, то елозил на карачках, отыскивая пропущенный ребятами камень, чтобы им долбить, долбить и долбить до исступления по стальным звеньям.
Когда на небе засверкали звёзды, Бориска поднялся и, не скрываясь, не таясь, пошёл вперёд – к шалашу, возле которого, пригорюнившись, сидел и курил Жора. Бориска решил проучить его, сказав, что всё это время он был неподалёку, наблюдая за ним, и смеялся над ним, – пускай знает, что в любое другое время любой из ребят может точно так же сидеть где-то рядом, и, если Жоре удастся невероятное, если он хотя бы только получит надежду на освобождение, к нему тут же подоспеют и превратят этот его уж было разгоревшийся огонёк надежды в потухшие холодные угли безнадёги, надавав ему по бокам, и палками-дубинками, и пенделями-кулаками!
– По всякому, Жора, по всякому, – говорил Бориска, поигрывая поднятой дубиной и искренне улыбаясь.
Жора молчал. Жора смачно сплёвывал тягучую слюну и нервно безостановочно затягивался сигаретой.
Когда Бориска проверил крепление цепей к трубам и стал уходить, Жора прорычал:
– Ты, щенок, будешь корчиться у меня в муках! Запомни мои слова.
Бориска не отреагировал на эту угрозу – его без колебаний и возражений поглотили ночь и кукуруза. Шуршали ночные бабочки. Трещали насекомые. Нет-нет да пищала полевая мышь. И грустно, тяжко ухал филин, вздумавший отдохнуть на малорослых старых липах позади огорода Севы Абы-Как.
Тумачи накрыла ночь.
Выбравшись из душной кукурузы, Бориска ощутил прелесть открытого пространства. Он с удовольствием вдохнул свежий воздух. В некоторых домах горел свет. Слышались голоса – они гулко катились по окрестности. Скрипела гармоника Севы. В стойле у Потаповых мычал телёнок.
– Бориска, – остановил мальчика неведомо откуда взявшийся знакомый девичий голос.
То была Катя. Она сидела на трухлявом брёвнышке на задах своего огорода.
– Ты что тут делаешь? Почему не дома? Чего не спишь?
– Никого нету, – отозвалась девочка, – я сегодня одна.
– Как так? – удивился Бориска. – А где бабка?
– Ушла в село. Якобы отыскивать мать. “Ужо должно вернуться”, – в записке накарябала. С утречка зайдёт в магазин, купит поесть и придёт.
– А где же она станет ночевать?
– А у дяди Серёжи, написала, заночует. “Не откажет бабке”, – так она думает. Верно, выпить нечего, вот и подалась к нему – угостит да приютит где-нибудь на топчанчике.
– И чего ты тут? Холодно уже, да и поздно – шла бы спать… отсыпаться, пока никто не мешает.
– Я и обрадовалась было… сперва. А потом… стало страшно одной. Наш дом слишком близок к этому… к Жоре. И он знает, где я живу. Он же меня однажды видел – подкараулил в кукурузе. Помнишь, когда он после первого дня пропал?.. Как он там? Не вырвался?
– Не-е… куда там! Мы всё исполнили на совесть – не вырвется, каналья!
– Страшно что-то, Бориска… а ну как он всё же…
– Не! Будь спокойна. Не получится.
– А если?..
– Да что ты заладила! Накаркаешь! Иди, спокойно ложись спать. Нечего баламутить себя и других, стращая всякими бреднями. Слышишь? Кому я говорю?.. А ну вставай! – Бориска наклонился и ухватил девочку за локоть, чтобы насильно поднять её с бревна.
Катя нехотя уступила. И, встав близко-близко к Бориске, тихонечко полюбопытствовала:
– А можно я сегодня у тебя заночую? А?..
– Ну… оно, конечно, можно… отчего же нельзя?!
– Ой! Вот спасибочки! – обрадовалась Катя. – Я побегу! Скатаю и перенесу свою постель.
– Тащи, – сказал Бориска и пошёл следом за весело убегающей Катей.
Продолжить чтение Глава одиннадцатая
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259