ДУРДИЛЬ
Андрей Куц
48 (132)
После разговора с Пашей, Валей овладела удручённость, и он погрузился в себя.
Недавняя искренняя дружба с несомненным ребёнком, напомнила ему о том, что он тоже всего лишь мальчик: ещё вчера он был легко шагающим по жизни дурашливым пацанёнком! И вот сегодня случилось столько всего ужасного, что вернуться назад ему уже не суждено. Больше не видать Вале детства! Пускай и без этого оно потихоньку его покидало, выпроваживая во взрослую жизнь, уже взбухшую на его пути высокой горой, требуя от него принятия серьёзных решений, которые предопределят его будущее. А есть ли у него теперь это будущее? Убеждённо можно говорить лишь о долгих годах, что он проведёт за колючей проволокой — колония для несовершеннолетних, вот что его ждёт, откуда через год-два он будет переведён к взрослым преступникам, или же он угодит в их кошмарный мирок сразу, так как можно только гадать, сколько продлится суд. Порой расследование с последующим судебным разбирательством затягиваются на долгие годы. И это как раз его случай… слишком непонятный, сложный случай — разбираться с ним станут долго, ой как долго! Где тогда останутся — за какой горой? — его будущие великие свершения, которые он для себя придумал? Да, они призрачные, эти свершения, но они обязательно Великие! Он знает себе цену! Он способен на многое!
Валя всерьёз задумался.
Валя вернулся в зал.
Валя возмутился!
Его покоробило то, что двухметровый Жора низко склонился над Наташей и, поглаживая её по спине своей огроменной ладонью, роняя на её зелёную футболку крупные капли пота, что-то горячо шепчет и тяжело дышит у самого её уха.
Наташа дёргалась, стараясь сбросить его руку, и выплёвывала грязные ругательства, вертя головой.
Ира лежала рядом с ней, вжавшись в стену, крепко-накрепко зажмурив глазёнки и отворотившись от близкого Жоры, обдающего её едким запахом пота, смешенного с перегаром. Она плакала и старалась подтянуть к лицу руки, привязанные к спинке кровати, чтобы загородиться ими или прикрыть уши, и не пугаться ещё больше, чем уже есть, от двух столь разных голосов.
Температура в комнате резко поднялась на пять-семь градусов и как-то вдруг существенно потемнело.
— Мужик, а мужик? — гулко сказал Валя.
— Чо тебе? — Жора ощерился. — Хочешь помочь? Хы!
“Развяжи их”, — приказал Валя, и в полутьме помещения что-то пыхнуло угольками у него в глазах.
У Жоры отвалилась челюсть, а во взгляде поселилось безмыслие.
Он начал развязывать руки Наташе, затем — Ире, пошёл к Марине — управился с нею и встал столбом посреди зала.
“Иди вон”, — тихо сказал Валя.
Огромный Жора прошёл рядом с Валей, и от этого мальчик почувствовал не просто свою малую величину, а свою уязвимость. И он понял, что нельзя спускать мужику совершённых проступков, его необходимо наказать, наказать за всё: и за то, что он громила, и за то, что он трогал Наташу, такую пригожую, такую близкую сердцу Вали Наташу, и за то, что от него плохо пахнет — и в таком кошмарном виде он склонялся над нею, близко-близко, касался её своими лоснящимися от жира и пота руками!
Если бы Валя был чайником, то он обязательно бы вскипел, заверещав свистком.
Валя последовал за Жорой и встал на крыльце.
Жора торчал перед калиткой торшером, который для чего-то вынесли на улицу нерадивые хозяева. Но вот он почувствовал, что у него под ногами пропала опора. Он задёргался, затрепыхался, стараясь высвободиться из невидимых сильных рук, немыслимым образом поднимающих его над забором. Он умудрился вывернуть голову и посмотреть назад, на Валю — на тёмного, непонятного мальчика. И тут Жору понесло вперёд. Скорость была значительной — Жора закричал пронзительно, истошно. Но полёт был коротким. Жора тыкнулся головой во что-то мягкое, и его сразу же стало что-то колоть и шлёпать. Жора завозился и сел. Перед ним возвышалась большая куча песка, которую окружали башни и крепостные стены — это всё, что осталось от только что разрушенного им замка.
Что-то треснуло Жору по голове.
— Эй! — вскрикнул он, хватаясь за ушибленное место и поворачиваясь.
— Увалень, увалень, увалень! — повторял мужичок-сморчок в штиблетах и в овчинной безрукавке, стукая его детским пластмассовым ведёрком.
— Аааааааа! — верещала дамочка в красном байковом халате, барабаня по спине Жоры кулаками.
— Дурак, дурак, остолоп, дурак, дурак, гад, — повторял парень лет тридцати в заломленной набекрень кепке: он сидел, поджав ноги, и качался из стороны в сторону, убиваясь от горя.
— Нахал! Гад! Дурак! — неслось со всех сторон.
Жора попятился, отмахиваясь и уклоняясь, потому что в него полетел песок, и по нему били, и его кололи пластмассовые лопатки, ведёрки и даже самосвалы и солдатики с индейцами — то, чем игрались взрослые-дети до его вероломного нападения на их замок.
Жора был окружён!
Жора встал на четвереньки и быстро пополз зигзагами.
Жора поднатужился, высоко выставил свою пятую точку, опёрся на руки, толкнулся ногами и побежал.
И заверещали женщины, и заржали мужики.
Жора полоумно оглянулся: что там ещё случилось? А взрослые-дети уже неслись за ним — они преследовали его!
Жора устремился домой, но на крыльце стоял Валя, и был он сух, сер, сед, и вокруг него копошился мрак.
— Ууу… — выдохнул Жора и, налетев на забор, опрокинулся на спину.
Его стукнуло по голове пластмассовое ведёрко.
Жора тут же вскочил и помчался.
Куда?
За огороды!
В лес!
Валя понаблюдал за тем, как за Жорой несутся взрослые-дети, и вернулся в полумрак дома.
Наташа сидела на постели в комнате. Она неспешно обувала уличные розовые тапочки, соскочившие у неё с ног ранее. Ира жалась к Марине в зале, о чём-то шушукаясь с нею на её кровати.
Наташа посмотрела на Валю, протянула руки и поманила его.
— Иди ко мне, — сказала она нежно.
— Да, — прошептал Валя.
— Что? — услышал он. — Что ты сказал? Что с дядей Жорой? — это была Марина.
Валя вздрогнул, тряхнул головой. Наташа всё так же возилась с обувкой, а в углу зала у кровати стояла Марина.
Валя подошёл к ней. И Марина хорошо рассмотрела, какой он есть из себя. Она хотела вскрикнуть, но не успела, потому что Валя взял её за плечо — тело девочки тут же сделалось мягким, податливым. Валя развернул её, повалил спиной на постель, дотронулся до лба — Марина ровно задышала в безмятежном глубоком сне.
Ира смотрела во все глаза.
— Что… как? — проговорила она.
Валя ухватил её за руку — Ира обмякла. Валя уложил её рядом с Мариной, прикоснулся ко лбу — Ира уснула.
Наташа обулась и поднялась с кровати.
Перед ней встал Валя.
— Что? — спросила Наташа. Она стала приводить в порядок волосы. — Я тебе нравлюсь? — поинтересовалась она и вдруг опрокинулась на кровать и протянула руки — пальцы зашевелились, маня.
Валя захолодел.
Валя шагнул к ней, задел ножку кровати, пошатнулся — и ему показалось, что он падает в объятия к Наташе: она уже близко, её губы близко, они приоткрываются для поцелуя…
Валя почувствовал себя скверно, совсем скверно.
Что с ним, что с ним творится?
Валя упал на пол без чувств.
Наташа, всё так же занимаясь волосами, недоверчиво посмотрела на него. Она склонилась и увидела насколько он худ, сморщен, сер, что он не шевелится, а глаза у него закрыты, — и всполошилась, и побежала на кухню за стаканом воды.
Наташа смочила пальцы в стакане с водою и брызнула на лицо Вали — нет толку. Наташа снова смочила пальцы и брызнула — нет толку. Наташа поколебалась и плесканула воду прямо из стакана на лоб мальчика. Валя вскинул голову, но сразу же уронил её, громко бухнув по деревянному полу, и застонал — не от боли, а вроде как от немощи.
— Что с тобой? — спросила Наташа. — Давай, я уложу тебя на кровать? Ща, погоди!
Наташа прошла в зал за лишней подушкой, чтобы уложить Валю повыше, и увидела Марину и Иру: девочки лежали со спокойными лицами, не двигаясь, с закрытыми глаза, и неприметно дышали, кажется.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
Наташа стояла и с недоумением глядела на них.
Она нерешительно тронула Иру за руку — Ира не реагировала. Наташа потрясла Иру за плечо… потом легонько хлопнула её по щеке… уж было хотела она начать хлестать Иру по щекам со всей силой, а то и бросаться на улицу за помощью, как услышала стон Вали.
Наташа подхватила подушку и вернулась к нему.
Она помогла Вале подняться, уложила его на кровать и подсунула ему под голову две подушки.
— Я сейчас вернусь, — сказала Наташа. — Погляжу, что там с девочками и вернусь. Они чего-то лежат и не двигаются. Не пойму, что с ними?
— Погоди, — сказал Валя едва слышно. — Присядь, — попросил мальчик.
— Тебе что-то нужно?
— Нет.
— Тогда я — к девочкам, быстро!
— С ними всё хорошо.
— Откуда ты зна…
Валя смотрел пристально… и что-то в глубине его глаз вспыхнуло оранжево-бордовым огоньком — Наташа села и, не отрывая от него взгляда, легла рядом. Валя положил ладонь на её холодный лоб — Наташа уснула.
Валя лежал, прислушиваясь к её дыханию, разглядывая её, держа свою руку у неё на бедре, и не смел шелохнуться — дивился, пугался, восторгался, и не заметил, как уснул сам.
49 (133)
Жора забился на свободную от растительности площадочку посреди густого орешника, позади нижнего ряда домов.
Он сел на корточки. И только тут он вдруг обнаружил, что совсем голый.
“Как, как это? — не понял он. — Когда это случилось?!”
Ему представилось, как он в таком виде ползает на четвереньках, уворачиваясь от взрослых-детей.
“Вот почему я слышал визг и смех”, — сообразил Жора.
Какой срам, какой позор!
Как теперь быть? Куда податься? К соседям не пойдёшь — стыдно. Ни к кому не пойдёшь! А в доме засел этот непонятный пацан.
“Надо ждать, — решил мужик. — Надо ждать темноты”.
Жора пригорюнился и, покачиваясь, засмотрелся на быстро сменяющиеся перед его внутренним взором картинки, на которых было всё, что случилось с ним за последние полчаса.
Время шло, а Жора всё сидел и смотрел в пустоту.
Вот уже Валя вышел из его дома. Вот уже совсем стемнело… а Жора по-прежнему сидит в орешнике.
Оставим же Жору в покое и вернёмся к Вале, который, как было только что сказано, покинул его дом.
50 (134)
Как уже известно, приблизительно в 18 часов 40 минут Валя стоял на деревенской дороге умилённый, как лис, только что от пуза полакомившийся курочками. Он не знал, сколько проспал, но знал, что всё это время рядом с ним спала Наташа… и она продолжала спать, когда он поднялся, чтобы выйти на улицу. Вале было приятно от этой мысли, и ему было приятно от того, что после сна он чувствует себя спокойным и даже — умиротворённым. Пускай же так длится, как можно дольше!
Перед Валей на востоке тянулась полоса леса, где работали люди, выполняя предписанные им задания, и Валя отправился туда для инспектирования.
Дорога, ведшая Валю к восточной кромке леса, нам тоже уже известна. Осталось упомянуть лишь о маленьком нюансе, который приключился с внешним обликом Вали, или скорее не с обликом, а с антуражем, который стал присущ ему с некоторых пор. Летающие возле него неведомые мошки теперь были не тёмными, близкими по цветовой палитре к чёрному цвету, — они светились! Валя был умилён, растроган, покоен — и мошки реагировали на его настроение. И это зрелище — в вечерних сумерках, в тени близкого леса, под тягучими рядами быстро плывущих серо-синих облаков — было прекрасным!
Чем ближе он подходил к загородительной полосе, возводимой людьми, тем больше было в воздухе хлопьев, порождённых дырой, пробитой Кириллом Мефодичем посередине автодороги, — они уже подбирались к нижним домам Устюгов, и они… они, соприкасаясь с мошками Вали, заражались от них сиянием! Пройдёт каких-то пятнадцать минут и вся восточная округа деревни засверкает мириадами светляков неизвестного происхождения!
Но это будет потом, а пока что Валя взобрался на бугор и…
“Что это такое?! — не прокричал, а проорал он внутренним голосом, отразившимся в голове у каждого работника. — Что это такое, я вас спрашиваю?!”
Ему никто не ответил, потому что все стояли и зачарованно смотрели на северо-северо-запад.
“Почему, почему не работаете?!” — кричал Валя.
Он уже собрался усомниться в своей силе, в том, что люди по-прежнему состоят под его началом, как дёрнулся в том направлении, куда устремили глаза люди…
Он хотел всего лишь бросить короткий взгляд в ту сторону, не веря, что там может быть нечто такое, что способно вывести их из-под его власти… и вынужден был оторопеть, и уже ме-д-ле-н-но возвратить глаза к прежнему месту — к северному краю неба.
“Не может такого быть… что это… — провернулось в голове у Вали. — Не верю… как такое возможно? Как? Кто? Кто посмел?..”
“Марат или Паша! Или… или Сама, сама Лесная Фея… Но, нет, нет, только не она, не могла она… её вообще нет! И — не Паша. Он на такое не способен. Значит — Марат! Да, это должен быть Марат. А я должен быть там, чтобы разобраться, в чём дело! И, если надо, осадить и вразумить выскочку, посмевшего пробудить такое, такое… исчадие ада… Как же такое возможно?”
Валю прошиб озноб. Он впервые за две недели почувствовал и вспомнил, что такое холод. Но это был необычный холод: он приходил от страха, — а это было уже совсем скверно, потому что Валя испугался не своих поступков и их последствий, Валя испугался Марата! Марата!!!
Он с беспомощностью посмотрел на оцепеневших людей, на Смерч, всасывающий в себя небо.
Махнув рукой на людей, кипя от негодования и сжимаясь от страха перед возможной потерей контроля над тайнами Чёртовых Куличек, Валя быстрым шагом, кратчайшим путём направился к Горелой Горе, на которой он в последний раз видел Марата.
51 (135)
Медленно плавающие тёмные хлопья вспыхивали тусклым светом одна за другой, — и очень скоро свежий вечерний воздух был усеян удивительными светляками.
Люди отняли глаза от мрачного предзнаменования, разрывающего пространство на северо-северо-западе, и обратились к созерцанию иной невидали, измаравшей жёлтыми точками удивительный мир, отчего в них снизошло успокоение: они уверовали, что всё обойдётся, что всё будет хорошо, — на страшную угрозу, поднявшуюся над лесом, отыщется достойный ответ, в каком бы качестве он ни явился.
Люди вернулись к прерванным работам.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
Больше они не поднимали голов, чтобы посмотреть на Смерч, который ворочался в непосредственной близости от них, всасывая облака неспокойного неба.
52 (136)
В 19 часов 30 минут Валя был в ста метрах от бушующей громадины. Казалось, что ветер наматывает круги неспешно, нудно, но так только казалось из-за больших размеров Смерча (в диаметре никак не меньше двух километров), стена которого, напичканная кусками деревьев, ветками, листвой, землёй, была в толщину сто пятьдесят, а то и двести метров. Всё, к чему прикасалась эта махина, было обречено подняться на воздух и вращаться, кружиться, сталкиваться и биться с тем, что уже носилось в её толщах.
Но внутри Смерча ветра не было совсем — благоденствие.
Наверное, это происходило от того, что там был Марат. Он сидел почти в полной темноте, переполненный гордостью, напыщенный — торжествующий! Он ни о чём не горевал, ни о чём не волновался, потому что его ни разу не посетила мысль о том, как ему усмирять стихию.
Ему очень хотелось увидеть обескураженные лица Вали и Паши — это единственное, чего ему недоставало. За это зрелище он отдал бы многое, — правда, он ни за что не покинул бы Горелой Горы и никого на неё не пустил бы.
Марат не прислушивался к тому, что творится по другую сторону Смерча, поэтому он был очень удивлён, когда тоненький голосок, трепещущий от неуверенности, пробился через чудовищную какофонию звуков.
“Марат… это ты?..” — откуда-то издалека прорвался к нему голос… мальчика?
“Валька?”
“Валька! — понял Марат. — Это — Валька. Бедненький Валя…”
Марат представил, как тот беспомощно стоит перед непреодолимым препятствием.
И этот прерывистый писклявый голос!
Марат заржал.
Он повалился на спину, ухватился за живот и стал кататься по земле.
У него начались колики.
Марат превозмог себя и, захлёбываясь воздухом, усмиряя дыхание, прекратил безудержное веселье, сказал:
“Да, Валёк, я тебя очень внимательно слушаю. Только одно плохо, что у меня здесь тебя почти не слышно. — Издевательские, выпендрёжные нотки бродили в голосе у Марата. — Что ты, мой дорогой, хочешь? Неужто пожаловал в гости или заскочил на огонёк?”
“Марат, это ты сотворил?”
“Оно конечно. Я самый”.
“Не может быть!”
“Тебе нужны доказательства?”
“Нет, я верю!.. Но — как?..”
“А вот так! Не надо было шляться-болтаться незнамо где! Теперь я — здесь единственный господин Всемогущий Повелитель! Всё, всё досталось мне! Мне одному. Завидно? Страшно?”
“Колоссальное зрелище! — искренне протянул восхищённый Валя. — Тебе стоит выйти, посмотреть со стороны, с расстояния. Потрясающе!!!”
“Нет уж. Дудки! Не выманишь, не приманишь! У меня тут очень даже миленько. И восхищения навалом! Сколь угодно долго, вот тут сидя, удивляюсь и наслаждаюсь, — а силушка ко мне прибывает, втекает она в меня, насыщает мои клеточки… вскорости я… я… да-ааа!..”
“Что?.. Что ты говоришь?”
“Валька! Ты мне надоедаешь. Ступай себе вон… пожалуйста. Иди, пока я добрый и говорю “пожалуйста”. В другой раз не пожалею, накажу тебя за приставания к царствующей особе, плебей!”
“Да что это ты так взъелся? Ты чего, Марат?!”
“Пшёл прочь, раб ничтожный! Поганка! Погань-поганая! Вечно командовавшая, подчинявшая нас… Руководитель! Высокомерная, напыщенная дрянь!”
“Марат! — вскричал оскорблённый Валя. — За что? Мы же друзья! Мы просто дружили. И всё. Я старше тебя, я чаще бываю в деревне, поэтому многих и многое знаю. Вот и всё”.
“Да-да, рассказывай это своей бабушке — она поверит. Иди прочь, я говорю, а то рассержусь”.
“Но я…” — начал Валя, как вдруг напротив него стена Смерча вспухла — вздулась она пузырём, и ринулась к нему.
Валя проглотил язык — захлебнулся, поперхнулся. Разворачиваясь — споткнулся, упал. Поднялся и ринулся, не помня себя, по кустам, оврагам, кочкам, сквозь цепляющиеся, стегающие ветки и режущие, обвязывающие ноги травы.
Пробежав двести метров, Валя опустился на четвереньки и стал откашливаться, выплёвывая мокротные сгустки. Лицо у него распухло от натуги, глаза слезились, уши заложило. Он харкал, плевал, сопел, урчал, кашлял, очищая горло и расслабляя запавший было язык, теперь далеко высунутый.
— Чёртова обезьяна, — выдавил он и снова зашёлся кашлем.
“Придётся ждать, когда ему надоест, — думал Валя. — Не может же это безумие продолжаться вечно. Пускай перебесится. Пока я ничем не сумею взять над ним верх… а я должен, я обязан вернуть Кулички… мне это важнее. И я… я умнее его, чёрт побери! Зачем ему всё это, что он станет с ним делать? Но пока придётся ждать… я не знаю, пока не знаю, чем его одолеть”.
Валя отдышался, поднялся и побрёл к деревне: ему надо было возвращаться, чтобы не потерять контроль и над Устюгами.
“Как бы мне пригодилось то, что открыл Марат… Как же это вышло? Почему он, а не я? Ведь я — часть Куличек. Без них я долго не протяну. Особенно, если Марат станет сосать их, расходовать их мощь так нерачительно, впустую и такими огромными кусманами… бессмысленно! Нет, не бессмысленно. Он — огородился. И прежде всего — от меня. Он меня опасается! Он не хочет делиться Куличками. Он не хочет допустить борьбы за территорию. Негодяй! А я — глупец! Нельзя было оставлять его одного. А где Пашка? Неужели он с ним? Нет. Он наверняка где-то ещё… И это очень, очень хорошо! Потому что сразу с двумя я не управлюсь во век!”
Валя шагал по лесу, укрытому вечерним сумраком, и был обеспокоен и растерян.
Возле него больше не было заметно облака из мошек.
“Не видно? — поразился Валя, и его охватило новое беспокойство. — Их нет?! Почему? Потому что темно, и я их просто не вижу? Или я чахну? Меня сушит Марат?”
“Надо как можно скорее уйти от Чёртовых Куличек!”
“Где же мои мошки? Они же светились, а значит, я видел бы их по-любому!”
“Я плохо вижу… как темно вокруг”.
Валя ускорил шаг.
К половине девятого вечера, спустя полтора часа с момента отлучки, Валя вернулся в Устюги, по-прежнему безраздельно принадлежащие ему одному, — Валя уповал на то, что такое положение вещей сохранится и впредь.
Продолжить чтение Часть 3 Главы 137
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259