ЕГОРУШКА
Андрей Куц
Уроки хорошего тона
3 дня назад (24 июля, понедельник)
(продолжение)
Жору переполняла ненависть. И больше других в этот момент он ненавидел маленького черноволосого очкарика Митю. Если бы Митя мог проникнуть в его мысли, то он ужаснулся бы той смачной желчи, что пропитала те немногие слова, которые раз за разом повторял про себя Жора:
“Удушу щенка. Удавлю. Расплющу его хлипкую шею, как сливу, как помидор – красная жижа потечёт по моим пальцам… пускай лишь подвернётся под руку. Я буду ждать. Я дождусь. Удавлю, удавлю щенка!”
Основными были слова “удавлю” и “щенка”. Остальное представлялось Жоре в красочных картинках, наполненных ощущениями и звуками от густой слизи, которую выдавливали его крепкими пальцами из сочного помидора. А ещё был хруст – это ломалась тоненькая, хлипенькая шея ненавистного пацана.
Никого не удостаивая взглядом, Жора подобрал сигареты со спичками и, отвернувшись от детей, закурил, после чего закрыл глаза и подставил лицо раскалённому блину, что трепетал высоко в небе.
– Ты, Жора, не прав, – услышал он позади себя слова приставучего, надоедливого Бориски. – Чего ты хотел добиться своим поступком? Глупо, очень глупо. И пошло. Да и неоригинально. Но смело, дерзко. И это – достойно. Правда, мы давно знаем, что ты – отчаянный парень. И это хорошо, что ты отчаянный и дерзкий. Это похвально. Только надо знать, надо понимать, на что тратить такое достойнейшее добро. У тебя об этом неверные представления. Ты ненавидишь весь мир, считаешь, что все у тебя в долгу, что ты один такой обделённый и несчастный, и это, почему-то, тебя за всё прощает, извиняет. А это – не оправдание. Это – заблуждение. Пьяницу не оправдывает и не защищает то, что он натворил по пьяному делу. Так же и тут, Жора. А то, что ты хотел насрать на всю эту лирику и словесную хренотень, это понятно. Это тоже ни для кого не новость – ты никого не удивил. Шокировал? – да. Но, не удивил. Это – тупо, грязно, но… доходчиво, понятно. Дойдёт даже до самого тупого. Так что… мы всё поняли… – Бориска говорил, а сам старался уделять внимание выковыриванию из кукурузного початка незрелых – белых – зёрен. При каждом неловком движении его пальца, тоненькая кожица разрушалась – и молодое зерно фыркало пенистым соком. – И всё же я продолжу… Родовые муки, Жора, всегда тяжкие. Зато потом – сколько же счастья, сколько удовольствия. Так и у тебя. Тебя корчит и выворачивает наизнанку, как только ты сталкиваешься с хорошим и правильным. Тебе особенно ненавистна любая попытка что-либо втемяшить в тебя. Я это понимаю. Думаю, что и все это понимают. Но придётся потерпеть. И тебе, и нам. Я думаю, что это пройдёт. Должно пройти, как у лечащегося наркомана. Правда, это не гарантия того, что после ты не возьмёшься за старое… И всё же попробовать надо. Чем чёрт не шутит… У всякого должен быть шанс. Тот шанс, которого, между прочим, ты не давал своим многочисленным жертвам… Но – не будем об этом. Былого не вернуть, а вот будущее можно исправить.
Продолжая стоять к детям спиной, Жора вздумал рассмеяться от последних слов мальчика, но закашлялся.
– Будущего нет, – сказал он, захлёбываясь дымом. – Есть только миг – сейчас.
– Может, и так, – сказал Бориска. – И даже пускай так, потому что воздействовать на настоящее, на этот миг нам вполне по силам.
Бориска продолжал говорить, а Любочка, ничегошеньки не понимая, переводила глаза с Бориски, колупавшего зёрна из початка и упёрто в него смотрящего, на Жору, обращённого к ним спиной и попыхивающего папироской – дым неторопливо стелился над полем, с Жоры – на Бориску, думая нечто подобное: “До чего же взрослые чудные – поговорить любят. Не вопросы, а разговоры. Нет, чтобы сразу начать с нужного дела – всё чего-то говорят, говорят… Какой взрослый Бориска. И не боится этого Жоры. А тот отвернулся и слушает, слушает, не перечит. Взрослый Бориска. И какой хороший!.. Как я его люблю!” – Любочке захотелось ухватить мальчика за руку и прижаться к нему. Но взрослые всё о чём-то говорили и говорили, и она не осмелилась подводить Бориску телячьими нежностями.
Катя же всё понимала и, восторгаясь Бориской, повторяла себе: “Какой он умный. Какой же он умный!”
Сашу раздражала высокопарная болтовня старшего товарища. От неё он чувствовал себя неуютно, как будто посреди лета попал на школьную скамью. К тому же его разморило на солнце. Саше хотелось спать.
“Как хорошо я его огрел, – думал Митя. – Вот бы ещё!.. Ведь такого типуса не проймёшь никакими убеждениями. Для него верный учитель и вразумитель – моя железная палочка. У меня бы он всё схватывал с лёта – быстренько разобрался бы в нехитрой арифметике. Но… раз Бориска и все остальные так решили, значит, будем стараться с ним договориться. Хотя мне это представляется пустой затеей… А что ещё с ним можно сделать?.. Побить! А потом связать и оттащить куда подальше. Подкинуть к людям или прямо к милиции! А то и просто – на дорогу. А ну как он нас выдаст? А он непременно выдаст! Что тогда? Бориску могут посадить в тюрьму за сокрытие преступника. Он у нас уже большой… и самый главный. Нас, может, ещё простят. А он?.. Не-ет… надо как-то ещё. Надо поговорить. Может, Жора сжалится и отстанет от нас, уйдёт и не станет мстить. А как проверить, ушёл он или нет? А что если он спрячется в поле и будет нас поджидать?! А то… а то и в дом придёт, среди ночи – в дом, и всем нам – каюк!”
Митя содрогнулся, поднял глаза от раскуроченной земли, в которой он продолжал ковырять прутом, посмотрел на надоевшую – до оскомины! – спину с багряным шрамом от его удара.
“А всё-таки здорово я его приложил… Надо было аккуратнее, слишком сильно. Ну и поделом! Не надо скулить, жалея его. Не заслужил он. Нашёл, кого жалеть”.
И всё же Мите было жалко Жору, претерпевшего от него побои.
– Митька, да брось же ты свою железку, – сказал Бориска. – Мы тут пытаемся достучаться до разума, а ты крутишь-вертишь перед носом железякой. Брось.
Митя безропотно подчинился.
Между тем Жора усаживался за скромную трапезу.
Дети глотали слюну, но не уходили – процесс вразумления продолжался.
Теперь говорил не один Бориска, ему помогали остальные, уловившие момент, когда Бориска перешёл с толкования прописных истин к попыткам вызвать ответную реакцию и разговорить Жору на правильные темы. Постепенно им удалось завязать диалог: обсуждалось всё, что так или иначе мешает благополучному существованию человека, что понудило Жору сойти на кривую дорожку, что его раздражало, оскорбляя и соблазняя, давались оценки капиталистам и политикам, огромному разрыву между слоями общества, упоминалось о том, откуда все они пришли, куда попали и куда идут, к чему надо стремиться, чего желать, что строить и возводить, не обошли стороной и темы о смысле жизни, о великих свершениях, для которых предназначен человек, – с чем был категорически не согласен Жора, утверждавший, что нет никакого смысла и нет ничего великого, только удовольствия и власть, при которой все – рабы, а ты – возведён в статус божества, – так, вдруг, перешли на тему о религии, о вере в Бога, о возможности его существования, о загробной жизни, о том, где оказались души, загубленные Жорой, и куда угодит он сам.
Начал отсчёт второй час дня. Любочке пришла пора обедать и укладываться в постель. Но перед этим она, удовлетворяя общую просьбу, рассказала сказку “О рыбаке и рыбке”, в которой рыбак-старик, имея очень мало, захотел слишком много. Любочка была умилительной и серьёзной: она назидательно грозила Жоре пальчиком и сурово хмурила бровки, вытягивая дудочкой губы, глаголющие, как известно, истину.
Жора смеялся до слёз.
Дети не понимали его веселья. Они полагали, что он смеётся над умилительной и забавной манерой рассказывать сказки Любочки. Но он смеялся над слишком простецкой, хорошо и давно ему знакомой сказкой, которую дети преподносили ему так, будто это что-то новое, невиданное и величавое. А это была затёртая, заезженная сказочка от дяди Пушкина!
Жора поражался детской наивности.
Любочку обидел бестактный смех Жоры. Сколько бы её не утешали старшие товарищи, твердя, что это ему так понравилось её умение неповторимо и интересно рассказывать сказки, она не поддавалась на уговоры и даже напоследок сказала:
– Я что?.. похожа на дуру?
Отчего Жора зашёлся очередным приступом неудержимого смеха.
Любочка фыркнула, ухватила Катю за руку и увлекла её в кукурузу – до дому.
Так как дети не были уверены, что воспитание Жоры достигло нужного результата, мальчики решили остаться при нём, чтобы не растерять какой-никакой, но прогресс в их непростом деле. Катя же ушла с Любочкой, и ей надлежало принести мальчикам, не Жоре – еды у того было полно! – чего-нибудь съестного. С Любочкой мог бы пойти Бориска: раздобыть поесть у него вышло бы лучше, чем у кого бы то ни было. Но он побоялся оставлять остальных один на один с Жорой. Бориска был убеждён, что они не справятся с обузданием Жоры мирными средствами, чем порушат так усердно, кропотливо и долго проводимую линию образования вынужденно пленённого подопечного: они непременно собьются с простого разговора на препирания и неминуемо прибегнут к физическому воздействию, для обуздания его непростого нрава!
Всё случилось так, как случилось.
Жора попросил угостить его яйцом всмятку со свежим, а потому ещё тёплым чёрным хлебом, который привёз отец Мити, заглянувший домой в обеденный перерыв.
Ему не отказали.
Катя осторожно очистила мягкое яйцо, посолила кусок хлеба, взяла головку молодого лука и не стала класть всю эту роскошь на газету, а потянулась к Жоре, чтобы передать из рук в руки.
До дрожи в коленях захотелось Мите провернуть такой же лихой трюк с Жорой! Словно он – снисходительный Властелин, а перед ним – его ручной бультерьер. Перед внутренним взором мальчика живо прокрутилась столь чудесная сценка. Но вдруг подсознание Мити сформировало неожиданное продолжение: Жора вмиг бросился вперёд, схватил его, и Митя пронзительно завизжал, и почувствовал он стальные пальцы, сминающие его тонкую шею… а в завершении кошмара Митя ощутил тепло, растекающееся по ляжкам, и понял, что обмочился. Картинка была настолько явственной, что он по-воровски пробежал глазами по лицам товарищей, боясь, что они догадались о приключившемся с ним несчастье. Но товарищи деловито жевали и с безразличием следили за тем, как Катя старается передать Жоре сразу и яйцо, и хлеб, и лук.
Тут-то всё и произошло.
Жора молниеносно ухватил Катю за ладонь, плюща яйцо в мерзкую кашицу, и рванул к себе её лёгкое маленькое тельце, – и вот он уже жалит скрюченными пальцами правой руки её тонюсенькую шее! Катя только успела пискнуть как мышь. А вот Митя завизжал ! Потому что его кошмар стал явью и обескуражил его. Но в плену оказался не он.
Митя услышал себя.
Он дико зыркнул на ребят.
Воспринимая происходящее, как безобразный сон, который имеет привычку снова и снова повторяться, сгорая от стыда, Митя замолк – и будто бы провалился в глубокий широкий тоннель: у Мити закружилась голова. Он закашлялся и почувствовал, что голосовым связкам больно. Митя с беспокойством, но скрытно посмотрел на штаны – всё в порядке, и вот тогда его накрыла паника, потому что он понял, что своим визгом посрамил мужскую волю!
А между тем Жора безумно вращал глазами и кричал:
– Я сломаю ей шею! Я ей сломаю шею! Быстро развязывайте меня. Быстро! Живо! Я не шучу! Мне это – раз плюнуть. Вы хотите это увидеть? Я ей сломаю шею! Сломаю! Слышите, как она скулит? Шея тонкая, я её одним движением – вот так… сверну, как курице! Сверну! Только мне не надо этого! А вам надо? Мне надо, чтобы вы меня освободили и всё! Я вас всех отпущу. Я уйду к чёртовой матери, и вы меня больше никогда не увидите. Даю слово. – Жора вдруг успокоился и мирно сказал: – Ну, развязывайте, ребятки, снимите с меня проклятые оковы, и всё будет хорошо. У всех всё всегда будет хорошо. Ну же… ну… давайте…
Некоторое время Митя не различал слов Жоры. Когда же до него дошла суть произносимого, на него, как булыжники при обвале в горах, обрушилась действительность. Она подавила его. Кровь прилила к голове мальчика – в ушах зашумело, рассудок снова помутился, глаза стали водянистыми и красными.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
Митя вскочил с места проворнее ласточек, мелькающих в небе. Откуда-то каким-то чудом у него в руках оказалась палка. Это была тройная кукурузная дубина Бориски. Митя уже был на расстоянии шага перед Жорой. Его палка-дубинка неуловимо проскочила вперёд и коротко, дерзко ужалила руку мужика, вцепившуюся в шею Кати, в предплечье, – и рука отпала. Жора заныл и завалился на землю, при этом он ухватил пострадавшую руку, да так, что не отпустил Катю, а стиснул в объятиях. Катя барахталась на нём, как жук на школьном столе у шалопая, – задравши вверх лапки.
Бориска и Саша кинулись на выручку.
А Митя застыл – на него нашёл ступор. Ему требовалось время, чтобы постичь содеянное.
Он безвольно стоял и смотрел, как мальчики лупцуют Жору ногами: они коротко били его по рёбрам, по плечам, но Жора не размыкал рук. Бориска рухнул на колени и стал мутузить Жору кулаками. Он на некоторое время останавливался и пытался разорвать сцепленные кольцом руки мужика – ничего не выходило. Бориска опять совал кулаки ему под рёбра, бил наотмашь по рукам – не помогало.
Саша оставил неблагородное занятие – бить ногами лежачего. Он опустился на землю по другую сторону от Бориски. Оба мальчика начали растаскивать сцепленные руки Жоры.
Катя задыхалась: она хрипела и жадно хватала воздух ртом.
Не помня себя Митя стронулся с мета. Не зная как, он приблизился, примерился и обрушил палку на левую кисть Жоры.
Жора взвыл и расцепил руки.
Саша и Бориска быстро подхватили девочку и вынесли на безопасное расстояние.
Жора лежал на боку и тискал уже вторую руку, позабыв о первой.
– Как ты? – спросил Саша Катю.
– Ничего… вроде… – ответила девочка.
Катя старалась отдышаться. Она обследовала себя на наличие повреждений. С ней всё оказалось в норме. Разве что было несколько синяков на шее и плечах и болело горло после крепкого хвата Жоры. Но это пустяки – до свадьбы заживёт. Могло кончиться куда хуже.
Когда покончили с Катей, мальчики уделили внимание Жоре – всё-таки, как бы там что ни было, а ему надо помочь. Ссадин и синяков у Жоры должно быть великое множество и, конечно, надо узнать, что с его правым предплечьем и левой кистью.
Жора по-прежнему лежал на боку, спиной к ребятам. Он затих и не шевелился.
Саша сел возле трубы, хорошенько упёр ноги в землю и намотал цепь на правую руку– это на всякий случай, меры предосторожности. Митя расположился неподалёку от Жоры, приготовив палку-дубинку для усмирения, если тот снова чего-нибудь учудит. Бориска же склонился над побитым смутьяном и бережно тыкнул пальцем в его плечо и ласково, примирительно проговорил:
– Ну, это… ладно, давай посмотрю, чего там у тебя? Может, помощь нужна? Не дури, а то запустишь и кранты твоим рукам. Давай, поворачивайся. Не будешь же ты дуться? Сам же виноват. Но не чуди – вон, Саша у цепи, а Митя – рядом, с палкой наготове. Ну?
Бориска положил ладонь на его плечо и легонько потянул. И Жора поддался, – он, постанывая и ёжась, перевернулся на спину и жалостливо посмотрел на Бориску, не прося, а умоляя о посильной помощи или хотя бы об участии в постигшей его беде. Под левым глазом у мужика темнел фингал, посаженный в суматохе, на боках и плечах – пяток кровоподтёков и столько же мест с содранной кожей.
На предплечье и кисти у Жоры было по большому бордово-лиловому пятну. Они стремительно опухали. Прикосновение к ним было крайне болезненным для него – Жора ёжился и вздрагивал, скрипя зубами. Пальцы вяло, но шевелились. Сказать о том, имеет ли место перелом, ни он, ни мальчики не могли. Все посудили, что остается лишь ждать – время покажет. А вот содранную и припорошённую землёй кожу надо бы хорошенько промыть водой и обработать зелёночкой или йодом, а ещё лучше, в добавок к этому покрыть раны ватой и обвязать бинтом!
Бориска вызвался выполнить столь пикантную миссию – бежать за медикаментами, так как он снова жил один. Да и кого посылать? Катя – пострадавшая, и наверняка находится в шоке, который, между прочим, может проявиться с особой силой даже спустя несколько часов. Митя тоже испытал не малый стресс. Саша? Да, возможно. Но это риск. Что если вернулись с работы его родители, и они приметят нерадивого сына, даже если тот побежит в дом к Бориске?
Выходит, что надёжнее всего идти именно ему – Бориске.
Но как оставить ребят наедине с Жорой?
“Жора серьёзно покалечен – он ничего не сделает”.
А если снова произойдёт конфликт? И наступят последствия.
“Я был здесь, когда всё произошло, но это не спасло положения!”
Последний аргумент оказался убийственным, так что Бориска решился идти.
Было почти 15 часов 30 минут.
“Жора выиграл очередной раунд. Опять! В который уже раз. Раунд затянувшегося боя, где сошлись разум и грубая физическая сила”. – Бориску наполняло отчаяние и разъедала злость. Выходило так, что ему никогда не одержать над Жорой победы! – “Надо принять это, как должное. Надо отступить, чтобы успокоиться. Сейчас не время для ожесточённости. Чего он, между прочим, и добивается. И добился! Поэтому выбрось всё это из головы – так будет проще, так будет правильнее всего”.
Бориска бежал. Бориска продирался через кукурузу к Тумачам, к своему дому. И, когда он решил больше не задаваться великими планами по перевоспитанию Жоры, на душе у него стало спокойно, – лишь быстро билось от бега сердце.
Любочке не спалось. Она вся извозилась. Она перекомкала и перемяла всю постель. Так и не уснув, только измаявшись, Любочка наконец получила разрешение от бабушки возобновить гуляния.
Она как раз размышляла, стоит ли ей одной идти к дядьке в поле: не рассердится ли на неё Бориска за своеволие? – когда услышала, как стукнула соседская калитка. То был двор Бориски! Она не могла ошибиться! И Любочка стремглав вылетела на улицу.
Бориска распахнул калитку во двор Кати. Он нёс ведро с водой, чтобы наполнить трёхлитровую банку, схороненную у неё в сарае. Ведь надо же как-то пронести в кукурузу тяжеленную сумку с большой банкой воды для обмытия ран Жоры? Поэтому Бориска немножко хитрил, насколько возможно сокращая себе путь, чтобы с тяжёлой и хрупкой ношей не идти через деревню или не лазить по ухабистому полю лишнюю сотню метров, зайдя в него со своего двора. К тому же он надеялся, что тот, кто заинтересуется его действиями, подумает, что мальчик всего лишь помогает бабке Евдокие, – которой, к счастью, не оказалось дома. Карманы его штанов топорщились – в них были: ножницы, вата, бинт и йод.
– Бориска, Бориска, ты куда? – закричала Любочка. – Я тут! Подожди!
“Вот напасть! – подумал Бориска. – Что мне теперь делать, куда девать её? Ведь привяжется! Обязательно привяжется. А нужно ли ей всё то видеть?.. Но, если не сегодня, то завтра, она всё равно увидит. Ладно. Пускай идёт… а то обидится или после придёт сама”.
– Давай скорее, – он махнул Любочке рукой.
– Ты куда, где все?
– Да тише ты, – шикнул на неё Бориска. – Чего расшумелась? Не кричи.
– А ты куда? – уже шёпотом спросила малышка.
– Назад. – И Бориска кивнул в сторону шалашей.
– А-ааа, – протянула Любочка. – Вы там? А ты чего приходил?
– Потом узнаешь, а сейчас не спи – поспешай за мной. Я тороплюсь.
– А почему?
– Потому. Тихо.
– Ладно, – сказала Любочка.
В 16 часам 20 минутам Бориска вернулся в сопровождении Любочки.
Обе руки у Жоры серьёзно опухли, а вокруг синеватых пятен образовались жирные жёлтые разводы. Но пальцами шевелить он мог – скорее всего переломов не было. Он укрылся в своём шалаше, и лежал там тихонечко, незаметно, лишь иногда постанывая. Когда его позвал Бориска, он безропотно, но с трудом выбрался, предоставляя себя для лечения.
Пока мальчики занимались Жорой, в стороне от них Катя украдкой рассказывала Любочке о разыгравшихся грандиозных событиях. Маленькая девчушка слушала путанное повествование своей старшей подруги с перемежающимися чувствами – здесь было всё: и любопытство, и страх, и восторг, и недоверие, и непонимание того, что ей говорят. Глаза у неё были огромными, брови размещались где-то посередине лба, а рот приоткрылся – и иногда беззвучно то ли шептал что-то своё, то ли повторял слова рассказчицы, пережившей невиданную жуть.
Когда Катя окончила страшный, но захватывающий рассказ, лицо у Любочки сделалось очень сердитым. Она уставилась на Жору, и на протяжении долгих минут не сводила с него глаз, сожалея о том, что не внесла посильную лепту – не отвесила несколько тумаков проклятущему мерзавцу, посягнувшему на одного из них! К тому же где-то скрывалась, боясь его, её мамочка…
– Чего-нибудь горяченького… – простонал Жора. – Щец бы сейчас свеженьких, а?
Мальчики переглянулись.
– Вот нахал! – возмутился Митя. – Он ещё свежих щей просит! Всыпать бы ему кое-куда перца, а он…
– И перчику, чернёнького до щей, а? – подхватил хорошую идею Жора и прищурил заплывший левый глаз.
– Тебя же придётся кормить – вон руки как скрючило, да и дрожат, – сказал Саша.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
– Щи ему вари! Да потом ещё корми! – воскликнул Митя. – Щас я тебя дубиночкой-то приласкаю… будут тебе, и щи, и каша, и масло с красной икорочкой… и чесночок с грядочки молоденький… Желаешь?
– Чесночок?! – Жора приподнял голову. – Прямо потекли слюнки… Хочу!
– Ах ты…
– Погоди, – остановил Митю Бориска. – Не наскакивай. Убудет с нас, что ли? Я, пожалуй, пойду – сварю щей, да побольше – все вместе похлебаем. А ты мне поможешь, и Катя. Да и Любочка. Лично я давненько не едал щец.
– Ну, не знаю… – замялся Митя. – Как-то это уж слишком добро. Не заслужил он. И мы – не няньки, не “Красный крест”, едрён батон… Не так, что ли? – обратился он к Саше.
Тот пожал плечами.
– Пошли! – сказал Бориска. – А ты, Сашок, сторожи его – мало ли что, ну и, может, чего понадобится – он же сейчас совсем ничего не может. Часа два потерпишь?
– Не знаю… разве что позагораю, пока солнце высоко, если, конечно, этот, – Саша кивнул на Жору, – не будет мешать.
– Я не буду, – простонал Жора. – Я буду паинькой.
– Ладно, идите, – сказал Саша. – Как-нибудь стерплю. Не впервой, авось…
– Крепись, друг, – сказал Бориска и положил руку ему на плечо. – Придётся поскучать. Ты сам понимаешь, мы должны свариться щи, плюс дорога туда-сюда, так что вернёмся не раньше, чем через два часа. А? Держись.
– Я понимаю, – сказал Саша.
Бориска подошел к Любочке, сказал:
– Вставай, чего сидишь?
– Я не пойду, – надув щёчки ответила малышка. – Чего я стану ходить взад-вперёд? Я устану. И вообще… я только что пришла – я ещё уставшая…
– Ты будешь здесь, ты не хочешь нам помогать? – удивился Бориска.
– Нет. Я буду с Сашей.
– Ну… как знаешь. Оставайся. Саша, ты не против?
– Пускай остаётся, чего ей мотаться? – ответил Саша. Он стянул рубашку, положил её поверх подстилки из листьев кукурузы перед новым шалашом и улёгся на неё, чтобы загорать.
Время обладает одним неприятным свойством: оно умеет изменять скорость. Для Саши с Любочкой, оставшихся сторожить Жору, оно тянулось нестерпимо медленно. А для Бориски, Мити и Кати, занятых хождением и стряпанием жратвы, оно неприметно неслось, таяло, как ком снега под струёй горячей воды. Но два часа разлуки для всех окончились в один и тот же момент!
В 19 часов 10 минут Бориска, Митя и Катя вернулись с трёхлитровой банкой свежеприготовленных – горячих, духовитых – щей. И что же они увидели? Невообразимая, непостижимая картина! И уж никто не ожидал от Саши потворства капризам “невинного” дитя. Что с ним произошло, почему он допустил произвол, учинённый Любочкой? А Любочка?! Тоже хороша! Такое милое дитя. Глядишь – глаз радуется. И на тебе!.. Какое безобразие!
Пришедших ребят взяла оторопь. Они не верили своим глазам.
Любочка спокойно сидела неподалёку от Саши, который лежал возле шалаша, равнодушно наблюдая за происходящим, – сидела Любочка и выбирала маленькими пальчиками комья земли, сложенные возле неё аккуратной горкой, выбирала и кидала их в Жору, который в ответ лишь безнадёжно, устало стонал, лёжа на том самом месте, где его оставили два часа назад. Он был поистине жалок: в бинтах, с фингалом под глазом и припорошён землёй! Он казался немощным старичком, опрокинувшимся навзничь и не могущим пошевелить даже мизинцем. Но Любочку это не останавливало. А Саша, правильный Саша молчал!
Жора жмурился на зверёныша в юбчонке, терроризирующего его назойливыми ударами крошащейся земли – порошащей глаза, забирающейся в нос и скрипящей на зубах.
– Спасите, – простонал он, увидав возвратившуюся троицу. – Спасите от бесёнка.
Саша тоже увидел ребят и, встрепенувшись, шикнул:
– Любочка!
Малышка осеклась – земляной камушек, зажатый у неё в ладошке, тихонечко выпал. Она растерянно посмотрела на Бориску, который, как помнится, не так давно уже порицал её за точно такие же действия.
Саша не казался смущённым. Он деловито поднялся.
– Наконец-то, – сказал он. – Мы уж заждались.
– Мы видим, – ответил Бориска.
– Ах это! – Саша указал на Любочку, которая неприметно разравнивала горку, сложенную из комочков сухой земли. – А что я мог поделать? Она меня не слушала. Я даже тобой стращал, а она – ни в какую. Говорю тогда, пожалей его, он же весь в ранах, он уже получил сполна, на сегодня с него хватит. А она бегает от меня по всей площадке и знай себе кидает, приговаривает – предатель да врун. Твердит это себе под нос и твердит. Чёрт их разберёт. У них между собой что-то личное. Они общаются на какой-то своей волне… Я плюнул на всё и лёг вас дожидаться. Что я мог поделать? Не ловить же её и силком удерживать возле себя. К тому же для нас Любочка – не ребёнок, а равноправный товарищ, и раньше за ней ничего подобного не значилось… И ещё говорит мне: “Только одним вам, что ли, всё можно? А мне нельзя, да?”
По лицам Бориски, Мити и Кати можно было без труда понять, сколь нелестно они думают о Саше.
– А ну вас! – воскликнул Саша. – Чего вы от меня хотите? Разбирайтесь и думайте, как знаете и что хотите! Я – устраняюсь. Ну вас!
Саша возвратился к новому шалашу и уселся с понурым видом.
Не менее понурой выглядела и Любочка, к которой направился Бориска.
Она сидела с низко опущенной головой, и Бориска не видел её глаз.
Он постоял, нависая над ней тёмной фигурой, и, ничего не сказав, отошёл прочь. Это удивило и одновременно испугало Любочку: он от неё отвернулся, он больше не хочет знать её, он очень страшно злится, она разочаровала его?! Ей захотелось вскочить и броситься к мальчику. Догнать его, обхватить и слёзно просить о прощении. Но, помня о том, зачем, по её мнению, оказался в их краях Жора, она крепилась изо всех силёнок, и оставалась на месте, – ей всё ещё предстояло всеми правдами и неправдами узнать у Жоры о маме! Эту идею, на первый взгляд бредовую, Любочка по-прежнему несла в себе, тешила и искренне в неё верила: мама убежала от плохого дяди, она – где-то рядом, она не показывается лишь потому, что её поджидает этот дядька Жора!
Бориска заглянул в шалаш к Жоре, выбрал там подходящую тряпку и кинул её Саше.
– Вытри, умой его, да хорошенько, – сказал он тоном, не терпящим возражений.
Саша вздохнул и повиновался.
Потом они молча ели щи и кормили Жору.
Ожидаемый праздник Всеобщего прощения через преломление хлеба был омрачён.
В половине десятого Бориска был у себя дома. Он сидел за столом на терраске и был пасмурнее ненастного осеннего дня. Готовясь отойти ко сну, он попивал чай с конфетой и наблюдал в окошко за тем, как надвигается ночь.
Мальчик настолько глубоко закопался в своих ощущениях, пропуская через себя события минувшего дня, следя внутренним взором за чередой картинок, которые сплошь были не в фокусе, что не отреагировал на привычный звук закрывшейся калитки. Она хлопнула где-то далеко, в другом измерении – она была нереальной, принадлежащей другому, давно забытому миру. В дверном проёме возникла не менее знакомая фигура человека, и не менее знакомый голос произнёс: “Здравствуй, сын!” И Бориска забултыхался, выбираясь из тяготы душераздирающих воспоминаний минувшего дня.
На землю уже опустился глубокий сумрак – на терраске было темно.
К мальчику не сразу вернулась способность узнавания, а когда дважды два сложилось-таки в четыре, мальчик понял, насколько он опустошён, потому что он не испытал от нечаянной встречи ни радости, ни потрясения – никаких эмоций, кроме разочарования, пришедшего от того, что снова надо что-то думать, что-то решать, изворачиваясь, то есть снова придётся напрягаться, только теперь уже совсем по другому поводу.
– Здравствуй, отец, – сухо сказал Бориска.
Свет на терраске не горел, и отец плохо видел сына, но ему показалось, что тот смотрит на него жёстко, и во взгляде – независимость. А когда Леонид Васильевич включил свет, Бориска долго жмурился от стоваттной лампочки под потолком, отчего нельзя было разобрать эмоций, охвативших его при неожиданном приезде отца.
Летучая мышь вертанула крылом, совершила кульбит и умчалась, распавшись во мраке.
Ухнул филин.
В глубине неба, опалённого с западного края, мелькнул метеорит.
Ночь приблизилась, навалилась и поглотила крошечные Тумачи.
Продолжить чтение Часть 2 Глава пятнадцатая
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259