Андрей Куц

ДУРДИЛЬ

Андрей Куц

55 (139)

 

Валя был в Верхних Устюгах.

Ему открылось невообразимо красивое зрелище: над всеми Устюгами — от края до края леса и до самой речки Дульки, — во всё сгущающейся темноте вечера, летали светящиеся хлопья. Валя был поражён.

Месяца, который видел Паша, над Валей, конечно же, не было, — над ним клубились и толклись всё те же вереницы свинцовых облаков.

Он вышел на главную дорогу деревни, под свет фонаря и — возликовал: мошки, его родные мошки по-прежнему вились возле него мрачным облачком.

“Ну, слава богу! Всё — как раньше”. — Валя разом успокоился.

Все окна в домах были чёрными, поэтому было не видно, как в некоторые из них смотрят люди, удивляясь причудливым, неторопливым в движении, висящим и не падающим, светящимся “снежинкам”.

Возле восточной линии леса горели костры, мелькали фигуры, трещали деревья. Людей, работающих там, больше не заботило то, что продолжало твориться над северной частью леса: не беспокоил их Смерч, застывший на месте огромным столбом.

— Прекрасно, превосходно, — проговорил Валя. — Что… что это?! — Он отшатнулся, попятился.

Но убежать от самого себя невозможно, — ведь мошкара, его мошкара, теперь была его неотъемлемой частью — от неё Валя, при всём своём самом великом желании, убежать не мог.

Его испугала происходящая с ней метаморфоза: мошкара снова пропадала.

Но, как только он отошёл от уличного фонаря, он всё понял, и подивился, и даже развеселился.

Всё было нормально! Они были с ним, они всего лишь начинали светиться, превращаясь в густо-жёлтые крошечные звёздочки: они загорались, перенимая свечение от тех хлопьев, что летали по всей округе.

— Здорово! — выдохнул Валя, восторгаясь необычным и красивым зрелищем.

Вдалеке, внизу, по деревенской дороге медленно шёл участковый. Он потряхивал посохом, чтобы звенел колокольчик, за которым тянулся рой светящихся мух-мошек. И сам колокольчик показался Вале светящимся.

— Здорово, — повторил мальчик.

И тут некая догадка словно постучалась в наглухо захлопнутые двери, ограждающие сознание Вали, — несколько отчётливых вспышек и — поволока дыма.

Валя успел запомнить важные элементы, — но у него не получалось объединить их, чтобы вышла законченная форма, а всё потому, что он не имел понятия, что это за такая форма. Но он не сомневался, что она будет для него чрезвычайно полезной.

Валя закусил губу, чутко прислушиваясь к своему подсознанию… и… вот, вот оно, сейчас, одно мгновение, ещё чуточку, самую малость — есть! Готово! Всё ясно и понятно как дважды два четыре. Всё встало на свои места.

“Очевидно и элементарно!”

“Только будет ли польза?”

“А это мы скоро узнаем”.

“Навряд ли можно придумать что-то лучшее”.

Валя двинулся к Кириллу Мефодичу.

 

56 (140)

 

“Важно шествующий в ночи Пастух, где твоё стадо?” — мысленно окликнул Валя медленно удаляющегося от него Кирилла Мефодича.

Залежный застыл и поспешил отозваться:

“Все в своих стойлах и клетях, каждый занят предписанными на ночь процедурами!”

“Очень хорошо. Обернись! Я позади тебя. Иди ко мне, верный исполнитель моих поручений”.

Кирилл Мефодич осторожно повернулся, увидел своего Повелителя, своего господина, и не смог противиться его словам — пошёл, как бычок на заклание, покорно, навстречу.

Валя остановился у магазина, поджидая его.

“Я тебя попрошу о новой услуге”, — сказал Валя, когда Кирилл Мефодич приблизился.

“Всё, что пожелаешь. Исполню в тот же час, не усомнившись, непоколебимо твёрдо и точно”.

“Ты должен вывести свой скот со дворов и собрать вокруг себя”.

“Исполню”.

“Постой. Не надо никуда идти. Подними свой посох, как делал это раньше, и ударь им оземь”.

“Слушаюсь!”

Кирилл Мефодич вознёс в руке ольховую палку, которая служила ему верой и правдой благодаря величию господина Валентина. Колокольчик звякнул на вертикально поднятом мнимом посохе и осыпал темноту жёлтыми искрами-пчёлками, выпавшими из его сердцевины, — они полетели в пространство и смешались с тысячами, с десятками, сотнями тысяч себе подобных уже не пчёлок, а светляков.

Кирилл Мефодич резко опустил посох, звонко стукая им по асфальту, и над окрестностью разнёсся неожиданный стеклянный перезвон, порождённый бряцающим язычком колокольчика. В добавление к этому колокольчик прыснул жгучим ворохом искр. И тут же из вершины посоха устремился в небо тонкий луч — это плотно сбились и понеслись ввысь всё те же хлопья-искры, золотые пчёлки, ночные мотыльки-светлячки. Поднявшись на добрый километр, они прекратили стремительный бег и бурно рассыпались, вспыхнув, как салют, озаряя окрестности и подсвечивая низкие облака.

Звон дошёл до всякого, кто в забвении трудился у кромки леса с истым самоотречением, — люди остановились и обратили лица к деревне.

Колокольчик продолжал звенеть, разбрызгивая яркое сияние, а луч угас, оставив под облаками полог из играющихся — блистающих — жёлтых звёздочек.

Люди побросали лопаты, вилы, грабли, топоры, пилы, ломики, вёдра, тележки, тачки, верёвки, брёвна, сучья — всё, что в этот момент оказалось у них в руках. Они без вопросов, в молчании потянулись на пронзительный звон и фееричный блеск не то хлопьев, не то искр возле магазина, потому что это был призыв на общий сбор — в этом никто не сомневался.

В темноте, в окружении вяло плавающих повсюду в воздухе жёлтых хлопьев, люди, как муравьи, тянулись струйками к центру, где в тепле и довольстве жила их единственная царица-матка.

Валя был удовлетворён.

“Всё выходит так, как задумано. Пока. Посмотрим, что будет дальше”, — рассудил он и стал дожидаться сбора люди, на что, по его прикидкам, должно было уйти не меньше пятнадцати минут.

Пока Валя с Кириллом Мефодичем ждут, а с ними вместе ждём и мы, давайте попробуем разобраться в том, что же такого особенного пришло на ум мальчику, чем он озаботился, чем встревожился, что, собственно, он надумал-задумал?

Выйдя из леса, Валя был тёмен так же, как в первые часы своего отчаянного безумства, а потом… потом он перенял свечение от некогда им же зажжённых хлопьев, летающих над Устюгами. Люди же, перед тем, как Валя ушёл к Чёртовым Куличкам, к Марату, зачарованно смотрели на жуткий толстенный столб, поднявшийся над лесом и ввинчивающийся, вгрызающийся в сумрачные густые облака, а скорее, засасывающий их в себя. Теперь же горели костры, трещали деревья — люди вернулись к работе. Сами вернулись. Без его понукания-напоминания-обуздания! А ещё, колокольчик Залежного был окружён не дюжиной светляков, а целым их скопищем! И светился. Сам производил свечение! Причина же столь обширно распространившегося свечения была в Вале — в его изменившемся настроении: выйдя от Марины, после сна рядом с Наташей, он был напитан довольством, и от этого на какое-то время вовсе позабыл былые страхи, былое отчаяние, былую обречённость — в тот момент Валя был само благо, добро, он был светел душой и чист сердцем, его не тяготила, над ним не довлела ни одна чёрная мысль!

Марат же, там, далеко, в лесу, торжествовал и кипел в жадной озлобленности. Он боялся и был тёмен мыслями, отчего порождал тёмные дела!

Свет!.. Когда Валю снова окружили светлые мошки, его настроение изменилось: Валя — повеселел, — и показалось ему, что всё не так уж безнадёжно, — и от этого к нему пришло нужное, требуемое решение. А именно то, что свечение способно одолеть мрак! А так как сам Валя, дойдя до Смерча, не удержал своего свечения, значит, чтобы вернуться и потягаться силой с Маратом, ему надлежит взять с собой людей. Много людей. Чем больше, тем лучше! Выходит, что в них есть то, что способно удерживать свечение. В том числе и его собственное, питая его, при отсутствии нужного настроя у Вали. А то, что свечение одолевает черноту — это бесспорно. И это может сломить Марата!

И ещё одно: людская масса. Сила, таящаяся на Чёртовых Куличках, проникла в трёх мальчиков. Она проникала во всякого, кто приближался к Куличкам. Но не всякого Кулички принимали: не даровали они каждому пришлому, отпуская его назад в мир людей, частичку себя, при этом оставляя в человеке достаточно воли и понимания для того, чтобы он жил и действовал независимо от них, на расстоянии, но в то же время вместе с ними — всё так же неразрывно, сообща, едино! Если Чёртовы Кулички приютили, признали Валю, одного из трёх мальчиков, то не сможет ли он, Валя, воспользоваться этой своей исключительностью и сдержать мощь силы Куличек таким образом, что люди продолжат оставаться под его властью? При этом он постарается сделать так, что энергия Куличек будет не только оказывать воздействие на людей, стремясь подавить их волю, а позволит им вбирать её в себя, впитывать её, насыщаться ею, и прежде всего они станут растворять в себе ту её часть, что уже вышла наружу, то есть ту, которой распоряжаются Валя и Марат. Людей — много! Каждому достанется по чуть-чуть — и сила ослабнет. А значит, Смерч пропадёт! Если же этого окажется недостаточно, тогда, возможно, придёт на выручку свечение: оно смешается с “темнотою” Смерча имени Марата, и тем самым запустит его разрушение или, благодаря этому, Валя хотя бы частично получит возможность управления страшной стихией. Свечение — это здорово. Но народ, люди — это уже мощь, великая сила! Не менее великая, чем та, что таится на Чёртовых Куличках!

Всё это показалось Вале весьма разумным. В любом случаи, он не думал, что рискует чем-то большим, чем потерей контроля над ситуацией в Устюгах, — что и без того, казалось ему, рано или поздно произойдёт по причине его долгой отлучки, оторванности от места, породившего всю эту вакханалию, наделившего Валю нужными, потребными возможностями.

Люди лениво выползали под свет уличных фонарей. Они медленно шли по деревенской улице и замирали молчаливыми статуями перед магазином, не отрывая глаз от колокольчика, который казался теперь золотым и сильно раскалённым в жаркой печи.

 

57 (141)

 

Валя никак не рассчитывал на прибытие народонаселения в столь значительном количестве. Он почему-то думал лишь о тех, кто был задействован на возведении полосы препятствий. А оказалось, что свет и звук, пробужденные от соударения хлипенького посоха Кирилла Мефодича с асфальтом, привлекли к себе внимание всех жителей деревни.

 

---

Поддержать автора:

QIWI Кошелек     +79067553080
Visa Classic     4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги     410016874453259

---

Люди, сумевшие уберечься от происков Вали, спрятавшись в домах, и не поддававшиеся на призывы Кирилла Мефодича, обходившего дворы, теперь же, оглушённые пронзительным звоном, высовывались в окна, открывали двери, выходили на дорогу — и их тут же пленял необычный свет перед магазином, и они, не находя в себе сил для дальнейшего упорства, шли к месту общего сбора. К ним присоединялись те, кто продолжал играться на улице — ополоумевшие взрослые, ставшие детьми: они оставляли свои забавы и игрушки и начинали движение.

Когда люди, бывшие возле леса, подошли в полном составе, Валя велел Кириллу Мефодичу вести собранное стадо в лес, к беснующемуся Смерчу. Тот повиновался без слов, и возглавил исход людей из деревни — люди, как мотыльки, не способные устоять перед огнём в ночи, зачарованные светом колокольчика, потянулись за ним следом. К ним стали присоединяться те, кто вышел из домов и отвлёкся от игр, но ещё не успел добраться до заветного места возле магазина. Кто-то был в исподнем, иной в ночнушке или в фуфайке, наброшенной на голое тело, другой в костюмчике и при галстуке или в униформе, но основную часть народа составляли простые рабочие-труженики или жители деревни, ещё днём отнятые от забот на своих огородах. Были здесь и дети, запамятовавшие о своём малолетстве, и немощные старики, позабывшие о своих болезнях. Длинная змея, сформированная таким вот разнородным людом, тянулась по деревенской дороге, уползая во мрак леса, в глухую, непроглядную темень. А в небе куда-то стремительно бежали грузные клокастые облака. Над людьми кружили жёлтые хлопья, — они, как могли, освещали им путь. Людей было много: может, триста, а может, четыреста человек! Все они двигались в едином порыве. В голове этой искрящейся змеи сиял и позвякивал колокольчик, привязанный на конце высоко поднятой палки или, как предпочёл бы сказать Кирилл Мефодич, на высоко поднятом посохе.

Замыкал шествие мальчик четырнадцати лет по имени Валя, который начал сильно волноваться перед близкой неизвестностью, усомнившись в верности своих раскладов-предположений.

 

58 (142)

 

Они всё время шли по лесной дороге. Они огибали Смерч с запада: этот исполин, за последние часы неимоверно разросшийся и набравший мощи, поджидал их в конце двух километрового пути — в стороне, вправо, через двести метров по редколесью.

Спустя сорок пять минут, в 22 часа 00 минут, люди остановились. В окружающей их темноте было сложно определить расстояние, но гул и вой стояли нестерпимые, а ветер был столь силён, что казалось, будто Смерч совсем близко, — стоит лишь протянуть руку, и её захватит, и человека, осмелившегося на эксперимент, утащит в черноту.

Кирилл Мефодич тряхнул посохом, всё одно что жезлом-скипетром. Лес обожгло всполохами света, а язычок колокольчика призывно затрепетал, и всем почудилось, как он звенит, потому что никто не услышал его звона за напирающим с востока шумом.

Пастух-пастырь сошёл с дороги и с безразличием побрёл через высокую траву к бушующей стихии, а люди дружно последовали за ним. Они прошли сто метров. Ещё каких-нибудь пятьдесят шагов — и никто из них не устоял бы на ногах!

Люди столпились на обширном пространстве с жиденькой растительностью, очень похожем на светленькую в пригожий денёк, миленькую поляну. Ветер ронял на них листву, ломал над их головами редкие уцелевшие на деревьях ветки, трепал им волосы, раздувал одежды, порошил глаза, но люди стояли смирно, молчаливо.

Они стояли, слушали свист и грохот ветра, жмурились и следили за тем, как хлопья-искры, летавшие над ними и озарявшие им дорогу через лес, расползаются по округе, и приближаются к чёрной громадине, крутящейся в безумном танце. Хлопья плыли вопреки известным законам. Они не подчинялись ветру, хлеставшему людей, траву, кусты, деревья. Они вяло, как бы неохотно осваивали новую территорию.

Вот один из светящихся пушистых комочков приблизился к Смерчу и — пропал в нём. Как и не бывало его. Вот ещё… и ещё один последовали примеру первого. Вот уже не одна их сотня пропала без следа, поглотилась, казалось, что уничтожилась грозной стихией.

И тут… тут показалось людям, что сплошная чёрная стена Смерча вроде как посветлела. Она уже не была чёрной, она обрела буроватый оттенок, и становилась всё ярче. Она начала желтеть. Светиться!

Валя, стоя в отдалении, на дороге, почувствовал прилив радости, и сердце у него забилось, норовя выпрыгнуть из груди.

“Моя взяла! — возликовал Валя. — Всё так, как я надеялся”.

Смерч стремительно вспух: он раздался вширь, словно вздохнул, приседая, — Валю обжог ужас.

Напор воздуха отбросил впереди стоящих людей: кого-то ударило толстым суком, кто-то вывернул, а иной сломал руку или ногу, другой же налетел на ствол дерева или на позади стоящего товарища, валя того на землю.

Уцелевшие люди попятились.

Кирилл Мефодич остался невредим и даже не стронулся с места, крепко вцепившись в свой посох, по какой-то причуде будто вросший в землю.

Стена вихря, вздувшись, ярко загорелась, в один миг наполнившись многочисленным скоплением хлопьев-светляков. И начала отступать, вроде как сжимаясь, а может, исходя на нет, уменьшаясь?

Валя оживился, осмелел и стал пробираться между копошащихся людей, стремясь на передний рубеж, ближе к эпицентру бурно развивающихся событий.

От Смерча сияние перекинулось на низкие облака. И вот по небу разлилось подслеповатое фосфорное свечение, сверкающее миллиардами крошечных искр. Оно переливалось в пластах жирных облаков, по-прежнему куда-то спешащих, мешаясь с их густым серо-синим цветом.

Потрясающее зрелище!

Люди задрали головы и раскрыли рты, позабыв об ушибах, вывихах и переломах.

Грандиозное зрелище!

Но Валя спешил вперёд. Он приближался к Марату.

Смерч отступал, оставляя после себя вылизанное, пустое пространство, и оно было усеяно хлопьями, что светляками.

 

59 (143)

 

Марат по какой-то причине не почувствовал приближение людей и Вали, но он почувствовал близость чего-то тёплого, доброго. Может, то были хлопья, летающие над жителями деревни, и их оберегающие, а может, было что-то ещё… Но за стеной Смерча определённо что-то было! И, от того, что ему не удавалось распознать это что-то, Марат начал нервничать, почему-то тревожась за своё дальнейшее благополучие, только что казавшееся ему неприкосновенным.

Перед этим он лежал, упрятав лицо в траву, уперев нос в пахучую прелую землю, прислушиваясь к течениям, блуждающим в её недрах. Теперь же он вскочил на ноги и озирался, пытаясь разгадать окружающий его реальный мир.

Смерч начал светлеть.

Марат сразу понял, что это — конец! Конец его непреодолимой защите.

Смерч вдруг ухнул: присел и выдохнул, раздавшись вширь на сотню метров.

Марат оцепенел — ужас захлестнул и помутил его рассудок, ужас стал всепоглощающим.

И поднялся ветер, и Смерч засветился, а затем раскрасил небо… и стал быстро приближаться, сужаясь, уничтожая центр. Центр — это там, где сидит он, Марат!

“Бежать!”

“Куда же?”

“Куда деваться?”

“Надо срочно остановить, убрать Смерч!”

Но у Марата не получалось: у него путались мысли, чувства бунтовали, — и он никак не мог подобраться к страшной стихии, которую сам же пробудил.

 

---

Поддержать автора:

QIWI Кошелек     +79067553080
Visa Classic     4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги     410016874453259

---

“А может, может, кто-то, кто-то мешает, мешает мне? — завозилось у него, причитая, что-то, но только не мысль, в прямо-таки спазмирующем, агонизирующем мозгу. — Нет, нет, да, конечно, кто-то, где-то, он рядом, он тут, он близко…”

Смерч приближался.

 

60 (144)

 

Под ноги Вале стали подворачиваться сучья, ворохи листьев, кучи травы, куски дёрна и даже брёвна. Валя остановился. И Смерч тоже вроде как умерил динамику сдавливания своего кольца, по-видимому, достигнув наивысшей плотности.

Вале оставалось только ждать, что же будет дальше: куда денется Смерч и как это произойдёт?

 

61 (145)

 

Свободный диаметр внутри Смерча уже был не более чем сто метров.

Смерч преодолел все Чёртовы Кулички с их некогда неприступной естественной стеной из деревьев, кустов и бурьян-травы. Всё это былое великолепие он, вобрав в себя, таскал круг за кругом, стремясь молотить и крошить его до тех пор, пока не получится одна лишь мелкая и мягкая щепа.

Но что будет с Маратом? Неужели его постигнет та же участь, что и щедрую растительность Чёртовых Куличек?

“Нет! Не может такого быть! Меня никак нельзя трогать, я — человек, я ещё ребёнок, я хочу, хочу жить, жить!”

— Хочу я жить! — выкрикнул Марат в ветер, и тот с готовностью поглотил его слова.

Смерч не обращал внимания на страдальческое — перекошенное страхом — лицо мальчика. Он рвал и метал, бесновался, молотя всё усиливающимися порывами ветра по его смуглому тельцу.

Одежда на мальчике трепыхалась, как парус, норовящий сорваться с реи, чтобы умчаться в заветные дали без неохочего до путешествий корабля, — для этого ей Марат был не нужен! Полетели сучья, больно раня Марата. В рот полезли травинки, на зубах заскрипели песок и земля. Марат покрепче сжал губы. А ветер ярился: он распахивал их, и совал в Марата всякую дрянь. Марат прикрыл рот, как и глаза, ладонью. Марат отворачивался. Но укрытия не было. Ветер и сор находили, самым невероятным образом отыскивали лазейки, и набивались в уши, проникали под веки, размыкали губы. Они били по оголённым участкам кожи, норовили хорошенько стегануть, ужалить, щипнуть, ободрать, посечь.

— Нет, нет, не хочу, не хочу… — жалобно заныл мальчик.

Он опустился на колени, за счёт мышц живота и спины, как смог, притянул голову к земле, а руками ухватился за первый попавшийся ствол молодой осинки, как можно ближе к корню.

— Аааааааа…. — закричал Марат, когда ветер стал совсем нестерпимым, и уже порывался приподнять его, чтобы унести.

Только теперь Марат подумал о надёжном толстом дереве, но все они были в стороне — никогда не было их в центре Горелой Горы! А там… там в стороне теперь уже ничего не было! Если бы там был Марат, тогда бы и его уже не было. А так: он пока сидит и жмётся к земле — сопротивляется и кричит!

 

62 (146)

 

Конец наступил быстро.

В один момент ветер стих, а мгла рассеялась, и с высоты посыпалось всё, что носилось внутри Смерча.

Всё валилось наземь с устрашающим грохотом, мелькая в воздухе едва уловимыми тенями. Но хлопья, уцепившиеся, закрепившиеся на некотором мусоре, которым стал некогда роскошный лес — часть его, только малая часть, — помогали следить за полётом того, что ринулось с неба на землю.

В первый момент Марат подумал, что с ним покончено, что он — мёртв, так как тишина настала очень резко, и была она противоестественной… а за ней последовал непонятный грохот с чехардой из хруста и стука.

Мальчик не поверил глазам, когда решился их открыть, — вокруг было голое, совсем голое пространство! Насколько можно было видеть в ночи, нигде вокруг не было ничего похожего на лесные кущи: ни одного деревца, ни одного маломальского кустика, даже травы и той не было, — а с неба, с неба, усеянного звёздами, украшенного месяцем, медленно опускались мириады каких-то желтоватых хлопьев-снежинок!.. и что-то падало, всё ещё продолжало падать оттуда, с высоты, и, гулко разносясь по округе, грохать, стучать, трещать и лопаться.

Только вокруг Марата — метров двадцать в окружности — по-прежнему была трава и были кустики с десятком молоденьких деревьев.

“Это чудо?!” — удивился мальчик.

И:

— Что случилось, что произошло? — попробовал он спросить у кого-то на вылизанном пространстве, и не узнал своего голоса, точнее, не услышал его: было только сипение и хрип от сорванных криком связок.

— Что теперь?! — крикнул Марат так, как смог, и ответом ему был сокрушительный удар столетнего дуба, упавшего с неба и переломившегося пополам.

 

63 (147)

 

Хлопья оседали, украшая, как гирлянды в новогоднюю ночь ёлку, то, что после себя оставил Смерч: кучи из брёвен, веток, коряг, выдранного дёрна, листвы и травы, — и вот на всём этом переливались в ночи под высоким месяцем и под столь же высокими звёздами желтоватые хлопья, как иней в мороз: они мерцали, мигали, абрисом выводили причудливые формы в беспорядке сваленного леса, дроблённого и пережёванного жуткими челюстями стихии.

Вдруг весь этот свал начал интенсивно искриться. Казалось, что он истлевает или съедается облепившим его “инеем”.

Громоздящиеся причудливые кучи оседали, уменьшаясь… и через минуту их не стало.

Одинокая тонкая веточка с каким-то чудом уцелевшими листочками, неторопливо кружа, наконец достигла земли. Она упала, подняв облачко пыли из трухи-золы, и тут же заискрилась, и тоже истлела, рассыпавшись в прах.

Марат, густо усеянный хлопьями, будто снежинками, смотрел на восток, и им овладевала оторопь, сменяя его страх, непонимание, растерянность, — мальчик медленно, но верно осознавал то, кто это показался у далёкой кромки леса.

Это была Она! Та самая, которую все боялись, но всегда искали: Лесная Фея.

Она плыла белым силуэтом.

Она шла мизерными шажками по ровному и мягкому ковру из пепла-трухи и хлопьев-искорок, украсивших Чёртовы Кулички. Кулички, которые больше не были частью леса — они стали полем среди леса. Несмотря на маленькие шаги, она почему-то быстро приближалась.

И — о ужас! Она была без одежды… Совсем голая женщина! И это — та, которая в каком-то роде является божеством! Хотя… А как, собственно, она должна была выглядеть? Божеству присуща естественная красота совершенных форм. Ему нечего стыдиться, нечего скрывать, оно не зависит от земных предрассудков, оно стоит выше стыда, страха, самого понятия жизни и смерти. Оно — божество!

Льняные волосы доходили ей до колен, груди колыхались под ними в такт движению бёдер.

Марат, мучаясь смущением, не знал, куда подевать глаза. Он ждал неминуемой встречи, трепеща всем своим измождённым, измученным, загнанным существом. Но, чем ближе она была, тем спокойнее и радостней становилось у него на душе — мальчика обволакивал дурман неги. Ему даже показалось, что светящиеся хлопья немножечко греют и легонечко пощипывают кожу… и это было приятно, и его тело испытывало благостные ощущения, и эта благость обволакивала его возмущённый, встревоженный мозг — и тягостные мысли одна за другой улетучивались, уносились прочь.

Марат смотрел в лицо женщины… нет!.. в лицо девушки огромными глазами, а она сказала:

— Всё кончено. Успокойся, ни о чём не волнуйся. Всё кончено. — За её спиной, там, откуда она пришла, что-то отделилось от далёкой кромки леса и стало быстро-быстро приближаться. Оно было матово-белым и прозрачным, и подслеповато светилось. И оно имело человеческую фигуру: оно перебирало руками и ногами, помогая себе в быстром беге. — Иди к людям, Марат. Всё позади. Ты им нужен больше, чем этому месту. Ступай, мальчик…

Она бережно, любя смахнула с его волос несколько светящихся хлопьев — они закружились, стремясь к земле. Неведомая белая фигурка очутилась рядом и всунула нежную руку в ладонь Марата.

Марат спокойно опустил взгляд и отметил, что это небольшое существо, достающее до его пупка, ничто иное как призрак в облике маленького человека. Оно было эфемерным, это существо, но его рука была прохладной: она воспринималась на ощупь как некое желе, стремящееся, но не умеющее вернуть свою форму, теряемую под натиском сжавшейся человеческой кисти.

Существо потянуло мальчика, и тот вопросительно взглянул на девушку. Она одобрительно кивнула, и улыбка тронула её губы.

— Ступай смело, — сказала она.

И Марат пошёл с существом рука в руке к жителям Устюгов, которые стояли где-то очень далеко, и к ним уже приближались такие же человечки-призраки, выступая из-за деревьев.

 

……………………………………………………………………………………………………..

…………………………………………………………………………….

……………………………………

…Это не конец…

 

 

ЧТОБЫ ПРОДОЛЖИТЬ ЧТЕНИЕ

поддержите автора и получите полную версию книги в электронном или бумажном виде как подарок: