ЕГОРУШКА
Андрей Куц
Зверинец
2 дня назад (25 июля, вторник)
Ночью была гроза. Но утром на небе не оказалось ни одного облака.
Солнце жгло, обещая к полудню устроить на земле адское пекло.
Леонид Васильевич Шмаков, как только проснулся, настроился поправить былые доверительные отношения с сыном, думая, что во всём виноват он сам. Он намеревался прикинуться бодрым и весёлым и склонить сына в такой жаркий и душный день отправиться на реку, прихватив с собой, конечно, всех его друзей. Для детей это будет настоящим праздником, полагал Леонид Васильевич, потому что им запрещено ходить на реку одним, – и тут так удачно подворачивается он! Леонид Васильевич подарит детям лишний радостный летний день!
Умаявшийся в любовных утехах с Татьяной Васильевной, уже не молодой, но ещё не старый, полный душевных сил от внезапно нагрянувшей любви, Леонид Васильевич Шмаков поднялся с постели аж в половине десятого утра. Он бодро вышел на крыльцо – улыбнулся и помахал Саше и Бориске, говорившим возле колодца, и, видя, что рядом с каждым из мальчиков стоит по два ведра, направился к сыну, чтобы подсобить ему. Заметив это, мальчики как-то недоверчиво посмотрели в его сторону и, подхватив вёдра, разошлись. Леонид Васильевич, не изменяя выбранной тактике, подскочил к сыну и стал настойчиво вырывать у него из рук вёдра.
– Соскучился я, – объяснял свою напористость Леонид Васильевич, – уважь деревенскую душу. Позволь насладиться домашними хлопотами. Давай, давай – мне это будет только в радость. Эхма!.. – Он подхватил вёдра. Вода заплескалась, перехлестнула через край и обмочила ему босые ноги. – Ах, хорошо! – завопил Леонид Васильевич. – Холодно, студёно, чисто! Где наш ковш? Сейчас же зачерпну и вдоволь напьюсь. Вроде бы уехал всего лишь четыре дня назад, – говорил он идущему следом сыну, – а соскучился. Видимо, мало был – не успел пресытиться. Ну, ничего… всё наверстаем, всё вспомним! А, сынок? Посмотри, какая жарында! Бери всех друзей и пошли-ка на реку!
– Не знаю… – отозвался Бориска, – у нас вроде как другие планы…
– Да ты что! Какие могут быть другие планы? Ведь лето же – жара, каникулы и река! В такую духоту не захочешь выходить из дома, а ты – другие планы. Это меня не было – вот вы и маялись. Бросайте всё и живо натягивать плавки! Давай, беги, оповести всех. Ты ел?
– Нет.
– А у нас есть чего похрямзать?
– Есть.
– Ну вот и славно. Сейчас быстренько немного пожуём и через полчаса пойдём. Беги, а я пока загляну к Теличкиным – вчера я с ними даже не поздоровался. Может, они с нами пойдут?
Но, осуществиться планам Леонида Васильевича, было не суждено.
Ещё на подходе к калитке огорода Теличкиных, он почуял неладное – у них было непривычно тихо. Даже Любочка не копошилась где-нибудь в тени смородинового куста.
Он осторожно взошёл на крыльцо, приотворил дверь, позвал:
– Есть кто дома, люд честной? Что-то у вас сегодня тихо! Лидия Николаевна? Василий Павлович? Любочка?
Любочка вышла из сеней и тихонько сказала, указывая ручкой на залу:
– Они там.
Леонид Васильевич неловко прикоснулся к её волосёнкам и испуганно заглянул в комнату.
Перед окнами стоял диван, на котором спала внучка, а кровати старика и старухи стояли в тёмных углах комнаты. Василий Павлович лежал на своей кровати у дальней стены. Перед ним на шатком древнем стуле со спинкой сидела Лидия Николаевна.
Леонид Васильевич кивком головы поздоровался со старушкой и робко спросил:
– Что с ним?
– Ох, Лёня, видно, сердце шалит, – сказала бабушка Лида и вытерла пот, скопившийся на лбу старика. – Ночь-то какова была… гром грохотал, молнии – он почитай всю ночь не сомкнул глаз, а утром вышел на солнышко, походил, подышал мокрым воздухом, выкурил папиросину – его и сморило. Гляжу, сидит на ступеньках крылечка, ни жив ни мёртв – лица на нём нет. Уставился в точку и молчит – боится пошевелиться, из последних сил держится, чтобы не завалиться набок. Я его – под ручки и кое-как довела до кровати. Вот – лежит. Плохо ему… жарко сегодня, душно. А ведь день только начался… Что же будет дальше? Ох-хо-хо…
– Может, скорую? – предложил Шмаков-старший.
– Я уж и не знаю, Лёня. Может, уснёт, отлежится – всё и пройдёт, а? Чего тревожить людей? Да и надо кому-то в село идти, чтобы позвонить…
– Какие Вы говорите глупости, Лидия Николаевна! Разве такими вещами шутят? Нельзя запускать хворь, а то станет хуже, и тогда сам Бог окажется бессилен. А люди, что? Кто же поможет, как не люди? К тому же доктора для того и поставлены.
– Оно так, Лёня. Оно так… конечно. Но такое бывает и с молодыми, ежели не поспят ночь, а тут – старик. Может, обойдётся? Щас поспит – и пройдёт. – Лидия Николаевна глянула на Шмакова мутными серыми глазами.
Любочка просунула руку через металлические прутья спинки кровати, за которой она всё это время стояла, и провела ладошкой по седым волосам деда, жалеючи.
– Не тревожь его, детка, не надо, – сказала бабушка.
– Он не спит? – спросил Шмаков.
– Вроде нет, – ответила Лидия Николаевна.
Шмаков наклонился над стариком, позвал:
– Василий Павлович, вы меня слышите?
На этот раз старушка не посмела вмешиваться. Она лишь с озабоченностью следила за осунувшимся лицом мужа.
– Василий Павлович, это я – Лёня Шмаков, – сказал Шмаков и потрогал холодный, но потный лоб старика. Тот открыл глаза и с трудом нащупал взглядом зависшее над ним лицо.
– Лёня, – сказали его жухлые губы, – плохо чего-то мне…
Шмаков какое-то время молчал, а потом сказал:
– Ничего, Василий Павлович, вы только не переживайте, как-нибудь обойдётся. – Он решительно выпрямился. – Лидия Николаевна, нужно срочно вызывать скорую! – Старушка охнула. – Я пошлю сбегать Бориску. А вы дайте ему таблетки, какие у вас там имеются для такого случая.
– Я уже давала, милок. Ещё, что ли, дать?
– Если давали, то лучше не надо. Я сейчас вернусь. Найду Бориску и вернусь.
– Ой, батюшки!.. Беда-то какая…
Через час приехала “Скорая”, а вместе с ней – Бориска, позвонивший в больницу из будки уличного телефона и дожидавшийся врачей на автобусной остановке в Житнино, – в селе, к сожалению, до сих пор крайне нестабильно и едва-едва работала сотовая связь, не доставая хотя бы иногда краешком сигнала до Тумачей. Но уже в начале осени в Житнино появится собственная вышка беспроводной связи и карман штанов Бориски потяжелеет от первого личного телефона.
Василия Павловича было решено госпитализировать.
Лидия Николаевна поехала вместе с мужем. Леонид Васильевич не оставил стариков в беде: он тоже уехал, чтобы оказать им посильную помощь и поддержать Лидию Николаевну, и привезти её назад, если понадобится, или разместить на ночлег у Татьяны Васильевны. Бориске поручили заботу о Любочке, которая, вцепившись в бабушку, всё плакала.
Было 11 часов 30 минут.
Любочка была сама не своя. Она потерянно озиралась на родном, но непривычно тихом дворе, входила в пустую избу, заглядывала в тёмный сарай, шла как сомнамбула за Бориской на его огород, заходила в его избу – и там казалось ей всё столь же чуждым, незнакомым, холодно-блеклым, отталкивающим, отторгающим её. Всё как-то враз померкло в её глазах, уменьшилось, потеряло смысл, лишившись тепла дорогих её сердцу людей. Как будто они ушли навсегда.
Если бабушка ещё вернётся, то дедушку она может никогда больше не увидеть: он пропадёт точно так же, как когда-то пропала её мама. Была – нету. Но Любочка знала, что мамочка где-то ходит по белу свету… а вот дедушка не затеряется в чужих краях, нет, его положат в гроб, который опустят в яму, и заполнят её землёй! Любочка знала это наверняка. И если до конца не осознавала, как это вдруг живой человек может лишиться живой искры, и больше не мочь открыть рта, глаз, пошевелить рукой, вдохнуть воздуха, то она хорошо понимала факт принятого погребения и то, что из-под земли дедушка никак не выберется, чтобы вернуться к ней. Там он останется навсегда. Ведь дедушка старый. А старые люди, если уходят, то уходят навсегда…
Любочка подслеповато осмотрела вдруг ставшую недружелюбной, неприветливой, какой-то чужой, обстановку жилой комнаты в избе Бориски, села на кровать… и отчётливо увидала дедушку: он лежит неподвижно, с закрытыми глазами, а вокруг – тоска… стенания, вой, всхлипы… и стукает земля… по дереву… по крышке гроба.
Девочка заплакала.
– Мама, мамочка, где ты? – прошептала она, шмыгнула носом и размазала кулачком сопли, смешивая их с каплями слёз на щеках.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
Бориска, занимаясь на кухне завтраком, вдруг понял, что давно невидно и неслышно Любочки. Он отёр руки о замасленный полотенец и заглянул в комнату.
– Любочка? – позвал он и увидел, что девочка уткнулась в подушку и горько плачет. – Любочка, что ты? Перестань! – Он присел на постель, стал поглаживать её по спине. – Перестань, говорю. Всё обойдётся. Вот увидишь. Всё будет в порядке. Дедушку вылечат, и он вернётся. Знаешь, какие у нас в городе работают знающие доктора? У-ууу… таких в целом мире днём с огнём не сыщешь.
– Правда? – не отнимая лица от подушки, спросила Любочка. – Ты не врёшь?
– Когда это я тебе врал? А ну-ка скажи. Когда такое было?
Девочка задумалась. Зашмыгала носом, поднимаясь и усаживаясь рядышком с надёжным и преданным Бориской. Она доверчиво заглянула ему в лицо.
– Там – мой папка, – сказал мальчик. – Если что-то понадобится, он позаботится – сделает в лучшем виде! Ты же его знаешь. Он – броня, а не человек. – Бориска обхватил Любочку за плечи, притянул к себе. – Всё будет тип-топ, рёва-корова. Дедушка у тебя крепкий и ещё молодой. Это он только так – малёк прихворнул. Ты припомни-ка, когда в последний раз он у нас болел? А-ааа… не помнишь. Вот и я не помню. Крепкий старикан, дюжий.
– Он у нас крепкий, да? – спросила Любочка.
– А то! Ещё какой крепкий. О-го-го!
Они замолчали, утешенные близостью.
– А ну-ка вставай! – воскликнул Бориска. – Умойся и давай кушать. Ты кушать хочешь?
– Не-а, меня утром бабушка накормила.
– А я вот ничего ещё не ел. Так что, я – есть, а ты – умываться. А ну живо, бегом к умывальнику!
Любочка умывалась, а Бориска, усевшись за стол, ковырял вилкой лапшу, заправленную тушёнкой и жареным репчатым луком. Тем временем Любочка, утёршись чистым полотенцем, засмотрелась в окно.
– Ты чего там увидала? – потревожил её Бориска.
Девочка встрепенулась.
– Ничего! – выпалила она и поспешно повесила на гвоздь полотенце.
– Что значит – ничего? А чего суетишься?
– Я… – девочка замерла.
– Ну? Продолжай.
– Я думала…
– Да?
– Я думала о маме.
Бориска поскучнел и, ничего не ответив, упёрся взглядом в тарелку, ожесточённо заработав вилкой челюстями.
– Хочешь компота? – спросил он через минуту, не отрывая глаз от остатков лапши.
– Нет.
– Как хочешь.
С минуту помолчали.
– Может быть, чаю? – предложила девочка, надеясь отвлечь Бориску от своих слов.
– Хорошо. Ставь чайник.
Бориска проследил, как Любочка управилась со спичками и газом, взял пустую тарелку и прошёл к раковине, чтобы мыть посуду.
Любочка тихонько сидела на стуле, положив руки на колени, – вроде как ждала вскипания чайника, со спины наблюдая за движением плеч Бориски.
Истаяла минута.
Бориску кто-то тронул за локоть.
– А ну его, этот чай. – Любочка небрежно махнула на гудящий чайник. – Лучше пойдём к Жоре.
13 часов.
Пять пар детских глаз уставилось на небрежно раскинувшегося и сопящего в обе носопырки Жору: он лежал перед шалашом с голым торсом, обгорая под высоким солнцем.
Жора спал без задних ног.
Ночью была гроза, поэтому он, надо полагать, снова не выспался и к тому же промок. Рубашку он сушил на краю шалаша. Штаны же он не мог снять из-за цепей: вполне вероятно, поутру они тоже были мокры, но теперь, под палящими лучами солнца, штаны полностью просохли. Повязки он содрал – на руках виднелось по одной неряшливой синей кляксе, опухоли заметно не было. Из-за густого загара синяк под глазом был едва различим.
– На нём всё заживает, как на кошке, – подметил Митя удивительную способность Жоры затягивать раны.
– Что такому может сделаться? – добавил Саша. – Разве что переедет бульдозер.
– Будить, что ли? – поинтересовался Митя.
– Буди, – разрешил Бориска.
Четверо детей отошло к своему шалашу, село там, наблюдая, как Митя пихает мужика ногой в потрёпанной красной кеде.
– Уууу… – зашевелившись, протянул Жора и разлепил малюсенькие чёрные глазки – Митя отскочил от него и присоединился к друзьям. – Припёрлись, чертенята… – сказал Жора. – Поспать не дадут… Чего припёрлись? Слоняются тут без дела… Пошли вон! Я спать буду.
Митя шевельнулся, собираясь растормошить Жору более жёсткими – действенными – методами.
– Сядь, – сказал Бориска. – Пускай спит, если сможет. Ну его к лешему.
Митя был разочарован и грустно спросил:
– И что же нам делать?
Бориска пожал плечами.
– Не знаю, – отозвался он. И добавил с возмущением: – Что же это получается? Мы теперь без него не найдём чем заняться?
И тут в Жору полетел земляной камешек.
– Любочка!!! – не поворачивая головы, вскричал Бориска. – Ты снова за старое? Да что это на тебя находит?
Он хотел перехватить её руку, занесённую для нового броска, но Любочка увернулась и отбежала от него, и швырнула-таки второй ком сухой земли – тот, так же как и первый, упал за два метра до Жоры, который, прикидываясь спящим, украдкой следил за детьми.
Девочка нагнулась и ухватила новый снаряд.
Бориска ринулся к ней, желая пресечь хулиганство.
Но Любочка не считала свои действия таковыми – это продолжалось затаённое противостояние между ней и Жорой, который упорно не говорит о её маме, который отрицает какую бы то ни было к ней причастность. Любочка и не думала отступать от однажды принятого решения, ставшего для неё особенно насущным из-за случившейся болезни с дедушкой.
Любочка пробежала вдоль кукурузы, в мгновение ока оказавшись на противоположном конце площадки.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
Бориска старался казаться разгневанным:
– Ты, что же это, теперь станешь от меня бегать? Почему ты меня не слушаешь? За что ты меня обижаешь? Я же твой самый верный друг. Разве не так мы уславливались? Как не стыдно. Предательница! Не изгаляйся над больным и привязанным – это плохо!
– Это мой дедушка больной! – выкрикнула Любочка. – А он… а он… Это он, а не я, предатель! Я поила его водой, я позволила ему жить в нашем шалаше, я позвала вас, чтобы вы ему ещё больше помогли… а он поджидал мою мамочку, он хотел её схватить. И теперь сам схвачен. Больше он не страшен моей маме, но она об этом не знает, и продолжает где-то прятаться. Я знаю это. Она – где-то рядом. Она вернулась ко мне, убежав от злого дядьки. Тот дядька послал этого Жору поймать, подкараулить мою маму, чтобы вернуть ему. Пускай он сознается, и вы мне поверите. И тогда мы все вместе пойдём искать её. Он должен сказать, он один её ищет или с кем-то ещё, и когда она убежала, и ещё, и ещё… – Любочка задыхалась от быстрых, комканых слов. – Ещё, мой дедушка может умереть, и тогда мы с бабушкой останемся совсем одни! – Лицо у девочки сжалось, и она заплакала. – Где моя мама??? – закричала она, подскакивая к Жоре, успевшему сесть и подтянуть к груди ноги. Любочка больно стукнула его по спине ногой, обутой в сандалий, и тотчас отбежала.
Жора огрызнулся: он осклабился и дёрнул рукой, отмахиваясь от шмакодявки как от назойливой мухи.
Все дети подались вперёд, испугавшись, что он ухватит её за ногу.
– Пошла к чёрту, малолетняя дура! – прошипел мужчина, поднимаясь. – Знать я не знаю ни о какой тётке, чей-то там мамочке. Я сам по себе. Ясно тебе? Сколько раз повторять? Избавьте меня от этой чокнутой. Сколько можно терпеть? Я всё же не каменный – прибью ведь, к едрене фене, так и знайте!
– Я те прибью, – сказал Бориска. – Смотри, как бы тебя не прибили. Лучше скажи то, что от тебя хотят услышать.
– Да что же это такое! – Жора всплеснул руками. – Это какая-то фигня, ей-богу! Куда я попал? Это же форменная психушка! Не дети, а психопаты. Таких придурков, как вы, надо мочить в самых зачатках! Жалко, я вчера не сломал шею Катьке – одним придурком стало бы меньше! Глядишь, мои шансы на свободу выросли бы… а так… мне ничего не светит… вы же дёрнутые! Вы прибьёте ради одного удовольствия! Чего ждать от узколобых? Эй!!! – Жора припал на правую ногу. – У, бестия! – огрызнулся он. – Гнида в юбке с косичками.
Пнув Жору по икре, Любочка отбежала на безопасное расстояние и оглушительно, пронзительно закричала:
– Сам гнида! Гнида, гнида! Гнида Жора! Гнида…
– Любочка… – наклонив голову, с укоризной обратился к девочке Бориска с противоположного края освобождённой от кукурузы площадки.
Глаза у девочки были выпучены. Она брызгала слюной.
Она перевела взгляд на Бориску, продолжая выкрикивать:
– Гнида, гнида, гнида!
Она кулачками била себя по бёдрам.
– Гнида, гнида…
– Угомоните её! – перекрывая детский голос, закричал Жора. – Я этого больше не вынесу. Я её чем-нибудь огрею – на веки вечные заткну пасть!
Сказав это четверым детям, он отвернулся к бьющемуся в исступлении ребёнку, и тут же получил сокрушительный тычок между лопаток – это Митя, не утерпев, подскочил к нему и ударил локтём.
Жора упал на четвереньки, застонав от боли, которая прошла огненной стрелой через предплечье в кисть, пострадавшие вчера, сковав руку. Он не бросил даже взгляда на своего обидчика, – и этой смелостью он пуще прежнего взбеленил щуплого мальчика в больших очках. Митя боролся с искушением не больше пары секунд, – он с наскока смачно залепил ногой Жоре под дых.
Жора икнул и, оставаясь на коленях, ткнулся лицом в кукурузную подстилку.
– Ты хочешь нас убить? – вскричал Митя. – Всех нас убить? Ты только этого всегда хотел? Ты и не думал идти на мировую? – И добавил уже спокойнее: – А мы хотели заключить с тобой сделку или что-нибудь такое. – Он тяжело дышал. – Мы надеялись, что тебе когда-нибудь можно будет доверять. Что в конце концов мы сможем тебе поверить, и тогда мы разбежимся в разные стороны – ты уйдёшь куда подальше, так уйдёшь, что мы в века не увидим твою поганую рожу. Но ты как был убийцей, так им и остался. Тебе видится лишь один выход – это убить всех, кто может выдать тебя милиции. Так? Так, а? – Митя сбоку толкнул Жору по выставленному заду.
Жора завалился набок.
Саша, вооружённый дубиной, сложенной из трёх кукурузных жердин, поставил ногу на бок поверженного врага и упёр дубину ему в шею.
– Да отпустите вы его, он и без того весь калечный, – сказал Бориска. Он до последнего лелеял надежду на мирное разрешение уже давно сложившейся ситуации, поэтому его не могли не расстроить страшные слова Жоры. Сейчас он был готов присоединиться к Мите и Саше, но гордость не позволяла гневу и разочарованию затмить разум, чтобы начать измываться над калечным, к тому же над пленённым и ограниченным в передвижениях Жорой.
– Бориска, – сказал Саша, – мы должны его хорошенько проучить. Иначе нам это аукнется. В конце концов он кого-нибудь из нас отловит, и тогда не станет медлить, угрожая, а просто-напросто сразу свернёт шею. Он должен уяснить, что даже мелкие проступки не сойдут ему с рук. Здесь – не воля, где он безнаказанно измывался над людьми. Он должен знать, кто здесь хозяин, и поджимать лапки, высовывать язык и вилять хвостом при одном нашем приближении.
– Ему не повредит, – со вздохом ответил Бориска.
Саша расценил эти слова как одобрение и надавил концом дубинки на шею мужика.
Жора высунул язык. У него судорожно заработал кадык. Послышались надсадные всхлипывания. Глаза выпучились.
– Да что же ты делаешь! Отпусти! – Бориска в два прыжка оказался рядом с Сашей и вырвал из его рук дубинку. – Проучить его надо, но не так же! Это же варварство. Так нельзя. Мы не инквизиция. Что мы – садисты, что ли?
– А как же ещё? – удивился Саша. – Что же, отпустить его, что ли? Может, палку дать в руки – пускай нас лупцует? Так, что ли?
– Может, и так… – Бориска вернулся к новому шалашу, сел, упёр в землю изъятую дубинку, облапил её верхушку и положил на неё подбородок. – Откуда я знаю?! Но всё-таки должна быть хотя бы видимость честности, а так… – это недостойно.
– Обожди чуток, – сказал Митя, – он тебе ещё разок покажет, что такое достоинство. Миндаль… дальничай с ним… Правильно? – спросил Митя у Бориски – тот кивнул, мол, вроде так, ну, понятно, в общем. – Миндальничай с ним больше, – продолжил Митя, – он с потрохами сожрёт и не поперхнётся. Было бы перед кем хвастать достоинством. Это – не тот случай. Здесь нельзя иначе. Не получится иначе. – Митя сел рядом с Бориской. – Прибьёт он нас – одного за другим, по очереди, вот увидишь, – сказал он вкрадчиво.
Саша тоже подошёл к Бориске и сел рядом.
Катя, стоя на том месте, где она сидела до нападения на Жору, прошла вдоль кукурузной гряды и взяла за руку Любочку, чтобы отвести её к мальчикам. Но девочка заупрямилась, опасливо поглядывая на Бориску.
– Оставь её, – устало сказал Бориска. – Не хочет – не надо. Не заставляй, ей сегодня и так несладко пришлось.
Тогда Катя села, где стояла, силком усадила рядом с собой Любочку и занялась уборкой её растрёпанных волос.
Продолжить чтение Часть 2 Глава пятнадцатая ч.2
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259