ЧУДОВИЩЕ ВНУТРИ МЕНЯ
Андрей Куц
Рому сразу проводили за главный стол и плюхнули в кресло Обозько.
— Ну, как? Нравится? — спросил длинный, утыканный коротким волосом.
— Ничего, — сказал Рома, не почувствовав чего-то необычного.
— Это пока ничего, а вступишь в права владения, так сразу же проймёт отеческое беспокойство за всё хозяйство! — сказал лысый с большой головой. — Ну, так ты, значит, очень озабочен судьбой воды, которая здесь всему даёт основу? — И продолжил, не дожидаясь ответа. — Ты полагаешь, что у тебя на неё наследственные права, потому что якобы её породил дух твоего прадеда? А тебе не кажется, что это несколько того… бред?
— Но… — Рома насторожился. — Это… это не главное… — попробовал увильнуть Рома.
— Как же так, не главное? Очень даже главное! Самое что ни на есть главное! На кой чёрт нам сдался тут сумасшедший, который может разрушить “Ключи”? А? Я тебя спрашиваю!
Роман попробовал подняться, но могучая рука длинного, утыканного коротким волосом, вернула его на прежнее место. Рома посмотрел на него шально. Не нравилось ему происходящее. У него появилось подозрение, что он угодил в расставленные силки, как простодушная малиновка.
— Я не понимаю…
— Сейчас поймёшь, — уверил его голос из-за спины.
Тем временем плотно сбитый краснорожий, устроившись у небольшого столика возле двери, беззаботно наливал себе вина в бокал.
— Вот что смущает, — продолжал большеголовый и лысый, стоя у него за спиной, — ты как заведённый твердишь о воде, а не значит ли это, что ты хочешь забрать её себе, всю, и никому не давать? Почему ты так плохо относишься к людям? Почему ты думаешь, что можешь отнять у людей последнюю надежду или приносимую водой пользу? Не порядок это. Ох, не порядок! Ты, что же, хочешь пользоваться ею сам? Один? Она тебе так нравится? Вот скажи, нравится?
Рома зыркнул на того, кто стоял за его спиной и требовал скорейшего ответа, больно сдавливая ему плечо, сказал:
— Нравится. Очень нравится! — И продолжил, впадая в раж: — Она плоть и кровь моего деда. Я не могу позволить надругательства! Он хотел бы течь спокойными водами, даруя их открыто и безвозмездно. Недопустимо, когда кто-то на них спекулирует, обогащается таким вот безнравственным образом!
— Ишь ты!— С любопытством рассматривая Романа, сказал тот, кто мог похвастать большой лысой головой. — Какой бойкий. И, я так кумекаю, полоумный… Знаете, что я думаю, ребята? — обратился он к приятелям. — Такой хозяин нам не нужен. По сравнению с таким шизиком, наш настоящий вполне даже неплох.
— Верно, — согласился краснорожий, с ленцой попивая винцо из бокала. — Я раскусил, что он за тип, и теперь я не дал бы за него даже глотка из вот этой бутылки. — Он поднял бутылку.
— Мда… — Лысый задумался, пригорюнился. — А дал бы ты ему ключевой водицы, его любимой?
— Ну, даже не знаю… это, как поглядеть. С одной стороны, она здешняя, то есть принадлежит Обозько. С другой стороны, пить её может всяк здесь находящийся, и течёт она беспрепятственно, сколько хошь…
— Угу… так!
— …и наш Рома её любит… и хочет он, таким вот извращённым способом, через такую извращенческую мыслю, воссоединиться с дедом, который, между прочим, давно умер, но вроде как призрак…
— Угу, — одобрял размышления пьянеющего товарища лысый.
— Я думаю, что… мы можем удовлетворить столь малую потребность жаждущего извращенца! Я сбегаю! — И краснорожий исчез за дверью.
Рома дёрнулся, но сильные руки держали его надёжно, вжимая в кресло.
Маленький краснорожий вернулся быстро. Он притащил два десятилитровых жбана с не фильтрованной ключевой водой.
— Вот! — Он грохнул жбаны на стол перед Ромой.
— Что?.. — одними глазами спросил Рома.
— Пей, — спокойно ответил лысый, и руки длинного и коротко стриженного, вцепившиеся в плечи Ромы, стиснулись так, что Рома съёжился и завертелся ужом.
— Иииии… ииии… — запищал он.
— Пей, — невозмутимо повторил лысый.
— Ладно, ладно, — прошелестел Рома.
Длинный ослабил хватку.
Роман потянулся за внушительной ёмкостью, подтащил её к себе, откупорил, наклонил, подался вперёд и стал осторожно пить.
— Не так, — сказал лысый.
— Как же? — растерялся Рома.
Тогда длинный притиснул его обратно к креслу, а маленький и плотненький, подбежав, облапил голову Ромы и запрокинул её. Лысый с выдохом поднялся и легко подхватил открытую ёмкость с водой. Кресло развернули от стола. Длинный отнял одну руку от плеча Ромы и зажал ему нос пальцами. Лысый встал перед Ромой, крепко стиснул его ноги своими и стал лить воду в его распахнувшийся рот.
На меня обрушился поток воды.
Я начал захлёбываться.
Земля подо мной насытилась влагой и просела.
Я ухнул вниз!
Я плюхнулся в грязевую жижу.
Я оказался в нише из рыхлой прелой земли, уже хорошо мне знакомой. Я едва различал узкие и высокие коридоры с неровными стенами. Вокруг копошились и падали сверху мерзкие гады.
Я вжался в стену и стал ждать. Ждать главного монстра этого места.
И он объявился. Пробравшись по узким коридорам, он втиснулся в мой закуток — навис надо мною, обдавая зловонием. Его гноящиеся жёлтые глаза блуждали в десяти сантиметрах, всматриваясь, изучая меня, а дыры, на месте давно сгнившего носа, втягивали, улавливали мой, чуждый этой нечисти, живой дух.
— Рррр-ыииыы-р-ррр… — заурчало существо и клацнуло разболтанными серо-зелёными зубами. — Ты-ыыы…
— Рома?!
— Ты, — констатировал тлен Романа и выпрямился, подавшись мордой назад — это он успокоился, узнав меня. — Яяя… — подтвердил он моё вопрошание, и продолжил, — …жда-ал тебя-а. Искал тебя. Почуял тебя. Ты-ыыы… помоги мне… я гнию… мои мучения длятся без конца… я ищу старика — и не могу найти… я ищу источник — и нет его… ты-ыыы… лазаю, как червь в земле, брожу по расщелинам и пещерам… гады да жуки следуют за мной, копошатся во мне, терзают меня… земельная плоть мешается с моею, и влага раздувает её… Помоги! Пусть совершится справедливость, и тогда, быть может, я успокоюсь — распадусь — прекратятся мои страдания… ты-ыыы… должен вернуть воду деда, вернуть её земле, дать ей течь свободно. Я не нахожу покоя, я обречён на вечные муки за порушенную добродетель, за попранное слово, поруганную память… я должен завершить свою миссию… я не закончил должное к исполнению на земле… поток не должен принадлежать одному человеку, он должен быть общим. Ты-ыыы… по-оани-м-маешь?.. это.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
— Д-да…
— Ты сделаешь это?
— Как?
— Накажи их — уничтожь их дело! Ты можешь, я знаю…
— Что же… отправить в тюрьму виновных в твоей смерти и вместе с ними хозяина “Ключей”, Обозько?
— Хо-о-тя-аа… а бы, да-ааа…
— Пожалуй… это можно.
— А лучше уничтожь фабрику или источник.
— Что?! Как?
— Не… знаю… Взорвиии… сотри это место, сожги — пускай, как когда-то, оно вновь запылает голодным пламенем. Мы… уходим… мы… должны уйти… нас больше нет там… но мы имеем… меем право защитить нашу собственность, нашу память… от чужих нечистых рук… да-ааа. Ты-ыыы.
— Я, я не знаю… такое… я… Я НЕ СМОГУ ЭТОГО!
— Как! Ты!.. надо… ты должен… ты никогда не подводил меня… у нас связь… я дал часть нашей семьи, нашей воли…
— Когда, как?..
— За-был. Крест! Помни. Он у тебя. Да.
— Крест. Да. Но он не со мной, я его не привёз.
— Неважно. Должна свершиться справедливость. Неужели тебе не жалко меня? Посмотри на меня! Тебе нравится? Не отводи глаз! А… не нравится… Освободи деда — я не могу докричаться… а теперь не могу и чувствовать. Везде чернота земли — темень… влажная, преющая, кишащая личинками, червями и жуками со змеями земля… нигде я не вижу слёз боли и скорби, истекающих от изнывающих мощей деда, наполняющих земные глубины, собирающихся в тугой поток и изливающиеся в бренную жизнь… мне тяжко… где он? Если бы я мог найти его, то — разрушил бы, заставил бы его течь иным путём… и всё бы на этом кончилось — дедушка получил бы свободу, а вместе с ним и я, исполнив свой долг! Долг… я должен… ты должен… я не могу… я ищу… нет, нету хода к нему, не вижу, не чувствую его чистых слёз… помоги мне…
— Я посмотрю, что можно сделать…
— Нет! — взревело существо и ударило перекрученными, как жгуты, руками по чёрным жирным стенам, обрушивая массы тяжёлой земли с толстыми червями. — Ты должен уничтожить, разрушить — нет им пощады! Не достойны они… они издевались надо мной, мучили меня… и нет этой муке прекращения! Ты же видишь! Тебе, может, здесь нравится? Так оставайся… я могу устроить — будем гнить и скитаться, скитаться и гнить! — Существо с гневом надвинулось на меня, замерло и, вскинувшись телом, понеслось, бешено проталкивая себя по расщелинам, которые разрывали земной пласт многими туннелями.
Земля валилась тяжко, гулко. Её густой прелый запах накрыл меня, и меня стошнило, а перед глазами проворными светлыми точками затрепыхались мураши. В слабости я отвалился набок и закрыл глаза, стараясь дышать ртом — не прислушиваться к тому, что наполняет мои лёгкие.
— Динь-динь, — прозвучал мелодичный колокольчик.
Тогда, в незапамятные времена, при входной двери “Ключей” был колокольчик! А где же он теперь? Почему сняли? Для чего вешали? Не прижился? Жил…
Рома был жив, когда за ним захлопнулась задняя дверь “Ключей”. Его живот был надут как огромный шар — его больше часа накачивали водой. Штаны у Ромы были мокрыми, и не только от воды — организм, не справляясь с количеством воды, исторгал её практически в том же виде, в котором она в него поступала, вымывая из тканей соли, вымывая минеральные вещества.
На улице было темно. В ту декабрьскую ночь шкала термометра опустилась ниже ноля на двенадцать градусов. Убогий снег хрустел под ногами.
Рому выволокли за ворота. Бросили в темноту под оголённые зимой кусты, пинками прошлись по всё таким же, как в детстве, толстым ляжкам — Рома застонал, и через опухший мертвенно бледный рот пролилась струйка воды.
— Хватит, а то он всё выблюет! — сказала лысая большая голова, и троица пошла назад в тёплый кирпичный дом, в “Ключи”.
Рома некоторое время лежал, не осознавая себя… потом попробовал встать, и, когда у него это не получилось, он пополз. И полз он к воротам. Миновав их, он подобрался к боковой стене “Ключей” и замер — у него не было сил двигаться. “Пока”, — так он подумал.
Видя стену здания, видя дорожку из красного кирпича, он сообразил, где оказался. Ему было всё равно, куда двигаться. Но, зачем он возвращается? Ему мало? Или он настолько упорен, настолько принципиален, что готов умереть, но не отказаться от начатого дела? Но он не думал об этом. Он думал о дедушке, о некогда принадлежащей ему здешней земле, по которой он когда-то ходил, о фабричном здании… Возможно, подсознательно, Рома хотел быть ближе к чему-то родному, потому что… только родные защитят всегда!
Он, закостеневшими пальцами, стал немощно скрести промёрзшую землю — тихое стенание сопровождало эту бесполезную попытку добраться до деда: “Где ты? Вернись, мне без тебя очень, очень плохо, я не могу справиться, помоги мне!.. Почему же, почему ты тоже меня оставил? Почему все меня оставляют? Де-едушка-а-ааа!”
Через полчаса Рома Садов затих, совсем затих — он больше никогда ничего не сказал. Он замёрз, и даже вода внутри него заледенела, и порвала некогда живые ткани.
Утром, когда его нашли, он представлял собой ледяную скульптуру с непомерно раздутым животом и блестящими глазами. Ни одна снежинка не падала с неба, и люди топтали старый снег, скапливаясь кучкой, смотря на то, как это бывает…
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
Ко мне что-то быстро приближалось с глухим вязким звуком.
“Шмяк, шмяк-бух-шшррр-бух-шмяк, шмяк, шмяк”.
Я открыл глаза.
“Что это было? Видение? Ещё одно видение? Видение в видении?”
Я лежал в темноте на сырой земле. Вокруг меня по-прежнему деловито копошились черви и жуки. Где-то проквакала лягушка. В одной расщелине что-то двигалось. Большое. Это оно создавало звуки, вернувшие меня в подземный смрад.
“Рома! Это точно Рома. То, чем он стал. Взбесился. Он точно взбесился! Он рвёт и мечет! Он гневается? Он хотел оставить меня здесь. Как? Налетит и задавит! Я умру во сне от разрыва сердца и стану скитаться с ним в этих чертогах”.
Чёрное чудовище шумно ворвалось в мою маленькую пещерку и со всего маха накрыло меня, подмяло, больно придавив к земле.
— Ты-ыыы… — зашипело оно у самого уха.
Я отчётливо видел гнилостный жёлтый глаз, серо-зелёные зубы и вывалившийся опухший язык — с него капала гадкая слизь.
Оно распахнуло рот — капля слизи плюхнулась в моё ухо.
— Неееет! — закричал я и стал неистово отбиваться.
Зловонная пасть лязгнула — и всё для меня стало черно и тихо… и страшно… а потом я почувствовал мерзлоту.
Я лежал на чём-то пронзительно холодном. Сквозь веки просачивался блеклый белый свет.
Я плотнее прикрыл глаза и свернулся калачиком, чтобы согреться, уберечься от злющего, пробирающего до костей, холода.
“Где я? Что со мной?”
Но я не открывал глаза. Так было спокойнее. Я лежал, терпел.
Мелькнула мысль: “А что, если всё уже кончено, если я уже присоединился к Роме в его подземных блужданиях?”
Эта догадка заставила меня прислушаться к себе повнимательнее… и в конце концов отважиться приоткрыть веки, успевшие слипнуться от мороза.
“Лежу на чём-то белом. Снег! Весь скрюченный, и у меня почему-то большое пузо, просто невероятных размеров! На мне чужая одежда, и вся заледеневшая так, что хоть бей по ней молотком — она только будет туго лопаться да гнуться. Кусты! Зачем?.. И, вроде бы, рядом — стена дома… Человек в меховой шапке с опущенными ушами и в спортивном костюме подходит, виснет надо мною, склоняясь… Чего ему надо? Чего смотрит? Что у него за рожа такая? Чего испугался, посинел? Верно от холода. Да! Мне же самому невыносимо холодно. Помог бы он мне, занес меня вот в это здание, у стены которого я лежу. Давай, помоги, я не могу пошевелиться, настолько промёрзло всё тело! Чего это он, куда это он? Плохой человек! Убежал! …А! Может, это он за помощью? Решил, что в одиночку не справится. Дом рядом. Правильно, хорошая мысль. Он быстро вернётся, и не один — они затащат меня в тепло и уют! Кто это, знакомый какой? Обозько?! Не может быть! Что, что он говорит? Рома? Какой Рома? Садов? Замёрз? Вызывать полицию, звонить Степану Николаевичу в городскую управу? Не надо Скорой? Что такое, почему? Мне, верно, пригодится помощь медработника. Чего это Обозько говорит “эх Рома, Рома” и качает головой. Стоп! — И тут меня озарило. — Это же я — Рома! Я почему-то в его теле, я лежу возле “Ключей” промёрзший насмерть! Я-он мёртв! Нет, не хочу! Мне холодно, мне одиноко, хочу в тепло, к мамочке, под привычно пахнущую горячую подмышку, к мягкому бочку! Как холодно, как пусто, нет — не хочу, пустите, пустите меня, не хочу! Что это? Почему так много народа, куда они идут… чего уставились, чего смотрите? Пошли прочь, брысь, идите отсюда, чего смотреть!? Выпустите, выпустите!” — Я задёргался в чужом теле.
— Что ты? Что ты! Дурачок! — ласковый женский голос, тёплая рука на моём лбу, на щеке, тёплое тело прижимается, ложась на меня, придавливая меня мягкостью и знакомым запахом. — Тихо! Всё хорошо, всё в порядке, нечего бояться, это я, и больше нет ни-ко-го. Какой ты холодненький. Сейчас согрею. Вот так. Вот как хорошо… вот…
Я попробовал открыть смёрзшиеся веки — и у меня получилось!
Алёнка?
— Алёнушка!
— Да. Это я. Ты рад?
— Очень, очень рад, — в который уже раз после приезда повторил я.
Шторки-жалюзи были опущены. В полумраке комнаты меня согревала Алёна.
— Тебе что-то снилось? Нехорошее?
— Дааа, — отмахнулся я. — Ерунда! В последнее время донимает всякая бредятина — пустое.
— Угу. — Она тихонько елозила и поводила головой, склонившись ко мне так, что я чувствовал аромат её губной помады, а её распущенные длинные волосы щекотали мне лицо.
— Это только мне холодно или и впрямь холодно? — спросил я.
— Снова что-то с вентиляцией, — с безразличием сказала она. — Холод — во всём здании. Но мы сможем согреться. У нас получится обойтись без посторонней помощи.
— Ну, да. А который теперь час?
— Начало третьего. Но ты всё не о том… Вот, вот так вот… вот так, — приговаривала она, пробуждая меня. — Вот! Вот и… хорошо, — пролепетала девушка, наконец овладев желанным.
Продолжить чтение Глава двадцатая
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259