ЧУДОВИЩЕ ВНУТРИ МЕНЯ
Андрей Куц
Я старался не подвергать анализу минувшую ночь. Да и не было у меня такого желания, не возникало оно ясно и цело, затмённое, пронзившей мою душу и моё сердце, подчинившей разум, чувственностью. Сладко и больно трепыхалось во мне воспоминание о далёких годах детства. Если бы я теперь позволил себе остановиться, постоять на месте, сесть, лечь и задуматься, честное слово, я бы расплакался — меня сжирала жгучая тоска.
Схватив плавки, полотенце и халат, я ринулся вниз, чтобы поскорее отдаться холодным чистым водам, поднявшимся из земных глубин и бережно скопленным в чаше, устроенной человеком: кинуться, расплескать волны, содрогнуться мёрзлой дрожью — выгнать всё, что раздражало мои нежные в то утро нервы, то, что их таковыми сделало!
Нет, я не скажу, что я хотел изгнать прошлое. Я хотел избавиться от сильных чувств, на нём сосредоточенных, в нём замкнутых. Уже набирал силу новый день, а я был подчинён ночным видениям. Но я давно их укрепил, усвоил, надёжно разместив в памяти, а потому — достаточно, незачем длить муку!
И в то же самое время, моя другая половина твердила, что подобное страдание нужно, потому что ей хорошо от этой тоски, от слезливой муки, что столь чистого, непорочного чувства впредь может долго не быть, как уже давно не было перед этим, что подобное надо беречь, лелеять, а не изгонять с проклятиями и гневом.
И я слушал своё второе Я. Я колебался. Я, пожалуй, действительно не хотел изгонять ночной дурман. Я желал его продолжения. Я желал праздника тонких, чутких ощущений, через которые я воспринимал давно минувшие времена.
Я остановил свой бег.
Я медленно вошёл в купальную зону.
Гулкое помещение было залито люминесцентным светом.
Я переоделся, запер свой ящик, обхватил запястье резинкой, к которой крепился ключ от ящика, накинул халат, вышел из раздевалки и встал, не осмеливаясь забираться в воду бассейна. Я ожидал чьего-либо позволения, мне оно требовалось!
Где-то в этом здании, где-то на втором этаже, может, даже в моей комнате, около тридцати лет назад бродил Рома, спал пьяный отец Павлика Обозько, а потом улепётывал без оглядки, не обращая внимания на ссадины, ушибы и порезы, и рядом, на улице, на следующий день, лежал и страдал от боли Довженко, когда на всё том же втором этаже бушевало пламя, пожирая Иванова, налетевшего на стену и потерявшего сознание, и призрак старика Бржельского бродил в этих стенах, на этой фабрике, некогда им устроенной, некогда слаженно работавшей, бродил он, быть может, вспоминая былые дни, когда он в иной жизни важно прохаживался по её территории хозяином, давал указания, распоряжения, а вокруг шумела, бурлила работа — служащие, нанятые рабочие, трудились за станками, катили тележки с тюками, выгружали и загружали, резали, паковали… и вот он снова на ней, но теперь он — призрак, и он бродит, и он пугает непрошеных гостей, пришедших за поживой, прикидывается чудовищем, проникает в глубь их сердец, нагнетая чувство животного страха, а потом он — мил и приветлив, заботлив и внимателен, обходителен со своим праправнуком.
Что-то звякнуло. Стукнуло.
Я подпрыгнул и ошалело огляделся.
“Боже ж ты мой, это же Алёнка! Милая девочка, которая сегодня поутру мне чудилась, отгоняя ночные видения”.
— Здравствуйте! — сказала она и облила меня нежной улыбкой. — Хотите искупаться? Сегодня у нас жарко, не правда ли? Уж извините, не по нашей вине. Мастера уже работают, скоро исправят.
— Да-да, — прошептал я, — мне разрешили.
— О, ну, конечно же, вы можете купаться. И даже, если хотите, пройти в парную. Только там пока ничего не включено. Но это не проблема. Я мигом всё сделаю.
— Не надо, не беспокойся… — Я осёкся. Я сбился на “ты”!
Она мило улыбнулась, прыснула блеском глаз.
— А мне не трудно, там всё просто. — Она скрылась в парной.
И скоро появилась.
— Там было немного не прибрано, — объяснила она, — теперь всё хорошо. А управление находится вот здесь — открываешь ключиком и управляешь всем, что есть в купальне. Вот. — Она стояла у дальнего внешнего края парной. Она отомкнула ключом оконце и на панели замигали разноцветные огоньки и засветились кнопочки и надписи.
— Надо же, как тут устроено — удобно и практично, — похвалил и одобрил я.
— Очень удобно, — мягко прощебетала Алёна, — Я тоже сначала подумала, что трудно, но на удивление быстро освоилась. Представляешь, ничего сложного.
“Ты”! Вы заметили это “ты”?
Что же мне делать дальше? Развивать отношения или это мои мечты? Что же, не скрою, я ленив, и прежде чем пускаться в любовные заморочки, я взвешу шансы, чтобы понапрасну не тратить ни усердия, ни нервов, ни времени. Да и не хотелось расстраиваться: так часто допускаешь возможное, а оно не торопится сбываться, и даже оказывается, что всё было наоборот, у тебя изначально не было шансов на успех — тебе всего лишь померещилось.
“Но… до чего же милая девочка эта Алёнка! Ну к лешему всякие мысли. Прочь! Пока буду плыть по несущему, подхватившему нас (?) течению”.
“Адью! Галы-галы”, — прокричала птица, уносясь на широко раскинутых крылах в страну Мечтанию, так как кто-то с фырканьем и приговорами ввалился в наш одинокий, замкнутый, как казалось, мирок.
Обозько, шустро орудуя маленькими ножками, с двумя банными вениками, которые можно купить у метрдотеля, в распахнутом банном халате, в узких плавках, которые не сразу заметишь под нависшим животом, налетел вихрем, подминая, круша тишину и уединение, поглотившие меня и, смею надеяться, Алёнку.
— Так-так-так, фу, фу-фу, — дышал и повторял Обозько. — Вот я и успел. Здарова! — Он бойко протянул мне круглую ладошку для приветственного пожатия, для чего ему пришлось переложить оба веника в одну руку. — Спешил, хотел успеть, чтобы составить тебе компанию. Сегодня у нас приключилось небольшое ЧеПе, так что — извини, у нас жарковато. Только это не беда, с таким-то бассейном. Так что мы с тобой сейчас ещё и в парной посидим!
— Нет, это уж слишком, — воспротивился я.
— Ничего, ничего, очень даже славно малёк посидеть и выжать из себя малёк водяных и, если повезёт, парочку-другую жировых капель. Совсем чуть-чуть, для услады.
Я развёл руками, покоряясь.
— Алёнушка, — переключил он своё внимание, — будь миленька, принеси нам чего-нибудь бодрящего: холодненького морса или кваску, что ли… ну, посмотри там, ты же умничка. — Он провёл ладошкой по её голове, как бы приглаживая на затылке взбалмошный волосок, выбившийся из косички. — Ну, беги!
— Да, Павел Константинович, — уперев взор долу, ответила Алёнка и засеменила прочь.
— Милая девочка, только с великим самомнением, м-да. Знаешь, я тут поутру частенько окунаюсь, особо, если ночь была длинной и сложной, а то и в парную заглядываю, чтобы в конец извести скопившуюся дурь. Очень, знаешь, помогает. — Он зачем-то внимательно в упор на меня посмотрел. — Гляди, как я всё устроил, — продолжил Обозько, — залюбуешься! И всё с автоматикой. Сказка!
— Да, устроено премило и практично, — согласился я.
— А то! — Он заложил руки за спину, выставив важный живот. — Когда-то здесь были руины… а теперь? Красота! — выдохнул Обозько, поводя очами, с удовольствием и гордостью обозревая свои владения, своё творение.
По обе стороны от ресторанного зала, как входишь в “Ключи”, был узкий коридорчик — он огибал всё здание. Если идти по нему, то по одну сторону будут окна на улицу, а по другую — кирпичная стена, закрытая какой-то полупрозрачной белой тканью, за которой равномерно расположены светящиеся маленькие жёлтые фонарики, а за ней уже — купальни: слева от главного входа — для мужчин, а справа — для женщин. Была суббота, потому вход туда для всех был по одинаковой цене: народ пойдёт вперемешку, компаниями и семьями. Мужскую купальню отделяла от ресторана кладовка, а женскую — кухня. Позади кладовки, ближе к выходу на улицу, была курилка, а за ней — туалет для мужчин. За кухней же был женский туалет. Вход в кухню имелся как возле туалета, так и у конторки-бара метрдотеля. Когда человек попадал внутрь “Ключей” через главный вход, то сразу по обе стороны от него — свободные нише перед коридорчиком, огибающем здание, и в них — двери в купальни, а также: слева — в кладовку, а справа — на кухню. Лестница на второй этаж — в холле слева, а совмещённая с баром стойка-конторка метрдотеля — справа, со стороны женского отделения. В купальни можно пройти через створки-воротца, но только после того, как метрдотель выдаст магнитный номерок, чтобы им разблокировать эти воротца, и электронная система отметит время прохода. И номерок и ключ для личного ящика в раздевалках купален были на резинках, которые надо было надеть на запястье.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
Разрешалось зайти в купальни на полчаса, на час и более — предполагаемое время оплачивалось сразу. Если же купленный лимит оказывался превышенным, то при выходе из купален система отмечала это, добавляя количество лишних минут, не позволяя обмануть служащего. Вход на полчаса — всего 50 рублей. На час — 80 руб. На два — 200! А на три — 300 рублей! Дороговизна сразу же купленных двух или трёх часов была связана с тем, что купальни, как-никак, были не резиновые — ни к чему одному человеку плескаться в водице целый день. Если же очень хочется сидеть долго — платите лишнюю копеечку-другую, будьте так любезны! Получалось, что выгоднее выходить и заходить, снова регистрируясь, каждый час. Конечно, немного неудобно шмыгать туда-сюда полуголым и мокрым, и можно потерять своё место на лежаке, но для скупердяев вполне приемлемо. Правда, так как система сама фиксировала превышенное время, многие люди брали полчаса, а после уже полагались на её расчёты, доплачивая за лишние минуты — так точнее, то есть выгоднее: ни одна минута не будет оплачена напрасно! Но так, пояснил мне Обозько, было лишь вначале. В последствии он понял свой промах, то есть недооценку сметливых граждан, и внёс небольшие изменения: если заранее купленный лимит превышался на десять минут, то за каждую дополнительную минуту плата — 1 рубль, а вот начиная с одиннадцатой минуты — уже 2 рубля! Превышение купленного времени на 30 минут и далее приводило к увеличению цены за одну минуту сразу же после первых десяти минут до 3 рублей!
Напитки и прочее оплачивалось отдельно. Можно было заказывать всё что угодно прямо из купален, нажав всего одну кнопку — и с вами на связи дежурный распорядитель на кухне.
Ну, вот мы и в купальне. Что же мы видим? Торцом к нам, вытянувшись вдоль фасадной стены здания, 5 душевых кабинок. Сразу же при входе, по правую руку, — если это мужское отделение, если женское, то по левую руку, — дверца в раздевалку, а там — тридцать ящичков для вещей, все на замках, есть там и укромное место, где, отгородившись от досужих глаз, особо стеснительные могут уединённо совершить ритуал переоблачения через обнажение.
Между раздевалкой и душами — проход по зеленовато-голубеньким плиточкам к бассейну, который, при своей ширине в три метра, вытянулся аж на целых семь метров вдоль боковой стены здания. Обнесён бассейн перилами и поделён вдоль на две части, с большей и меньшей глубинами. В качестве делителей использованы канаты с поплавками, — такие же канаты найдутся и под водой, чтобы какой ребёнок не ухнул запросто на глубину.
Если же выйти из раздевалки через вторую дверь, противоположную той, что при самом входе в купальню, глазам откроется зона отдыха, заботливо обставленная растительностью в кадках и горшках, с креслами, диванами и столиками, а у стены — фонтанчик, такой же, как в главной зале, только выполненный в миниатюре, — но главное, что в нём журчит всё та же студёная водица. В этой зелёной зоне отдыха можно с превеликим комфортом сидеть, попивая водичку, и смотреть на прыгающих или скромно залезающих в бассейн людей. За ней, примыкая к стене, за которой находится кладовка, — парильня, а за парильней — туалет, дверь которого, так же как и дверь парильни, выходит на бассейн.
В дальней боковой части здания бассейн отделён от больших просторных окон на улицу не узким коридорчиком, созданным внутренней кирпичной стеной, а матовой пластмассовой ширмочкой высотой в два метра: она плотно соединяет обе внутренние кирпичные стенки, таким образом не позволяя исчезнуть узкому коридорчику, бегущему вдоль окон. Под потолком, под всё такими же дырами вентиляционных шахт, как и в ресторанном зале, меланхолично загребают лопастями два вентилятора.
В зоне отдыха и перед душами висят табло, где показывается температура и влажность воздуха, температура воды в бассейне и время, оставшееся до её замены. Вода в бассейне обновляется каждый час автоматически, при этом подаётся звуковой сигнал и мигают лампочки на табло.
Во всё время нахождения в воде бассейна можно чувствовать, как низ ног облизывает мягкое течение — это работает парочка винтов, накачивая в бассейн тёплую воду. Смешивание воды продолжается до тех пор, пока её температура не достигнет нужного градуса. Тёплая вода — это всё та же ключевая вода, только нагретая в баках в подвале. У верхнего края бассейна, как в ванной, есть слив с мелкой решёткой, через который стекают излишки воды.
Мужское и женское отделения отличаются лишь декорациями и цветом.
Обозько заглянул в парильню, удовлетворённо крякнул и сказал:
— Всё готово! Сбрасывай халат и заходи. Нет, — остановился он, — чего это я? Скидывай долой, ко всем ляхам плавки!
Что же, не буду ханжой, для чего мне жеманиться и стесняться, в конце концов, глядишь, зайдёт Алёнка и полюбуется мужским достоинством!
Я последовал примеру Обозько и, положив халат с плавками на кресло в зоне отдыха, вошёл в парильню.
Классическая парная, которая есть при каждой бане — иначе, какая же то баня? — с ярусами полок и с горячими камнями. Вода для пару подавалась на камни автоматом, таким же образом подогревались и камни. Можно было задать любой тепловой режим, в рамках дозволенного, конечно.
Мы парились долго и яростно. Стегали друг друга вениками, истекали потом.
Вошёл Саша — принёс напитки. Жаль, потому что я был готов осквернить ясны очи Алёнки своей наготой. Правда, меня смущал Обозько. Ревность и брезгливость к нему проявлялись тот же час, как я представлял, что его нагое безобразие увидит милая Алёнка. Но случиться такому было не суждено. Нас обслуживал Саша. Я вздохнул с облегчением.
“Ах, цветочки, вы мои цветочки, в поле чистом да под чистым небом. Очи ясные, а груди белые, с земляничкой, что блестит в утренней росе, в ротик просится… губы тянутся… тянутся… ах! Что это я? Ах, ну да, Алёнка не пришла”.
Как жахнул меня Обозько по спине и по груди одновременно и зашуршал, заходил распаренными вениками, да так, что я аж зарычал от удовольствия.
— А теперь — в колодезь! — загремел Обозько и кинулся вон, за дверь.
“А, была не была!” — махнул я на всё рукой и вышел следом.
Но я зря волновался — никого не было.
Обозько занырнул на глубину, поднялся и повернулся брюхом на воздух.
— Давай! Надо сразу — в этом самый смак! Смелей!
Я посмотрел на табло: 22 градуса.
“Приемлемо… должно быть”.
Я полез вниз по ступенькам, погружаясь постепенно, демонстрируя сдержанность и чопорность, которые меня смущали, но я ничего не мог с собой поделать.
Поддержать автора:
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259
У края глубокой дорожки вода доходила до груди, так что я просто немножечко присел и уже оказался под водою. Через минуту с шумом, отдуваясь, выскочила моя голова наружу. Было зябко и непонятное волнение бередило нутро.
Обозько стоял уже с другого конца бассейна, поджидая меня.
Я оттолкнулся и понёсся, рассекая воду словно торпеда.
Но тут что-то сковало мои ноги.
Обозько, верно, прочитал у меня в глазах испуг, так как его лицо изменилось.
Меня что-то дёрнуло вниз. Я рывком ушёл под воду. В глазах померкло.
Я боролся со стихией в кромешной темноте, в ледяном безбрежном океане, где нет дна, но есть чудовища!
Каждая клеточка моего тела заполнилась ледяным холодом, и оно окостенело. Я перестал сопротивляться. Я погружался в черноту недосягаемого дна. Сердце вдруг ёкнуло и остановилось. Сознание парализовал животный ужас. Я решил, что настал мой смертный час, а сколько ещё всего не сделанного, а насколько прекрасен мир, и как пригожа Алёнка, и так тепло её белое — светлое — молодое тело, как хорошо в лесу поутру, когда под листочком горит красным пятнышком земляника, а роса, холодная роса, мочит ноги: “Мама, мамочка, помоги мне, где ты, как страшно, как не хочется… Неужели всё, неужели конец? О Боже”.
Я потерял сознание.
Невыносимый холод был повсюду. Я его не осознавал. Я его чувствовал.
Холод был настолько ужасным, что он принудил меня вновь пробудиться к жизни.
Я открыл глаза и ничего не увидел. Вокруг была всё та же темнота и был затхлый, гнилостный воздух.
Привыкнув, глаза начали различать очертания предметов, и увиденное не вызвало во мне даже малой толики радости. Всё вокруг было мокрым, чёрным, то тут, то там что-то шевелилось, ползало и нет-нет да касалось моего голого тела омерзительной склизкой холодной мокротой. Оно было мягким и трепетало.
Под руками я различил рыхлую жирную землю и понял, что она повсюду: я сидел, привалясь спиной к стенке небольшой ниши, перед множеством широких трещин и туннелей, прорезавших толщи земли.
“Что? Я под землёй? А вокруг черви, жуки и змеи?”
Я дёрнулся от брезгливости. Но сделал я это напрасно: подо мной что-то лопнуло с вязким хлюпаньем, и отвратительная слизь тут же облепила моё тело, содрогающееся от сырости и холода.
“Сижу абсолютно голым в мокрой земле! Верно, я теперь грязен как сам чёрт! Но как такое может быть? Как, зачем, кем я был сюда занесён? Кто меня приволок? Может, таким вот образом на меня хотят оказать давление? По делу о Садове. Подручные Обозько. Они действовали по его поручению? И это значит, что в деле не всё так, как подано?”
— Ве-еер-рно-о, — простонало что-то в змеиных чертогах.
Я напрягся звенящей струной. Глаза выпучились, пальцы судорожно сжимались, сбивая землю в кашицу. Ноги засучили сами собой, отталкиваясь пятками, скользя по мягкой почве — и не могли сдвинуть тело, упёршееся в земляную стену, только немного скользнула, поднялась по грязи обнажённая спина.
“Не сбежать мне! Не уйти!”
Прямо передо мной в расщелине блеснуло два жёлтых огонька.
“Нет! Не блеснуло, а моргнуло! Это глаза. Чьи-то огромные глаза. Замри! Не шевелись!” — осенило меня, и я приказал себе затихнуть.
— Ты прав-прав-прав… — покатилось громогласным эхом.
Глаза напротив меня открылись окончательно, и уже не пропадали. Они были желты и наполнены гневом, а может, мукой?
Что-то проползло по животу, задев промежность. Меня передёрнуло от ужаса и гадливости.
Чтобы передо мной ни было, оно заговорило медленно и гнусаво:
— Меня погубили, меня обрекли страдать во мраке. И только ты, друг мой, можешь помочь мне…
— Й-й-Я?..
— Ты скоро всё узнаешь и этого для меня будет довольно. Пока нет правды — нет покоя. Нет справедливости. Это тяготит меня, оно держит в земле не только моё тело, но и мой дух. Дай мне покой! Узнай, узнай, знай… — медленно твердило существо.
— Что?
— ВсЁ!
Оно подалось вперёд, на меня, и я различил его очертания: скрюченное, с вывернутыми ногами и руками, на четвереньках, с сухой головой на длинной шее, всё чёрное, в длинной и редкой щетине.
Что-то в его неловких движениях показалось мне знакомым, а особенно — в остатках черт лица…
— Не может быть, — прошептал я. — Р-о-м-а?
— ДА! — остервенело выкрикнуло существо.
Оно резко развернулось и метнулось в глубь расщелины. От этого движения земля зашевелилась и посыпалась.
Меня накрыл большой вал тяжёлой почвы. Снова мир для меня стал чёрным.
Но на этот раз мой разум сохранил контроль над телом. Я напряг мускулы, я задёргался, зашевелился, открыл рот, чтобы вытолкнуть непримиримый, страшный крик, но рот тут же наполнился всё той же гниющей, вонючей жирной почвой — меня замутило и…
Я с диким криком вскочил на чистой постели. Простыня и одеяло были скомканы судорожно сжимавшимися во сне пальцами рук, беспомощно сучившими и толкавшимися ногами и елозившим телом, — оказывается, все эти действия производились не только в сумраке моего сознания, но и в комнате №15. Вскочил я, встав во весь рост на чистом мягком ложе, и тут же присел на корточки, ухватился за спинку кровати и уставился на Обозько, сидящего в углу и дымящего сигарой, и на милую Алёнку, стоящую с подносом в руках перед окном, залитым солнцем. Я был дик, и я по-прежнему был гол.
Продолжить чтение Глава шестнадцатая
QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259