Глава пятнадцатая ч.2

ЕГОРУШКА

Андрей Куц

 

Зверинец

2 дня назад (25 июля, вторник)

(продолжение)

 

Жора снова и снова провоцировал скандал, понуждая их, детей, к безобразным выходкам… Жору ничто не изменит! Никакое хорошее отношение или молчаливое участие не заставит его стать другим. Жора останется Жорой при любых обстоятельствах! Да к тому же умудрится потянуть за собой и их, детей. Что частично, к сожалению, он уже и делает… А как избежать этого, как из всего этого выпутаться? – никто из детей не умел ответить на эти два взаимосвязанных вопроса. Те же возможные выходы из сложившейся ситуации, что можно было придумать, не сулили ничего хорошего, – их было немного, но они были… И они пугали. Пугали настолько, что никто, кроме Мити, не отваживался задерживать на них внимание, чтобы хорошенько обдумать, оценить их состоятельность, посмаковать возможные перипетии, неожиданности, взвесить все за и против… Один из неплохих вариантов – это тем или иным способом довести Жору до изнеможения и оттащить его подальше, бросив там на произвол судьбы! Конечно же, это надо исполнить так, что бы Жору не схватили его же враги, но при этом он не должен отважиться вернуться к Тумачам, будучи обессиленным и дезориентированным. Второй вариант, о котором даже страшно думать… это устранить Жору как живую единицу, то есть… то есть физически, умерщвить его…

«Спасая себя!»

Так говорят все, Митя. Ведь Жора тоже спасает себя. Это, знаешь ли, свойственно всему живому.

«А иначе?.. Ещё варианты! Что можно сделать ещё?»

Не ведаю, Митя. Может быть, плыть по течению?..

Такими были общие мысли мальчиков и Кати.

 

Когда Жора, будучи поверженным наземь подлым нападением Мити и униженный Сашей, с его дубинкой у горла, пришёл в себя, он предался наслаждению безудержным беснованием.

Начав с насмешек и издёвок над плаксивыми истериками о «дорогуше-мамочке», над размазыванием соплей, над устроенным «детским садом», покрыв ребят трёхэтажным матом, «облив» с ног до головы грязью, с активными гримасами и жестами изобразив их в лицах жалкими и несимпатичными, достойными лишь презрительных плевков, закончил он швырянием землёй, вырванными с корнем сорняками, что отыскал на доступной ему площади, и кукурузными стеблями, раскурочив стенку уборной.

Дети, до наступления активной фазы, при которой они подверглись опасному обстрелу, лишь от души смеявшиеся над чудаковатым, забавным маленьким медвежонком по имени Жора, с гомоном и улюлюканьями рассыпались вокруг него, дразня его приставленными к носам растопыренными пальцами и показывая ими большие глупые обезьяньи уши. Детям понравилась предложенная потеха. Очарованные ею, они позабыли о былых обидах, оскорблениях, об опасности, которую таил в себе Жора, о безвыходности сложившегося положения, о постигшей дедушку Любочки немощи – всё отошло на задний план. Дети снова ощутили себя детьми.

Впервые над плешью в кукурузном поле с двумя шалашами, один из которых стал домом для самого грозного и взрослого из участников «весёлой игры», разносился беззаботный детский смех.

Вокруг Жоры носилось пять чертенят, которые не только раздражали его колкими выкриками, но и в свою очередь обстреливали его всем, что подворачивалось им под руки. Но кидали они не сильно. Они не стремились повредить Жоре, они хотели лишь ещё больше раздражить, взбесить его. И это им удавалось: Жора фыркал и изрыгал «огонь и пламень» – сыпал проклятиями, сквернословил и сверкал налитыми кровью глазами. Ему было мало собственной крови, дающей ему жизнь, ему требовалась чужая!

А с детьми ничего не делалось – они продолжали над ним изгаляться.

Вконец остервенев, Жора схватил самые внушительные кукурузные палки от уборной и кинулся на детей, стараясь до кого-нибудь всё-таки добраться. Он рванулся с такой силой, что загудела цепь, натянувшись. И при этом Жора не упал! Он лишь покренился вперёд – настолько его напряжённые мышцы были подчинены контролю разума, наполненного ненавистью. Жора забыл думать о полученных вчера ранах – в эту минуту у него ничего не болело!

И вот он уже мечется из стороны в сторону, с яростью замахиваясь на выскакивающего из кукурузы ребёнка, а тот увёртывается, как угорь, – и его озорная мордочка виднеется в нескольких шагах правее или левее Жоры. Даже Любочка была «сама проворная газелька» – ни один замах Жоры не мог её настигнуть. Правда, она всякий раз раньше срока пугалась занесённой палки и с радостным визгом уносилась прочь.

Тогда, с досады, Жора метнул полутораметровый кукурузный стебель, словно копьё, в видимую среди зарослей спину не то Саши, не то Бориски. И тотчас швырнул другой стебель в Катю, вдруг выставившуюся слева от мальчика, – тот завертелся, вычерчивая круги, и, облизав тоненький стан девочки, завяз в кукурузе. Катя лишь ойкнула, и стала с недоверием прислушиваться к себе, не веря, что ничуточки не пострадала. Из кукурузы выбрался Саша. Он с интересом почёсывал спину между лопаток – туда угодило пущенное Жорой копьё. Мальчик и девочка переглянулись – со стороны Жоры это было форменным безобразием! Игра начала выходить из-под контроля – азарт и запал перехлестнули через край!

Катя выудила из кукурузы стебель, пролетевший мимо и лишь коснувшийся её, и запустила им в Жору, который крутился волчком, методично метая новые «копья» в других детей. Нехитрое орудие насилия угодило точно в цель! От неожиданности Жора подскочил и сразу же обернулся, пронзая Катю пылающим оком… В воздухе что-то мелькнуло. Оно кружилось, оно неслось к девочке!

Катя взвизгнула и растворилась в кукурузе.

Следом за ней пропал и Саша – ему уже не хотелось продолжать «весёлую игру»: после того, как ему в спину ударился стебель, былая беспечность с него слетела, как кора с трухлявой сосны при ударе топора лесника.

Катя тоже поскучнела. Саша нашёл её среди кукурузы и подошёл к ней.

– Посмотри, – попросил мальчик, поворачиваясь спиной.

Катя подняла его майку – ничего не увидела, но это не вернуло им былого настроения.

На них вылетел Митя, вспотевший, чумазый, с разодранной на правом боку рубашкой. Он широко улыбался и то и дело поправлял большие очки, спадающие на кончик носа от его суетных подёргиваний.

– Вы чего здесь? – осведомился он, широко улыбаясь и не прекращая вертеть головой то в одну, то в другую сторону. – Смотрите, какая потеха! Айда! Допечём его!

– А может, не надо? – поинтересовался Саша. – Это уже не очень походит на игру. Он угодил в меня стеблем!

– Куда? – без интереса спросил Митя.

– В спину.

– А!.. – Митя отмахнулся. – Пустяки.

– А если он звезданёт тебя по черепушке? – встряла в разговор Катя, обращаясь к Мите. – Ты только тогда успокоишься? Раньше тебя ничто не образумит?

– Тогда я ему покажу! – Митя сжал кулак. – Он сидит на цепи, как собака. Он никуда не денется. Мы его тогда так отделаем, так!..

– Да ну этого Жору, – посоветовал ему Саша. – Брось. Не связывайся. Пускай он перебесится в одиночестве. Давайте его дружно игнорировать. Давайте куда-нибудь уйдём и подождём там, а потом вернёмся.

– А?.. – не понял Митя.

Было видно, что ему не терпится продолжить захватывающую, немного щекочущую нервы игру.

– Пошли искать Бориску и Любочку, – сказала Катя и вцепилась в тонкое запястье Мити.

– Ты чего?.. – не понял Митя. – Да ну тебя!

– Пошли, – не допуская противоречия, сказал Саша и подтолкнул его в спину.

И Митя подчинился большинству, то есть количеству и качеству: Саша плюс Катя – двое против одного, к тому же Саша большой и могучий – целая детина!

В последние минуты Любочка не слышала никого из ребят. Она уже подумывала о том, чтобы испугаться, но вдруг приметила Бориску, тайно наблюдающего из зарослей высоченной и густой кукурузы за беснующимся Жорой. Малявка приблизилась к мальчику, и он впервые после размолвки погладил её по растрёпанным волосам. А Жора надсадно орал, срываясь на визг:

– Где вы, твари? Сдрейфили? В штаны наложили? Выходите! Это ещё не всё! Я вам обещаю! Я до всех доберусь. Я вас порву на маленькие кусочки – мама родная не узнает! Выходите! Ну же!.. Где вы? Где вы, твари малолетние? Где?.. где…

– Вот вы где! – обрадовалась Катя, наконец обнаружив Бориску и Любочку. – А мы вас ищем. Мы решили больше не участвовать в безумствах Жоры Барсукова. Мы объявили ему на полчаса бойкот. Пускай успокоится. Тогда мы вернёмся и, может быть, научим его слушаться своих хозяев, так?

– Надоело? – спросил Бориска. – Мне тоже, и Любочка устала.

– Нет, не в этом дело, – ответил Саша. – Просто он слишком серьёзно взялся за дело. Он в меня попал кукурузной палкой. Вот, прямо сюда, между лопаток. – Мальчик показал ушибленное место. – Больно, знаешь ли… А если бы это был не я, а, например, Любочка? Или Катя? А если бы вообще это была не спина, а лицо?.. Хватит безумств. Пора честь знать. А то хорошим это не кончится.

– Ты прав, – сказал Бориска. – Баста. Да, Любочка?

– Угу. – Девочка деловито кивнула.

– Значит, говорите, бойкот? – переспросил Бориска.

И ему шёпотом – так, чтобы не расслышал притихший, видимо, прислушивающийся, Жора, – объяснили, что это значит и для чего служит.

 

Прошло минут двадцать-тридцать.

Переждав нужное время неподалёку в поле, дети возвращаются, и что же они видят?

Жора с усердием бьёт струёй к их шалашу, и ведь достаёт, паразит!

То есть Жора справляет нужду.

В общем, безобразит.

Увлечённый процессом, по-видимому, доставляющим ему немалое удовольствие, Жора не услышал, что теперь он не один. Так что дети, возвратившиеся с южной стороны, стоя за его спиной, имели возможность хорошо всё рассмотреть и во всём разобраться.

Кровь прилила к их лицам: мальчики – возмутились, а девочки – смутились, возмутившись не меньше мальчиков! Залежи подлостей, пакостей, мерзостей в их подопечном были неисчерпаемы! Можно смело говорить, что не выжечь их и калёным железом!

И вместе с возмущением, чувство брезгливости оказалось столь сильным, что даже Митя, который, как известно, легко вскипая, бросался в бой с открытым забралом, не обнаружил у себя желания тут же ринуться на Жору.

 


Поддержать автора:

QIWI Кошелек     +79067553080
Visa Classic     4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги     410016874453259


 

Между тем Жора уже поправлял штаны, с удовлетворением обозревая содеянное.

– Так-то… – прогнусил он и погладил живот. Он развернулся и – окостенел. – Вы… вы… – пролепетал Жора. И тут же ринулся в наступление: – Вы чего подкрадываетесь? Откуда я могу знать, что это вы? Чего пугать? Я же вас мог чем-нибудь огреть! В следующий раз так и сделаю. Так и знайте. Охлобучу дубиной по тупому кумполу первого, кто сунется на мою территорию. Никого не пожалею! И вообще… чего вернулись? Валите отседова! Хватит издеваться, дайте зализать раны. Я спать буду! Если не усну, то хотя бы отлежусь. Ясно, шпанята? То-то…

Жора не был уверен, что его застукали за неблаговидным занятием. Но, если всё-таки допустить, что дети видели, как он шкодит, словно бестолковый пёсик, – лишь с той разницей, что он-то, Жора, делал это с умыслом, стараясь напакостить, чтобы потом на том месте сидели дети, а он над ними втихомолку потешался бы, – если допустить это, тогда Жоре пора краснеть, потому что за ту непосредственность, в которой он прибывал в тот момент, Жора был готов испытать жгучий стыд!

Памятуя о том, что предыдущее швыряние кукурузной ботвой привело к тому, что дети на некоторое время оставили его в покое, он подхватил кукурузный стебель и метнул его, как палку в фигуру при игре «в городки».

Но дети, прибегнув к проверенному натяжению цепей и к верным дубинам с арматуриной, враз пресекли наигранное бесчинство Жоры! Этим хорошо знакомым способом воздействия они живо поставили мужика на место, отбив у него охоту оказывать на них давление. Однако, на этот раз Жора избежал взбучки. Его лишь осадили, уложив на землю и пригрозив палками – потыкали в бока и поводили ими перед его рожей, таким способом намекая на близость физической расправы. Больше дети его хамского и вздорного поведения терпеть не намерены! Надо, кончено, надо было наказать Жору за осквернение их места отдыха, а за одно и за вакханалию, учинённую за полчаса перед этим… Ну да ладно. Они сегодня мягкие – смогут простить. К тому же они сами позволили ему разгуляться, приняв в «весёлой игре» самое наиживейшее участие!

Дети отошли насколько возможно дальше от осквернённого места и стали обсуждать, как и когда им заняться устранением неблаговидной проделки Жоры: им подарили вздорного щенка, и нет ничего удивительного в том, что в конце концов за ним придётся убрать. Но для этого потребуется лопата. А где её взять? За ней нужно идти.

Жора следил за их совещанием и недоумевал, почему они ведут себя настолько спокойно, почему не наказали его жестоко и грозно, что их остановило, что они задумали? И его захлестнул новый приступ бешенства.

– Вы так всё и оставите? – вскричал он. – Ничтожные твари – вот вы кто! Даже не можете постоять за себя! Так вы со мной ничего не сделаете. Ничего не добьётесь. Рано или поздно я доберусь до вас. Тогда вам – кранты! Вы понимаете это? Или вы настолько тупы, что не можете понять? Себя надо защищать всеми возможными способами, иначе любой вас разломает, разжуёт и проглотит! Так вы в нашем мире не выживете. Не жильцы вы, не жильцы… Мне не нужны такие ничтожества. Не хочу знать вас. Убирайтесь прочь. Пускай я тут сдохну с голоду, но зато меня ничто не будет связывать с такими слабаками. Мне не будет стыдно смотреть в глаза своим товарищам. Ведь, если они узнают, с кем я знался, кто меня посадил на цепь и пытался заставить зубрить всякую лирическую дрянь, засмеют и превратят в шестерку. Я лучше сдохну, но не испытаю позора. И ничего вашего мне не надо. Берите всё и отваливайте восвояси. Вот, получайте. И вон, пошли вон с моей территории. Я здесь – собака. Я охраняю её. А вы – мои враги. Вы приходите ко мне не ради помощи, а с умыслом. Вы хотите заставить меня стоять на задних лапках, высунув язык и счастливо вилять хвостом при виде кормильцев. Не бывать этому. Вот, вот, забирайте… – Жора хорошенько поднатужился и в три-четыре приёма разорвал на себе штаны – к детям полетела тряпка.

Жора полез в шалаш – извлёк всё, что дети ему натащили, и кинул это к их ногам. Достал кастрюлю с водой – швырнув её так, что вода красиво разметалась по широкой дуге, играя под солнцем хрустальным блеском. Та же участь постигла продукты, хранящиеся в скромных закромах Жоры.

– Жора, – вмешался Саша, чтобы образумить его, – ты же ночью замерзнёшь, а днём – усохнешь от жажды. Гляди, какое солнце. И что ты станешь есть?

Жора стоял, постигал глупость, совершённую в запале, и приуныл. Сказал грустно:

– Ну и что… лучше смерть, чем унижение, чем позор… Вам, детки, ещё многому надо учиться. Так-то…

И сел Жора опечаленным возле шалаша и обнял колени.

– Ну и чёрт с тобой, – сказал в сердцах Бориска. – Сиди тут, как хочешь, а мы пошли.

Жора хранил непроницаемость – он упёрто смотрел в никуда.

Дети затолклись, выбирая дорогу и вопрошая глазами у Бориски «ты не шутишь?» Потолкались ещё… Продвинулись к середине восточной стороны площадки, чтобы с близкого расстояния посмотреть на Жору – убедиться, что тот стоек в своём решении.

– Что ж, коли так, – повторил Бориска, – то мы… того – прощай.

– Да вы сами не выдержите, – сказал Жора. – Совесть замучит, достанет ответственность и вернётесь.

– Мы-то? Ты нас не знаешь, Жора. Пошли, ребята. – Бориска сгрёб всех в охапку и затолкал в кукурузные дебри.

– Э-эээ… – протянул Жора. – Стой! Погодите! Я это… того… я пошутил.

– Что-что? – Бориска развернулся, а ребята, не понимая причины заминки, повылазили из кукурузы обратно на прогалину. – Как ты сказал? Я не разобрал.

– Я пошутил. Забыли! Лады? Не знаю, что это на меня нашло?

Саша встрепенулся:

– Значит, пошутил? Значит, это у тебя такие шутки? Мы – таскай из собственного дома, для его прокорма, пищу, воруй её у родителей, которые целыми днями надрываются на работе, чтобы их детям было что положить в рот, таскай одежду, чтобы ему было тепло и сухо, волочи на своём горбу воду немереным количеством… а он заявляет, что всё это смешал с землёй ради какой-то там шутки! Это что же получается, нам теперь всё заново переть? Ты что же, гад, издеваешься, что ли?

– Я… я… ну, что ты…

– Ребят, так дело не пойдёт! – заявил Саша. – Уж на что я – мирное существо, но даже я не согласен оставлять это безнаказанным. Его надо проучить. Раз и навсегда. Чтобы чётко понял, что так поступать не годится. Чтобы в его тупую башку подобные завихрения больше не попадали.

– Я – за! – отозвался Митя и с твёрдостью посмотрел на Бориску.

Бориска посмотрел на Катю.

Девочка подняла руку.

– За.

Бориска посмотрел на Любочку, считая, что она тоже имеет право на голос, который уже ничего не изменил бы, – но она хотя бы поддержала его, Бориску, сказав «нет».

– Я – за, – пролепетала малышка и, потупившись, стала разгребать земельку сандаликом.

– Так, значит? – подытожил Бориска. – Что ж… Что предлагаете? Что прикажете делать с ним?

– Эй, ребятки! – воскликнул Жора. – Вы что, совсем ополоумели? Меня нельзя бить. Надо мной вообще нельзя издеваться. Я – заключённый. Да на мне нет ни одного живого места. Пожалейте! Что же на вас креста нет?

– Кто бы говорил о кресте! – прорычала Катя, хотя и опасалась того, что предложат мальчики. – Убийца.

– Мымра, недомерок, – огрызнулся Жора и, испугавшись реакции детей, отвернулся, напуская на себя невинность.

– Кастрировать его – делов-то! – предложил Саша и захлебнулся смехом.

Жора удостоил его хмурым взглядом. Жора вдруг осознал, что он ничего не сможет поделать, если дети решат над ним поизгаляться. В его положении будет лучшим – всё безропотно стерпеть, надеясь, что это поможет смягчить уготованные ему мучения, чем бы они ни были.

– Я думаю, – начал Митя, – что он должен понять, с чем шутил шутки. Сегодня ему надо ничего не приносить, оставить голым, без пищи и воды. А для большей убедительности, и для особо непонятливых, – Митя выразительно взглянул на Жору, – связать его… и растянуть на цепях!

– Жестоко, – сказал Бориска.

– Но изысканно, – парировал Митя, гордясь своей выдумкой.

– Что скажешь? – обратился Бориска к Саше.

– Можно, – ответил тот и неопределённо дёрнул плечом.

– Катя?

– Главное, Бориска, без избиения и увечий, – ответила девочка.

– Тоже верно. Любочка?

– Я не знаю… я не поняла…

– Ну, в общем, это и не важно. Большинство имеется и без тебя, и без меня. Лично я – в растерянности. Так что – смиряюсь и подчиняюсь. Приступаем?

Жора дико заозирался, инстинктивно намечая пути для бегства, оценивая свои шансы, ища, чем защититься. Но, конечно, всё это было напрасно.

Мальчики натянули цепи!

 


Поддержать автора:

QIWI Кошелек     +79067553080
Visa Classic     4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги     410016874453259


 

Привычным образом дети прижали мужику горло, затем связали ему руки, приложили к ним одну из цепей, свободно пропустив её вдоль его тела, ещё раз обвязали руки в области запястий, но уже вместе с цепью, и обмотали верёвкой ноги, соединяя их вместе. Мальчики снова взялись за цепи, отошли на нужное расстояние и закрепили их звенья на болтах в трубах, растянув Жору, но уже без излишнего усилия, руками – на юг, ногами – на север. Жора лежал на земле и неистово орал, понося деток самыми последними словами.

– Так не годится, – сказал Бориска и призадумался. – Что же с ним сделать, чтобы не вопил?

– Надо засунуть кляп, – предложил Саша.

– Не… – сказал Митя, – не пойдёт. Если мы к нему не придём до завтрашнего дня, тогда он может поперхнуться или захлебнуться слюной или там, язык, что ли, проглотить. Вообще, глотать слюну, я так думаю, особенно, когда лежишь лицом вверх, очень непросто, с кляпом-то во рту. Наверное. Может, попробуем подвязать тряпкой челюсть? Чтобы он только немного разжимал зубы – сантиметр или меньше. Тогда он не должен громко кричать, но сможет неплохо глотать. Наверное.

Бориска прижал себе челюсть рукой и попытался сглотнуть, не двигая ею. Это у него вышло. Но получалось удобнее, когда между зубами оставался небольшой промежуток. Тогда Бориска затолкал себе в рот четыре пальца и, обождав, когда скопится слюна, сглотнул. Вышло неказисто, и он едва не поперхнулся, заглотав язык, – ещё немного и Бориску бы вытошнило.

– Окейно, – сказал Бориска, проверив на практике разумные доводы Мити. – Будем вязать челюсть.

Идея Мити была хорошей, но реализовать её не получилось, потому что никак не удавалось закрепить ни верёвку, ни тряпку, свёрнутую в жгут. К тому же оказалось, что челюсть, не взирая ни на какие уловки, сохраняла достаточный диапазон движения, а верёвка или жгут неминуемо перехватывали горло, настолько сильно давя на него, что Жора ёжился от боли и задыхался, а ещё – его руки: они тянулись вдоль лица за голову, позволяя Жоре тереться о них так, что очень скоро он скинул бы любое верёвочное приспособление! От идеи пришлось отказаться.

И тут Жора возроптал.

Он стал умолять не заталкивать ему в рот комок ткани: однажды испытав, что это такое, он не хотел повторения. Он пообещал не шалить: не кричать, не звать на помощь, не горланить песни, – лежать смирнёхонько, тихонечко. Он заверил, что в его планы никак не входит так скоро, всего лишь начав робеть перед очередными узурпаторскими выходками детей, отдаться в полон Правосудию, которое куда как более безжалостное, или же своим бывшим дружкам, по существу ни в чём не уступающим этому самому Правосудию. И добавил, что он доволен тем, что дети применили к нему заслуженное наказание. Он стерпит, он снесёт его стойко. Но завтра, с утречка, он ждёт всех с чистой и студёной, а потому очень сладкой водицей, с вкусной, аппетитной едой и с новой одеждой! Если они всё это пообещают ему, тогда он и подавно сдержит данное слово. К тому же, видите ли, ему вдруг сделалось интересно отдаться страданиям, чтобы потом прочувствовать всю прелесть земных благ. Поэтому не надо переживать, он будет смирным мальчиком. Только перед уходом ему надо дать покурить! И кто-нибудь должен обязательно прийти вечером, чтобы на ночь глядя ему выкурить ещё сигаретку-другую.

Жоре поверили и пообещали со своей стороны ни в чём его не обмануть.

Когда Жора накурился, ему накрыли лицо тряпочкой, защитив от всё ещё высокого солнца. Потом, когда на него упадёт тень от кукурузы, он её сдует или смахнёт плечом, а может, оставит, так как с приближением ночи мошкары полетит в достатке.

Не было и пяти часов вечера, когда Жора остался один.

В половине десятого к нему приходили Митя с Сашей. Они захватили с собой лопату, чтобы выбрать испачканную землю перед новым шалашом. Работая, они порицали Жору за невежество, за подлость, разнузданность и прочее, прочее, прочее… Жора скрежетал зубами, но стоически слушал, ожидая, когда же его угостят сигаретой. Когда с неприятным делом было покончено, мальчики подсели к страдальцу. Они пробыли с ним полчаса, ожидая, когда Жора, пользуясь их помощью, накурится до одури. Они не раз спрашивали у него, нравится ли ему его положение. На что Жора ничего не отвечал, не давая возможности взбунтоваться своему склочному нраву: ему предстояло ещё долго лежать в одной позе, без пищи и воды, – а руки и ноги у него уже затекли, а во рту – сухо, но он – гордый, и не покажет свою слабость пацанятам!

Мальчики ушли.

А Жора лежал и думал, что завтра они узнают, с каким достоинством нужно переносить лишения и муки. Завтра они познакомятся с иным Жорой. И они поймут, благодаря чему он вырос из Жорки Барсучонка во всеми уважаемого страшного Костыля!

 

Бориска не пришёл к Жоре вместе с Митей и Сашей, потому что он и Любочка собирали в дорогу отца и бабушку.

Его отец и бабушка Любочки возвратились из больницы к семи часам вечера и намеревались поутру уехать в город, чтобы остаться там на несколько дней – на квартире Татьяны Васильевны, у которой с Леонидом Васильевичем, с отцом Бориски, были взаимные чувства. Леонид Васильевич вызвался помогать бабушке Любочки всем чем можно: достать лекарств, заглянуть за гостинцами в магазин, с кем надо – переговорить, кого необходимо – подмаслить. Такие хлопоты могли оказаться не по силам Лидии Николаевне, поэтому она не отказалась от предложенной помощи. Да и лучше, если она будет не одна в гостях у Татьяны Васильевны, потому как та пока что не является женою Леонида Васильевича. Можно сказать, что она – посторонняя женщина, и обременять, смущать, стеснять её, бабушке не хотелось без посредничества им обеим знакомого мужчины.

У дедушки обнаружился гипертонический криз. Врачи обещались поставить его на ноги через два-три дня, но настоятельно рекомендовали потерпеть с выпиской и задержаться у них на недельку – как бы не получилось осложнения, всё-таки уже не мальчик, – памятуя о Любочке, дедушка не сопротивлялся.

– Видишь, как всё получилось, – говорил вечером Леонид Васильевич. – Хотел погостить, задержаться, побыть с тобой, а приходится уезжать. Но… такое дело – старушке надо помочь. Ты же не винишь меня за это?

– Конечно, нет, – отвечал Бориска. – Это не помощь – это твой долг. Василий Павлович – не чужой нам человек. Он всё одно что родной. Делай, что нужно, обо мне не думай. Возвращайся, когда всё будет позади, когда сможешь… сможете.

– Заботься о Любочке. Не забывай о ней. Не позволяй ей пропадать с глаз. Бандита, о котором говорил участковый, как я слышал, пока не поймали, так что осторожнее здесь… одни.

– Не беспокойся. Всё будет тип-топ.

– Я не сомневаюсь. Ты у меня – совсем самостоятельный молодой человек. Ты у меня – парень хоть куда! Вот тебе домашний телефон Татьяны Васильевны. Звони в обед или вечером. В обед она обычно приходит домой, поэтому, если не застанешь меня или бабушку, её непременно застанешь. А лучше звонить вечером, тогда и она вернётся с работы, и мы, глядишь, тоже уже будем дома. Хотя, я не проверял, но боюсь, что уличный телефон в Житнино может оказаться сломанным. Вот когда уже поставят у нас вышку, а? Но всё равно, надо тебе купить сотовый – хоть слабая и нестабильная связь в селе, а у нас и того нет, но глядишь, пробьёшься. Всё равно это лучше, чем зависеть от других. Ты же, наверняка, кого-нибудь знаешь, у кого-нибудь из твоих друзей есть телефон, но тебе может быть неловко просить, приходить к ним, – тараторил Леонид Васильевич.

– Я разберусь, отец. – Бориска подумал, что звонить вечером ему неудобно, потому что это время, как уже повелось, отведено Жоре, и если он покинет ребят, то может получиться какая-нибудь неприятная история. Но до часу или двух дня ребята обязательно подождут и его, и Любочку, если она пойдёт с ним в село. Обязательно подождут, ничего с ними не сделается! – Но лучше, мне кажется, надёжнее, если звонить в обед, – сказал Бориска. – Правда, я не обещаю, что непременно в обед, но скорее всего…

– Ладно, как получится. Я тогда накажу Татьяне Васильевне не пропускать приёма горячей пищи, да? Разберёмся, сын?

– Разберёмся, отец. Всегда, вроде, разбирались. Получится и на этот раз. Разберёмся, сдюжим, не сдрейфим.

– Она – хорошая женщина. Ты не бойся её, говори смело. И не ревнуй. Зря это. Глупо.

Бориска отвёл глаза.

– Я не ревную, – ответил он.

– Не ревную, – передразнил отец и, смеясь, взъерошил сыну волосы на затылке. – Эх ты!

У калитки свистнули.

Бориска выглянул за дверь и увидел Митю, – правая рука у мальчика поднята, а большой и указательный пальцы сложены в колечко – всё окей, мол, и Митя – улыбается.

Бориска повторил жест.

Митя пропал, убежав домой после успешного визита к Жоре-курилке.

– Кто там? – спросил отец.

– Митя, – ответил Бориска.

– Пускай заходит.

– Он уже ушёл, поздно уже, давай ложиться спать, тебе рано вставать.

– Ложись, а я схожу к Лидии Николаевне, проверю, как там что, всё ли в порядке.

 

Продолжить чтение Часть 2 Глава шестнадцатая

 

Поддержать автора

QIWI Кошелек +79067553080
Visa Classic 4817 7601 8954 7353
Яндекс.Деньги 410016874453259